Воля

Древнегреческий философ Платон однажды задался вопросом: что есть человек? И предложил следующее определение: «человек — это двуногое бесперое». Тогда киник Диоген поймал где-то петуха, ощипал его и бросил Платону на стол: «Вот твой человек». После этого скандала к исходному определению были добавлены слова «… и с широкими ногтями».

Можно сколько угодно смеяться над античным анекдотом, но как все-таки ответить на вопрос, поставленный Фридрихом Ницше: что дает право такому слабому животному, как человек, предстать миру в качестве венца творения?

Нетрудно заметить, что собака, к примеру, принципиально не может поститься. Если она здорова и голодна, если нет преград между нею и пищей, собака непременно станет есть. В структуре ее бытия отсутствует зазор между тем, что хочется сделать, и тем, что она в конечном итоге сделает. Иначе говоря, у животного нет воли. Это биологический «робот», поведение которого целиком исчерпывается объективными условиями.

Человек, напротив, способен быть первопричиной своих действий. Он может отрицать самого себя, делая то, чего не хочется, и не делая того, что хочется. Именно эта врожденная способность ставит вопрос о моральной и юридической ответственности человека за свои поступки.

Воля представляет собой, по сути, способность совершить чудо. У Распэ есть рассказ о том, как барон Мюнхгаузен попадает в болото. Вокруг нет ни души и находчивый герой, привыкший решать свои проблемы самостоятельно, выбирается из зыбкой грязи, вытягивая себя за косичку собственного парика. С точки зрения физики, это невозможно. Но как раз нечто подобное и совершает каждый из нас практически ежедневно, преодолевая сладкую утреннюю дремоту и вытягивая себя из уютной и теплой постели, дабы приступить к неприятному, но необходимому делу. То же делает заядлый курильщик, отказываясь от любимой и очень сильной привычки.

Без этой, поистине, царской возможности суверенно полагать начало своим действиям человек не мог бы творчески выстраивать собственную личность. Заметим, что человек задуман по образу и подобию Бога, но сотворен только по образу. То есть Бог доверяет своему творению самостоятельно завершить начатое дело. И тот, кто следует этому пути, становится действительно совершенным.

Нетрудно увидеть, что, не обладай человек волей, он не смог бы явить миру любовь. Собака, вопреки распространенному убеждению, не любит своего хозяина — скорее, она всего лишь отвечает расположением на доброту и привязанностью — на ласку. Но любовь — это нечто большее, чем механический рефлекс. Зачастую это расположение не «благодаря», а именно «вопреки». И потому любить, то есть желать добра тем, кто тебя распинает и убивает, способны только двое — Бог и человек. Именно воля позволяет христианину оставаться в Церкви, несмотря на личные искушения, а также случающиеся здесь скандалы и злоупотребления.

Так называемый вопрос «о свободе воли» однажды расколол христианский мир. Как уяснить свободу воли человека в свете догмата о божественном всемогуществе? Апостол Петр попытался с оружием в руках защитить Христа от стражи первосвященника в Гефсиманском саду, но был остановлен словами Самого Спасителя: «Возврати меч твой в его место, ибо… как же сбудутся Писания, что так должно быть?» Но разве нельзя применить те же слова к действиям другого апостола — Иуды? Ведь и его предательство было исполнением Писаний. Иначе говоря, если все происходит по воле Бога, то в чем можно винить человека? Или какие дела можно поставить ему в заслугу?

Реформаторы, следуя за Лютером и Кальвином, пришли к выводу, что свободы воли нет. Все изначально предопределено Богом и каждый человек предназначен к спасению или погибели. Это его судьба, которую он не в силах изменить. Иуда — неудачник, проклятый от сотворения мира. Немногочисленная группа писателей, вроде Нильса Рунеберга, наоборот, почитала Иуду как верховного апостола, который поступился собственным именем, славой апостола и даже спасением души ради исполнения пророчеств, то есть явил высшее послушание Богу, действительно «отвергнулся себя ради Христа и Евангелия».

Однако Эразм Роттердамский убедительно опроверг и тех, и других. Он указал на то, что в пророчествах нет никаких конкретных имен. И даже повеление Спасителя Иуде во время Тайной Вечери лишено конкретики. Он не сказал: «Иди и предай Меня». Его слова были: «Что делаешь, делай скорее». То есть Божие предопределение — это не пьеса с заранее подобранными и утвержденными на роли актерами. Это формула, состоящая почти из одних переменных значений. А потому Иуде вовсе не обязательно было подставлять себя в эту формулу как значение переменной «предатель».

В Нагорной проповеди есть слова Христа: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем». Именно здесь, «в сердце своем» или, по выражению Иммануила Канта, «в интеллигибельном мире», реализуется свобода воли человека. «Посмотреть на женщину с вожделением» или «прогневаться на брата своего напрасно» — значит, полностью пройти свою часть пути навстречу греху. Дальнейшее зависит от Бога: исполнится или нет этот грех в реальной истории. Очевидно, Иуда совершил свое предательство задолго до поцелуя в Гефсиманском саду. Именно потому он, а не апостол Петр, и был избран для последующей ужасной роли.

Проще говоря, если некто задумал черное дело, он едва ли пойдет подыскивать исполнителей среди учеников воскресной школы. Будущими преступниками станут те, кто уже совершал нечто подобное или озлобился до такого состояния, что сделался морально готов к действительному преступлению. Так что вполне оправдано стремление подвижников к чистоте желаний и помыслов. Преступления, свободно совершаемые «в сердце своем», подводят нас к той критической черте, за которой могут последовать роковые слова Бога: «Что делаешь, делай скорее». И тогда тайное просто становится явным.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/51 756.htm