 |
| Православие.Ru | Наталья Нарочницкая | 01.07.2001 |
А.Н. Яковлев — «гроссмейстер перестройки»: как он отметился в Прибалтике
Американская, а затем и совокупная западная стратегическая концепция в 1991 году состояла в восстановлении довоенных прибалтийских государств. Юридически это обосновывалось тем, что решения Верховных Советов Литвы, Латвии и Эстонии 1940 года о вхождении в СССР не имеют юридической силы, поскольку эти советы были избраны в условиях «советской оккупации».
Применение этой концепции позволяло объявить Россию оккупантом, исходя из нее 40% населения Прибалтики (русские) были лишены гражданских и политических прав и прав человека. Партизан Кононов и сегодняшний подсудимый Савенко подвергаются суду по законам сегодняшнего государства за действия, которые не квалифицировались как преступления в том государстве, в каком эти действия совершались. Российская армия и флот, подверглись безоговорочному выводу. Что нанесло серьезный удар по безопасности России и привело к колоссальным материальным издержкам. При этом, что очень важно, эта территория была юридически изъята из единого военно-стратегического пространства Советского Союза, которое унаследовано Россией по договорам в сфере разоружения. Именно эта концепция послужила юридической основой для демонтажа радиолокационной станции в Скрунде, размещавшейся там по Договору о ПРО 1972 г. и Протоколу к нему (1974).
Итак, историческая программная установка Запада в ХХ веке — увековечить результаты послереволюционного Брестского мира, считать необратимым разрушение большевиками исторической России, не признавать восстановление утерянных территорий, объявляя его «агрессией» того же большевизма. Роль так называемой «комиссии А.Н. Яковлева» (члена политбюро КПСС) в принятии именно этой крайне невыгодной для России концепции невозможно переоценить.
Вспомним, что именно этот человек своей статьей «Против антиисторизма», опубликованной в «Правде» в 1972 году, пытался инициировать настоящий идеологический погром «русского национализма» и «великодержавного шовинизма». Будущий прораб перестройки в духе марксовой работы «Тайная дипломатическая история XIX века» и большевистско-троцкистского поношения «царизма» обрушивался на элементы русской преемственности в советской государственной идеологии и на державно-национальную линию в руководстве КПСС. Интересно, что именно А.Н. Яковлев и подобные ему идеологи внутри КПСС, были тщательно, хоть и неявно опекаемы Западом. Что не удивительно, поскольку ортодоксальный марксистско-ленинский исторический материализм и западноевропейский либерализм, находятся в рамках одной и той же духовно-философской концепции.
Перед тем как возглавить перестройку и стать пламенным пропагандистом американской политики и западных ценностей, А.Н.Яковлев успел опубликовать еще один шедевр — книгу, где в духе даже не позднебрежневской (тогда была идеология разрядки), а в духе позднехрущевской крикливой пропаганды обличал «звериный оскал» империализма США и «воротил» частной собственности. Не смотря на это, именно ему поручили возглавить комиссию по рассмотрению Советско-германского договора 1939 г., известного как Пакт Молотова — Риббентропа, что вряд ли можно расценить как случайность. Уж слишком важной для Запада была та концепция, которая могла быть положена в основу рассмотрения Договора.
От той или иной концепции зависели для Запада и будущие правовые и геополитические возможности втягивания Прибалтики в военно-стратегические конфигурации НАТО, и даже параметры военно-стратегического пространства. Яковлев «оправдал доверие» и под его руководством комиссия провозгласила главной концептуальной основой своей работы тезис о том, что Договор будет рассматриваться ею исключительно per se — сам по себе, вне всякой связи с событиями до или после.
Все аргументы и приводимые исторические факты, вводящие в обсуждение иные параметры, отметались. Также жестко пресекались, любые попытки проследить историю и юридические основы происхождения независимости и территории прибалтийских республик как результата гражданской войны, интервенции Антанты и торга большевиков территориями ради сохранения завоеванной власти на остальной части страны. Разумеется, полностью за кадром оставались и события на международной арене, непосредственно предшествовавшие заключению Договора между СССР и Германией августа 1939 года. Поистине «принцип антиисторизма» в действии!
Комиссия рассматривала независимость прибалтийских государств как результат, как абсолютную данность, а ввод советских войск в Прибалтику расценивался так, как если бы это была Франция или Дания. Международная обстановка, внешнеполитические усилия СССР с целью заключить договор о коллективной безопасности с западноевропейскими державами, — все это отбрасывалось как не относящееся к делу.
Заметим, что западная программная установка двадцатого столетия в отношении СССР полностью совпадала с ленинско-троцкистской: считать необратимыми разрушение России, совершенное в 1917 г. в результате революции и не без помощи Запада. Но если признать, что Россия, раскинувшаяся на полсвета, существовала в реальности до 1917 года, то необходимо признать и то, что решения «недемократических» Верховных Советов Прибалтики от 1940 года о воссоединении с «оккупантом» — СССР совершенно правомерны.
Совершенно очевидно, что тезис о «недемократичном» избрании Верховных Советов республик Прибалтики 1940 года принадлежит к таким, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть, хотя ни один юрист не сумел бы найти черты оккупационного режима в этих республиках. Но благодатным фоном для «легитимистских» изысканий при этом служило такое толкование «пакта Молотова-Риббентропа», в котором «два тоталитарных хищника» поделили законные и полноправные независимые государства.
Применяя тот же стандарт, что предложили прибалтийские политики (с подачи их покровителей) для событий 1940 года, можно с гораздо большей определенностью сделать вывод, что в 1920 году при подписании Договоров Советской России с Латвией, Литвой и Эстонией никакого законного, легитимного отделения Прибалтики от Российской империи не было. Ульманис, диктатор фашистского типа, вообще никем не избиравшийся, пришел к власти на немецких штыках в условиях германской оккупации этой части Российской империи. То же относится к Литве и Эстонии. Правовая сторона обретения и признания независимости состоит из абсурдных несоответствий.
Если вся концепция сегодняшней независимости Прибалтики построена на признании Советско-германского договора недействительным с самого начала, то должно быть новое территориальное размежевание, ибо сегодняшнюю территорию Литва получила только в результате «Пакта Молотова-Риббентропа» — Договора 23 авг. 1939 года, гарантировавшего невмешательство Германии, если СССР предпримет восстановление утраченных в ходе революции и гражданской войны территорий. К тому же именно в том «позорном» секретном протоколе говорилось, что «интересы Литвы в Виленской области признаются обеими сторонами». Факты из архивов свидетельствуют не о стыде за этот Договор, а о том, что, получив Вильно в последовавшем Договоре Литвы с СССР от 10 окт. 1939 г. вскоре после этого протокола, Литва ликовала, люди вышли на улицы с национальными флагами и обнимались! Если Литва — довоенное государство, а пакт Молотова-Риббентропа «преступен», развенчан и признан несуществующим, то территория Литвы должна быть пересмотрена.
С кем больше сотрудничала Антанта — с Белыми или с Красными?
В свете такого понимания совершенно иначе выглядит тема так называемой интервенции Антанты в Россию, цель которой заключался совсем не в том, чтоб сокрушить большевизм и коммунистическую идеологию, и совсем не в том, чтоб помочь Белому движению восстановить прежнюю единую Россию. Советская историография акцентировала внимание на классовых и идеологических побуждениях западных держав. Но эти побуждения были всегда геополитическими и военно-стратегическими, что и объясняет попеременное сотрудничество или партнерство то с Красной Армией против Белой, то наоборот, закончившееся в целом предательством Антантой именно Белой Армии. Политика Антанты явилась образцом неблагородства по отношению к своей союзнице России, и отразила хищническое отношение к ней, точно повторенное в 1991 году.
Следует обратить особое внимание на то, что именно сама Антанта приняла решение об оставлении германских войск в Прибалтике после капитуляции Германии. Франция, спасенная лишь Россией и ее жертвами на Восточном фронте, включила в текст Компьенского перемирия 1918 г. пункт о сохранении войск кайзеровской Германии в Прибалтике, при их одновременном выводе со всех других оккупированных территорий. Немецкие войска были выведены оттуда лишь после того, как их сменили англичане, чтобы поддержать и закрепить независимость прибалтийских государств и обеспечить отделение этих территорий от охваченной революцией России.
В 1918 году до капитуляции Германии страны Антанты высадили свои десанты в России исключительно в надежде восстановить восточный германский фронт, и помешать немцам воспользоваться военно-стратегическим преимуществами, дарованными им большевиками в Брестском мире. Сейчас очевидно, что именно этот действительно «похабный» (Ленин) Договор позволил оформиться на германских штыках литовским, латвийским и эстонским квазигосударственным структурам и стал первоосновой процессов в Прибалтике, приведших в 90-х годах ХХ века к образованию стойко антирусского балтийского звена.
Документы и белоэмигрантские архивы убеждают в том, что ни одно из обещаний помощи со стороны Антанты, данных представителям различных антибольшевистских образований, так и не были выполнены даже на первом этапе, когда Красная Армия еще была плохо организована, и исход борьбы не был предопределен. Но это вовсе не входило в планы Англии и США. В Прибалтике англичане появились еще в декабре 1918 года, сразу после ухода оттуда немцев, однако уже не для того, чтобы восстановить ставший ненужным восточный фронт, а для формирования подконтрольного именно им санитарного кордона от Балтики до Черного моря, для чего нужны были независимые прибалтийские правительства.
В августе 1919 года английский эмиссар по заранее составленному списку назначил Северо-западное правительство при генерале Юдениче, и, как пишет М. Маргулиес, лично участвовавший в составлении этого правительства, потребовал от всех членов подписать лист, в котором значилось «признание эстонской независимости», иначе Антанта прекратила бы помощь". Но помощи не последовало даже в дни наступления Юденича, а независимое эстонское правительство, в ответ на просьбу о помощи ответило, что «было бы непростительной глупостью со стороны эстонского народа, если бы он сделал это».
Антанта так и не признала ни одно из белоэмигрантских правительств России, которые в отличие от большевиков категорически отказывались торговать территориями. Однако как пишет с горечью А.И.Деникин в книге «Мировые события и русский вопрос», что одновременно они «охотно и торопливо признавали все новые государства, возникшие на окраинах России». Это подтверждают не только белоэмигрантские книги, но и записки сотрудника русского внешнеполитического ведомства Г. Михайловского, служившего потом при Временном правительстве и при Деникине и Врангеле, найденные в рукописи десять лет назад. Они сделаны непосредственно во время событий и не подверглись переработке на основании более поздних обобщений, оставаясь кладезем информации об обстановке вокруг осуществления внешнеполитических задач Белого движения. «Осложнения с англичанами, — по его свидетельству, — «происходили на почве несомненной двуличности их политики. Если одной рукой они поддерживали на юге России Деникина, а в Сибири — Колчака, то другой — явных врагов Деникина и вообще России… на берегах Балтийского моря наши прибалтийские окраины находили у Великобритании могущественную поддержку в своих сепаратистских стремлениях. Этот общий тон, английской политики expressis verbis был определен самим Ллойд Джорджем в английском парламенте, когда он прямо сказал, что сомневается в выгодности для Англии восстановления прежней могущественной России».
У последнего российского министра иностранных дел Сазонова, который располагался в Париже, были сведения, доставленные через посредство прежнего русского посольства в Лондоне, касательно «грандиозного плана Англии, имевшего целью расчленение России. Балтийские государства должны были окончательно отрезать Россию от Балтийского моря, Кавказ должен быть буфером, совершенно самостоятельным от России, между нею, с одной стороны, и Турцией и Персией — с другой; таким же самостоятельным должен был стать и Туркестан, чтобы раз и навсегда преградить путь в Индию. Персия попадала целиком под власть Англии, а «независимость» Кавказа, Туркестана и Балтийских государств ограничивалась бы практическим протекторатом Англии над этими областями». (Г.Н. Михайловский. Из истории Российского внешнеполитического ведомства. 1914−1920. М., 1993, Книга 2. Стр. 209−210.)
Большевики, жизненно заинтересованные «в мирной передышке» оказались более выгодными партнерами для Антанты и самопровозглашенных правительств на территории исторической России, чем Белые.
В Архиве Внешней политики СССР имеется письмо Народного комиссара иностранных дел Г. В. Чичерина, которое весьма красноречиво демонстрирует утилитарное отношение большевиков к декларируемым ими «демократическим» принципам, а также циничный торг территориями для достижения своих целей: «Самоопределение есть принцип, применимый в общем и целом, а не в отдельных географических пунктах», — доктринерствует Чичерин, — «Во всех наших договорах, не только в Брестском, но и во всех последних наших договорах, мы по отношению к отдельным местностям нарушали этот принцип. Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские местности Польше».
Далее следует весьма прагматическое объяснение целесообразности в применении этого принципа в качестве обычного инструмента Realpolitik: «Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской Республики, как цитадели революции. Ради этого верховного принципа приходится идти на договоры с буржуазными государствами, в которых наши принципы не осуществляются. Ради этого же принципа приходится настаивать на удержании каких-либо географических пунктов, необходимых самому существованию Советской республики, т. е. для верховного принципа ее сохранения. Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мировой революции». (АВП СССР, ф. 04.оп.51, п. N321а, д. 54 877, л. 21.)
Насколько «демократично» возникла независимость Прибалтики
Факты из территориального передела времен революции и гражданской войны демонстрируют юридическую несостоятельность концепции восстановления довоенных государств для обретения советскими республиками независимости в 1991 г. на основании якобы нелегитимности событий 1940 года. В 20-е годы большевик Иоффе, подписывавший договоры с Латвией и Эстонией, представлял правительство, не контролировавшее всю территорию страны и никем в мире не признанное. А договор бесспорно содержал тайные и устные статьи. Ибо Ульманису была передана Латгалия — часть Витебской губернии взамен на помощь большевикам в окружении и ликвидации белой армии.
Самопровозглашенное правительство Эстонии, чью независимость от северо-западного белого правительства требовал признать английский представитель, приняло самое существенное участие в окружении и разоружении армии белого генерала Юденича, которому незадолго до этого отказало в помощи. По требованию Троцкого, бывшие с ним в самом сердечном согласии «буржуазно-помещичьи» эстонские власти интернировали и посадили белые соединения за колючую проволоку, где тысячи людей погибли. За это эстонцы получили от большевиков около 1000 кв. км русских земель по мирному договору от 2 февраля 1920 года. Теперь Эстония претендует на эти земли.
Литовское государство возникло вопреки намерениям Англии и Франции, и они не спешили признавать Литву, рассчитывая создать вблизи границ Советской России «крепкую антисоветскую Польшу», в которую на федеративной основе вошла бы и Литва. Литовское представительство, которое провозгласило независимость еще в декабре 1917 года, сначала вознамерилось установить «вечные прочные союзнические связи с Германией». Но в Литве было двоевластие. Октябрьская революция, ноябрьская революция в Германии, поражение Германии к концу войны были фоном, на котором в Вильно было провозглашено и другое советское правительство которое объявило о своей солидарности с Советской Россией, и даже потом приняло решение о соединении в одну республику с Белоруссией.
Но когда виленские советы пали под ударами Пилсудского, и осталось лишь правительство в Ковно, Антанта однозначно встала на сторону Польши в споре ее с Литвой из-за Виленского края. Только Советская Россия последовательно в Договоре с Литвой и во всех внешнеполитических документов повторяла, что считает Виленский край литовской территорией, незаконно отторгнутой Польшей. Но идея западного форпоста в виде «крепкой», или «могучей» Польши, как было повторено в британском плане послевоенного устройства в 1944 г. — есть постоянная цель, прежде всего англосаксов, но и Европы в целом, в чем можно убедиться и сейчас.
По современным критериям «демократической» легитимности власти, именно Виленский Совет, провозгласивший советскую власть, затем объединившийся с Белорусской Советской Республикой и в итоге павший под ударами польских войск Ю. Пилсудского, имел некое подобие легитимности, так как возник 8 декабря 1918 года, хотя и в присутствии германских войск, но уже после капитуляции Германии, когда эти войска уже не были оккупационной властью и ожидали вывода. А так называемая литовская тариба в Ковно, провозгласившая «восстановление» независимости и «вечных прочных союзнических связей» с Германией, была поставлена в декабре 1917 года именно кайзеровскими оккупационными властями и не имела никакой легитимности с точки зрения государственного права как того, так и сегодняшнего времени. Однако именно с этой структуры сегодня Литва отсчитывает свою независимость.
Весной 1919 г. на территорию Литвы с согласия Антанты немедленно вторглись польские легионы Ю. Пилсудского и 21 апреля 1919 г. захватили Вильно. Польской оккупации подверглась именно та часть, которая ориентировалась на Россию, и для Пилсудского было удобнее, что та была — «советская», значит еще не признанная державами и ничья. Через некоторое время, когда с помощью Врангеля, ударившего в тыл большевикам, Ю. Пилсудский остановил Буденного, он ответил, что не видит никакого смысла в том, чтоб в свою очередь помогать Врангелю. «Пусть Россия еще погниет лет 50 под большевиками, а мы встанем на ноги и окрепнем!». Таковы были его слова.
Приводимые факты из территориального передела времен революции и гражданской войны демонстрируют юридическую несостоятельность концепции восстановления довоенных государств да еще при совсем странном уходе Литвы с территорией, полученной после Договора 10 окт. 1939 г. и окончательно закрепленной в качестве литовской лишь в составе СССР. Межвоенный статус прибалтийских государств юридически ущербен, а события 1940 года, как бы неприятной ни казалась их форма (ввод советских войск) — есть правовосстановительный акт, ибо никакого легитимного отделения от Российской империи не было, а была временная утрата территории в результате гражданской войны и революции.
Очевидный провал «демократической» внешней политики Козырева в этом важнейшем регионе, угрожает России некомпенсированной потерей выхода к морю на Балтике и превращением этого региона в зону стратегических инициатив США и НАТО, разумеется, планирующих сделать эти республики членами Североатлантического альянса. Вопиющее попрание прав русских, а также унижение российских военнослужащих при безразличии и даже поощрении европейских правозащитных организаций со всей очевидностью демонстрирует двойной стандарт в отношении Европы к России.
Но никакие спорадические резкие заявления российского руководства неспособны радикально изменить ситуацию, до тех пор пока сама концепция «отделения» прибалтийских республик, навязанная народными фронтами, поддержанная Европой и безропотно принятая российской дипломатией, не будет пересмотрена в соответствии с международным правом.
Немного истории, которая полезна для будущего
СССР и сегодняшняя Россия — правопреемники исторической России обладают неоспоримыми правами на эту территорию, вытекающими из международно-правовых условий их вхождения в состав России.
Северная война между Россией Петра Великого и Королевством Швеция закончилась поражением Карла XII и подписанием Ништатского договора 1721 г. В тот момент латыши и эстонцы не были субъектами истории, а находились в подданстве «Короны Свейской». Они, не только никогда не имели собственной государственности, но не имели еще литературного языка, собственной национальной элиты, ибо вся местная знать была немецкого происхождения, также и преподавание в учебных заведениях велось на немецком. Только при Александре II появились учебные заведения с обучением на латышском языке. Произведенную в то время замену географических указателей на русские нынешние обличители «тюрьмы народов» называют русификацией, забывая, что прежние указатели были на немецком языке…
Ништатский мирный договор 1721 г. входит в корпус международно-правовых актов, на которых основана легитимность территорий многих государств мира. Нынешние границы Соединенных Штатов, Швеции, Франции или Испании также зиждутся, среди прочих, на весьма древних международно-правовых актах, и никем сегодня не оспариваются. По этому договору Россия навечно получала эти территории не просто как победитель в Северной войне, но в результате их покупки. «Его Царское Величество обязалось выплатить Шведскому Королевству в течение пяти лет «двух миллионов ефимков исправно без вычета и конечно от Е.К.В. с надлежащими полномочными и расписками снабденным уполномоченным…» (Под стягом России. Сборник архивных документов. М., 1992, с.122) — немалую по тогдашним меркам сумму серебром через амстердамские банки, что уже тогда осуществляли мировой финансовый «мониторинг». Эта сумма в ценах может сравнится с казной какого-нибудь маленького государства, а также в сфере прав человека для русских, в полуфашистских режимах этих новоявленных «супердемократических» стран. Запад, особенно США, конечно, не пожелают преодолеть двойной стандарт, беззастенчиво применяемый к проблемам бывшего СССР. Но без такого концептуального пересмотра стратегии вряд ли можно ожидать возможностей эффективно защитить российские интересы и воспрепятствовать вступлению Прибалтики в североатлантические структуры, что вернет Россию к положению до Ливонской войны.
Полезно было бы начать эту трудную и не сулящую скорых результатов, но необходимую работу. Если Европа не хочет стать заложником англосаксонских атлантических глобалистских авантюр, она должна осознать, что для серьезного и конструктивного взаимодействия с Россией, для стабильности и предсказуемости самих европейских процессов необходимо признание исторически преемственных геополитических интересов России в традиционном ареале ее влияния.
