 |
| Вера-Эском | Андрей Еграшов | 13.02.2012 |
Боль — злая тётка. Кто от неё не терпел, сам такой! Как заболит, догадаешься — отчего у стариков лица печальные, а у отпетых — благостные. Зачем бы так? Живому человеку болеть огорчительно, при том желательно, как солдату понюхать пороха. Всем желательно, да никому не пожелается — здоровому лучше, однако!
«Лучше с лучком, да посоля!» — шутила бабушка. Бабушка четверть века назад за себя и за внуков отболела, а поговорки оставила: «У кисоньки боли, у собачки боли, а у Андрюшеньки не боли!» Стоило шевельнуться в кроватке: «Что, жаланный? Опять ушко? Ну, сейчас… картошечкой подышишь.»
Поднималась, одевалась: «Ох-хо-хонюшки хо-хо, грехи наши тяжкие!», — варила картошку «в мундире», закрывала внуку пальтухой голову над кастрюлей, понужая вдыхать режущий, целительный пар. Я хныкал, не подозревая, что добром вспомню те скорбные ночи.
Мы привыкли жаловаться на плохой сон. «Эту ночь худо спал», — слышим от стариков. Год назад по вечерам звонила сестра Алла: врачи признали рак — жаловалась, что страшно, не заснуть.
Она ушла на Прощёное воскресенье, оставив мне бессонницу — без болезни, но с чувством вины. Их всё больше — ушедших. И они отчего-то в памяти всё живее. Но бессонница с ними перестала казаться страшной.
…Нынче заболели враз — зуб и ухо. Зуб пульсировал, в ухе сверлило. Поругал себя — в дровяник без шапки ходил, потный.
Помолился. Не проходит. В молитвослове нашёл молитву Антипе, епископу Пергама Ассийского. Так ведь у меня высшее образование: не верю, что бывают святые от зубной боли или там от «квартирного вопроса». Болит.
К стояку печному приткнулся щекой, едва не скулю.
Угрелся и в полусне размышляю: а ведь моя болячка — ерунда по сравнению с раковой опухолью!
Легче сделалось.
«А что, неужто Господь Алку меньше меня любил?»
Вспомнилось, как она меня последний раз в хосписе радостно встретила. Это было на неё вовсе не похоже.
Выходит и правда: «слава Богу за всё»?! Зуб-то всё так же болит, и времени уже за полночь.
А если неправда. то какой же я православный?
Поворотился к иконостасу и говорю:
- Господи, а чего я так буду страдать — без смысла! Можно. я буду страдать. за Тебя? Ради Христа!
Господь молчит — не возражает.
Я осмелел и произношу, будто слова на вкус пробуя:
- Слава Богу за всё!
Лампадка теплится. Иконы, сумрак, тишина. Зуб болит, но в ухе притихло.
Домик мой стоит на отшибе, я — один. Дурачусь или хвалюсь — так ведь сам перед собой! Взял да и запел:
- Господи, помилуй, Господи, прости! Помоги мне, Боже, крест мой донести!
Перекрестился истово. В окно поглядел. Всё белым-бело, а яблони словно пудрой осыпаны. Напротив, через дорогу, окошко светится. Там старая учительница парализованная лежит.
- Помоги ей, Господи! У неё скорби хуже моих. Я завтра схожу в поликлинику, и зуб мне выдернут. А бабушка уже всерьёз готовится!
Тут зуб мой напугался, боль отстала. Может. это Антипа помог? Прошло-то — быстро!
Ухо не болит, зуб не болит, а и спать не хочется. Начал размышлять спокойно:
- Что, если в мире — огромное, но ограниченное количество боли? У меня немного поболело, а в это время где-то боли убыло? И кто-то смог подремать спокойно. Или, положим, мне было плохо — я бабушку ту смог искренно пожалеть, и на земле боли стало меньше.
Заныл обратно зубик, а я тому вроде даже обрадовался! Пусть поспит какой-нибудь бедолага. А я ещё высплюсь, больной зуб — плёвое дело!
Постоял, помолился за страждущих — больничка рядом, сквозь сосны огонёчки светятся. Да пускай оно болит, коли не бессмысленно!
Лёг на постельку — умилённый, полежал. да и заснул.
Утром пробудился, а на душе — благодать! Надо же! Какая ночь чудная получилась! А ведь мог продрыхнуть её, и всё.
