«Разумная любовь»: грех или добродетель?

Бог есть любовь. К пониманию этой христианской максимы — не самих слов, а глубочайшего их смысла — стремится каждый православный. Пропускает через себя, осмысливает. Вот еще о любви: «Возлюби ближнего, как самого себя». Вокруг нас и в нас много того, что можно назвать любовью. Любовь родительская, супружеская, затертая лозунгами любовь к Родине и искренняя привязанность к друзьям. А уж какая она — любовь к самому себе, нам понятно без лишних объяснений. С ней мы не расстаемся всю жизнь, обожаем себя любимых и прощаем за слабости — куда же деваться? Только себя мы любим так: и нежно и строго, и за хорошее, и за плохое. Наверное, поэтому такая любовь и приведена в пример как точка отсчета: любишь себя — научись так же любить другого. И что же мы видим? Человек, только дай ему волю, способен извратить любую хорошую идею. Даже любовь, даже абсолютную, завещанную Богом.

Примеры любви, которая шла не на пользу тем, кого любят, сможет, наверное, вспомнить каждый. Вот несколько жизненных, то есть совершенно неидеальных случаев. У родителей появляется первый ребенок. Мальчик серьезно и практически неизлечимо болен — порок сердца. Нужен специальный уход, питание, постоянная забота. И родители окружают его такой любовью, на которую только способны. Их самоотверженная преданность создает вокруг растущего человека защитный купол: качественная еда, строгий контроль над чистотой, никаких лишних гостей, которые могут принести инфекцию. Мальчик растет, достигает взрослого возраста и в конце концов переживает и мать, и отца. Самоотверженная любовь совершила чудо, но какого человека подарила она миру? Это разменявший седьмой десяток мужчина, привыкший к постоянному вниманию ко всем его прихотям. Для него есть мир, который создали для него родители, и есть весь остальной мир — враждебный, грязный, наполненный опасными людьми, которые могут заразить его инфекцией. Абсолютная любовь, пролитая на отдельно взятого человека, сделала его капризным мизантропом.

Бывает и хуже. Почему-то чаще примеры самоотверженной любви демонстрируют женщины. Матери, сестры, жены. Например, жена, готовая на всё ради своего мужа, который пьет, гуляет и делает несчастными ее детей. Они и детьми-то побыть не успевают, потому что сталкиваются с очень взрослыми проблемами. Они вынуждены смотреть, как мама возвращает к жизни пропитого папу, отмывает, устраивает на работу, а потом снова находит в подворотне и снова приводит в чувства и снова пытается сделать из него человека. А муж не только не становится человеком, но настолько привыкает, что у него есть ангел-хранитель в лице дорогой супруги, что даже не утруждает себя тем, чтобы хотя бы время от времени принимать человеческий облик. Дети тем временем растут как придется, сами по себе.

Поразительно — безвольные, иногда просто плывущие по течению, иногда охамевшие до крайности, такие люди одарены самым лучшим, что только может быть на свете, — любовью! И именно любовь делает из них эгоистов. Почему? Потому что была слишком сильной, слишком безоглядной? Но разве можно винить людей, которые умеют так самоотверженно любить? Не они ли должны быть примером для нас, малодушных? Могут ли, вообще, быть границы в любви? Ведь себя мы любим безгранично. Опять же, насколько я знаю, в Евангелии ничего не сказано об ограничениях в таком Божьем даре, как любовь.

Наталья Зайцева

О подвиге и самоотречении

Какая-то странная, прагматичная и уж точно нехристианская логика присутствует в рассуждении журналиста о любви «не впрок». Любили-любили какого-то человека, да и перелюбили, превратили его этой любовью в бездушного эгоиста, который сам ни к какой любви не способен.

Удивительно, но подобный тип дискурса в церковной среде распространяется шире и шире. Но попробуем представить альтернативную судьбу тех «жертв любви», о которых сокрушается «совопросник века сего». Вот родился ребенок-инвалид. А родители не окружают его всепрощающей самоотверженной любовью, не ограждают его от слишком тесных контактов с миром, к которому он не очень-то приспособлен. Да, в этом случае не получится из мальчика старика с несносным характером. Умрет еще подростком. Но кому от этого радость?

С пьяницей-мужем еще проще! Да кому нужен этот дармоед, от которого только куча грязного белья и одни скандалы. Да разве можно такого любить? Гнать его из дома!

Логично? Логично! Умно? Умно! Только вот Господь наш Иисус Христос почему-то говорит о солнце, которому Бог позволяет с одинаковой силой теплоты согревать праведных и грешных. И о дожде, который одинаково орошает землю для добрых и злых.

И я думаю, что любой опытный педагог согласится с тем, что так называемое девиантное поведение подростков, та непобедимая и немотивированная злоба, которая вспыхивает все чаще и чаще, проистекает не из-за переизбытка любви, а оттого, что этих тинейджеров все же недолюбили.

Главная работа философа Николая Бердяева «О назначении человека» имеет подзаголовок «Опыт парадоксальной этики». Христианская этика парадоксальна, как парадоксальна сама вера, которую апостол Павел считал соблазном для добропорядочных фарисеев и безумием для интеллектуалов-эллинов (см. 1 Кор. 1, 23).

Внимательное прочтение Евангелия убеждает в том, что любовь, если рассматривать ее как христианскую добродетель, всегда парадоксальна, а иногда и попросту безумна. В разумной, рассудочной любви, как в браке по расчету, совестливый ум всегда почувствует некую червоточину, некоторую фальшь, как, впрочем, и в разумной, рассудочной вере.

Любовь потому и является добродетелью, превышающей все остальные добродетели, — вспомним «теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор. 13, 13), — что подлинная любовь, как и подлинная вера, является подвигом преодоления самоочевидности. Невозможное для рассудка возможно для любви. Любовь — всегда подвиг, подвиг преодоления сомнения, безверия, логической неочевидности. Именно поэтому неразумная любовь способна творить чудеса, излечивать безнадежно больного человека, возвращать к нравственной жизни падшего.

В книге «Столп и утверждение истины» священника Павла Флоренского есть яркое опровержение так называемой разумной веры. «Вера, которой спасаемся, — пишет отец Павел, — есть начало и конец креста и сораспинания Христу. Но вера, что называется „разумная“, то есть вера с доказательствами от разума. такая вера есть заскорузлый, злой, жестокий, каменный нарост в сердце, который не допускает его к Богу, — крамола против Бога, чудовищное порождение человеческого эгоизма, желающего и Бога подчинить себе. Много есть родов безбожия, но худший из них — так именуемая „разумная“, или, точнее, рассудочная вера. Худший, ибо кроме непризнания объекта веры („вещей невидимых“) она, к тому же, являет в себе лицемерие, признает Бога, чтобы отвергнуть самое существо Его — „невидимость“, то есть сверхрассудочность. „Что есть „разумная“ вера?“ — спрашиваю себя. Отвечаю: „Разумная вера“ есть гнусность и смрад пред Богом». Не поверишь, доколе не отвергнешься себя, своего закона. «Разумная вера» есть начало диавольской гордыни, желание не принять в себя Бога, а выдать себя за Бога, — самозванство и самовольство".[1]

Отец Павел говорит о вере. Но ведь то же самое можно сказать и о любви! Ведь любовь — это наиболее полное выражение веры и свидетельство о вере: «Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» (Гал. 5, 6).
Будто ближний — это ты сам.

Мы высокомерно осуждаем женщину, которая любит мужа, несмотря на все его пороки и полное нежелание исправления. Но задумаемся, ради кого пришел на землю Христос, претерпев всевозможные унижения и крестную смерть? Не ради ли нас с вами? А мы что, чем-то лучше этого вечно пьяного мужика? Или, может быть, мы становимся нравственно чище после всякого благодеяния Божьего, и вся наша жизнь представляет ровное восхождение по лествице добродетелей? Но, как говорит апостол Павел: «Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим. 5, 6−8). Если добавить к этому, что грешниками и остались, то «безумие» Божией любви сделается совсем очевидным!

Но ведь именно такой любви, а вовсе не праведности, которая является простым следствием веры, ожидает от нас Христос. Действительно, в Первом соборном послании апостол Иоанн Богослов пишет: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8). Любовь, таким образом, оказывается НЕОБХОДИМЫМ условием богопознания, приближения к Богу, обожения, спасения.

Слова «Бог есть любовь» мы чаще всего воспринимаем исключительно в нравственном, облегченном, откровенно протестантском смысле. Но о том, что любовь — это не только нравственная характеристика, говорит нам и апостол Павел. «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 8). Любовь, осуществленная в земной жизни христианина, останется и в пакибытии, в Царстве Небесном, хотя все остальные категории земного бытия, даже такие необходимые, как вера и надежда, претерпят изменения и как ненужные исчезнут: «когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор. 13, 10).

Вспомним, кстати, великолепный поэтический перевод этого глубочайшего суждения апостола Павла, который принадлежит русскому философу Владимиру Соловьеву:

«Смерть и время царят на земле.

Ты владыками их не зови.

Все, кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце любви.»

Крайности всегда неправильны. И если одной из них является «рассудочная любовь», столь ненавистная отцу Павлу Флоренскому, то на другом полюсе находится «слепая любовь», которая действительно может оказаться губительной, поскольку, по сути, является вовсе не любовью, а замаскированным инстинктом.

Избежать этих крайностей не так уж трудно. Ведь Священное Писание дает абсолютно точный критерий подлинной любви: «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 39). Самым важным словом в этой, казалось бы, понятной каждому фразе, является коротенькое слово «как», которое следует понимать не по-протестантски, не в смысле меры — ровно настолько, насколько любишь себя, а в онтологическом смысле: как будто твой ближний — это ты сам.

Научиться любви — значит научиться ощущать любого другого человека как самого себя, только в другой жизни, других обстоятельствах, другой индивидуальности, другой судьбе. Научиться чувствовать радость другого человека, его беду, одиночество, боль, как свои собственные. И если эта наука войдет в наше сердце, нам и в голову не придет сделать или даже пожелать кому-то того, чего мы не желаем себе!

А учиться надо! Ведь нас на пушечный выстрел не подпустят к Царству Небесному, пока у нас останется хоть один враг, пока мы не согласимся с тем, что рядом с нами там, в блаженной вечности, окажется тот, кого мы более всех ненавидим.

Быть христианином нелегко. Исполнять заповеди непросто. Особенно заповедь любви в мире, который лежит во зле. Так не хочется оставаться в дураках! Но не будем забывать, что, проигрывая в мире (а ведь и распятый Христос в смысле жизненного успеха тоже оказался в проигрыше), мы можем выиграть в вечности. Да и в обычном житейском смысле, если верить писателю Достоевскому, добрый дурак все же лучше злого!

Протоиерей Михаил Воробьев, настоятель Крестовоздвиженского храма г. Вольска

1. Свящ. Павел Флоренский. Столп и утверждение истины. Т.1. М., 1990. С. 64−65.

http://www.vzsar.ru/special/2011/07/07/nauchite__lyubit.html