Тарасов Б.Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский (христианская мысль и современное сознание). — М.: Academia, 2000.
Внутренняя антиномичность всегда была сильным риторическим приемом. Особенно в христианской традиции. Именно этим приемом пользуется Борис Николаевич Тарасов уже в самом названии своей книги. Чаадаев — ярчайший представитель западничества в России — не прочитан? Достоевский — в России давно признанный пророком, а на Западе самый читаемый русский писатель — не услышан? Столь же антиномичен, хотя и менее явно, подзаголовок: «Христианская мысль и современное сознание». Кто-то сформулировал бы его по-другому: «Христианская мысль в постхристианскую эпоху». Внутреннее напряжение, звучащее уже в самом названии, многократно усиливается полемикой автора с традицией «короткомыслия». Это словечко употреблял еще Достоевский, писавший о том, что цивилизация подарила нам «коротенькие идейки и парикмахерское развитие… циничность мысли вследствие ее короткости, ничтожных мелочных форм». Борис Тарасов в своей книге рассматривает многочисленные конъюнктурные трактовки творчества обоих писателей, базирующиеся прежде всего на упорном отрицании христианских основ русской литературы. Однако если у Достоевского исследователи давно уже находили христианские идеи — правда, «не слышали», то у Чаадаева их даже «не прочитали». Так, Петр Яковлевич замечал: «Христианство, кроме своего абсолютного значения, обладает еще способностью всегда согласовываться с потребностями своей эпохи, это результат совершенной истины самого его принципа. Бережно и нерушимо сохраняя основное своего учения, оно бесконечно изменяется в своей внешности». О Канте Чаадаев написал по-немецки: «Он не был светом, но свидетельствовал о свете» — евангельские слова об Иоанне Крестителе как предтече Христа. Знаменитый автор «Философических писем» предстает в книге отнюдь не убежденным нигилистом и антипатриотом, каким часто рисует его общественное сознание. Гораздо более сложную картину духовной и интеллектуальной жизни писателя и философа рисует в своем труде Борис Тарасов, доктор филологических наук, чья книга «Чаадаев» была некогда издана в авторитетной серии «ЖЗЛ». Антиномичность данной книги заключается и в сопоставлении двух мыслителей, которые — при общих корнях — во многом по-разному смотрели на мировую историю, политику, философию, на значение России в прошлом и настоящем. Впрочем, их объединяет постоянный поиск ответов на «проклятые вопросы», а не застывшая окаменелость взглядов, равно несвойственная обоим. «Само сосуществование в сознании Чаадаева историософских проблем, связанных с разгадкой „сфинкса русской жизни“ (выражение Герцена), принимало драматический характер сокровенного диспута, не имеющего возможности завершиться», — эти слова Тарасова вполне приложимы и к Достоевскому. Связаны два главных героя книги и через Пушкина, который был товарищем одного и учителем другого. По словам Тарасова, в образе Евгения Онегина запечатлен ряд особенных свойств личности Чаадаева, которого Пушкин называл своим «единственным другом». Необычайно удачным следует признать совмещение в книге (казалось бы, невозможное) двух подходов: академичности с публицистичностью, — которые друг друга дополняют, друг друга иллюстрируют, друг другу не противоречат. Автору удается при всей остроте обсуждаемых вопросов сохранить научную беспристрастность, не скатываясь ни к однобокому видению проблем, ни к бульварной ругани в адрес оппонентов, что так часто бывает в запальчивости спора. Такая книга могла быть издана только в твердой обложке и на хорошей бумаге. Впервые увидевшая свет в конце 1999 года, она была мгновенно распродана и потому не так давно переиздана. Книги столь выского уровня на прилавках не залеживаются.
