Над Белым морем — белые ночи. Только за полночь огромное багровое солнце закатывается за горизонт, ярко окрашивая облака и оставляя мерцать на волнах огненную дорожку. Соловецкая ночь — немного затянувшаяся вечерняя заря, сразу же переходящая в зарю утреннюю. Темнота не успевает воцариться в северных небесах: уже через пару часов солнце вновь озаряет рассветными лучами морскую гладь, неброскую зелень острова и гранитные валуны монастырских стен. Стены обители, чья мощь оказалась несокрушимой даже для английских пушечных ядер, кажутся неотделимой частью ландшафта. Повсюду — чайки, на протяжении веков приученные человеком, совершенно не пугливые и ведущие себя вполне по-хозяйски, будто неприхотливые городские голуби. Свежий ветер с моря — поистине райское дуновение после раскаленной Москвы, где даже на уютной лавочке в тени деревьев возникает полнейшая иллюзия парилки с березовым веником. Да разве там, в нашей обычной жизни, изнуряет тело и душу только поднявшийся в средние российские широты египетский зной? Скорее — ежедневная иссушающая суета. Добывание насущного хлеба, пронизывающее все твое существо. Тысячи дел, заставляющие считать себя срочными и неотложными: звонки, встречи, какие-то бумаги… Только когда месяц за месяцем пролетают, как один сплошной безумный торнадо, закручивая в свою ненасытную воронку все, что попадается на его пути, начинаешь понимать, что девять десятых из этих «важных» дел — всего лишь ловушки, грамотно расставленные на нашем пути, чтобы украсть у нас самое дорогое — время. Время, данное на покаяние и исправление. Время, данное на радость. Но, по милости Божией, встречаются и такие моменты в жизни, когда похищенный у нас бесценный дар времени можно ощутимо вернуть. Украденное время возвращается к нам сторицей после ночной службы, когда идешь из храма домой или на работу и совсем не хочется спать. А еще оно возвращается на Соловках. Катер, следующий из Кеми, подходит к Большому Соловецкому острову около семи утра. Над тихой, нежно-розоватой гладью моря рассеивается утренний туман, и взгляду порядком утомившихся в дороге паломников предстают величественные крепостные стены монастыря и купола соборов. Усталость снимает как рукой — я выбираюсь из кубрика, где всю ночь продрожала от холода, кутаясь в капитанский овчинный тулуп, на палубу. В лицо летят соленые брызги, ветер силится сорвать с головы платок, застывшие от холода пальцы с трудом нащупывают кнопку фотоаппарата, но я уже не замечаю всего этого, пораженная красотой и нереальностью открывающегося зрелища. Не видение ли это, не рассеется ли сказочная картина в тумане, не скроется ли в толще вод, подобно легендарному граду Китежу? Причаливаем, выбираемся на берег, и только здесь монастырские стены и купола начинают восприниматься как вполне осязаемое творение рук человеческих. По другую сторону обители — Святое озеро, также отражающее величественные здания в своих водах, дальше — поселок: деревянные, реже кирпичные дома в один-два этажа, сельпо, покосившиеся сараи. Отправляемся на поиски жилья. Комнаты, углы, койки сдает практически все местное население — тем и живы. Устраиваемся вдвоем с одной девицей на диван к местной поварихе. Стоит половина дивана не очень дешево — 50 руб. в сутки. Да можно понять — цены в магазинах здесь раза в полтора выше, чем в Москве. Это летом, когда открыта навигация, а ведь зимой продукты привозят только самолетом, тогда цены еще в несколько раз выше. И никакой медицинской помощи, даже фельдшера на острове сейчас нет. Наша хозяйка рассказывала, как три раза летала на самолете рожать в Архангельск. Соответственно, детей у нее трое. Вообще детей на Соловках на удивление много — трое здесь отнюдь не редкость. Зимовать на острове остаются не все — у многих квартиры в Кеми, в Архангельске. Капитаны катеров, к примеру, зимой работают «на большой земле» водителями «Газелей». «Зимой — тоск-ка!» — пояснил проходивший мимо в сопровождении рыжего лохматого пса краснолицый икающий сосед. Пьянство — здешний бич, как и всюду на Севере. «От тоски» и «для сугреву» пьют и женщины, и совсем юные подростки. Немного отдохнув на снятом диване, отправляемся на экскурсию по монастырю. Его территорию здесь по старой музейной привычке называют Кремлём. Спасо-Преображенскому монастырю отдана лишь небольшая часть построек за кремлевскими стенами, да и то в аренду. Владелец территории — Соловецкий музей-заповедник. Несмотря на трудности островной северной жизни, братия постепенно растет. Многие насельники переведены на Соловки из других русских обителей — из Оптиной Пустыни, с Валаама. Поднимаемся по деревянной лестнице в трапезный храм Успения. Каменная трапезная, площадью около 500 м², — крупнейшая одностолпная палата Древней Руси. Посреди палаты — огромный белокаменный столп, в то же время необыкновенно легкий и светлый, по форме напоминающий раскрывшийся цветок или чашу. Возведен Успенский храм, как и множество других выдающихся архитектурных соловецких сооружений, по чертежу игумена Филиппа, впоследствии Московского митрополита и священномученика. Построенный во время правления Иоанна Грозного, храм имеет два дополнительных придела в честь Иоанна Предтечи и Димитрия Солунского — небесных покровителей русского самодержца и его сына, царевича Димитрия. Проходим дальше по галерее и оказываемся в Спасо-Преображенском соборе — самом величественном из соловецких храмов, также построенном при игумене Филиппе. Свод собора, устремленный в высоту, опирается на два столпа, а не на четыре, как было характерно для русских храмов той эпохи. Эти два столпа символизируют основателей монастыря — преподобных Зосиму и Савватия. Им же посвящен один из престолов храма. В XIX веке, когда приток паломников на Соловки был особенно велик, даже этот огромный собор не мог вместить в дни праздников тысячи богомольцев. В следующем, XX веке, когда на Соловецкие острова ступила железная пята СЛОНа — родоначальника островов ГУЛага, в соборе были сооружены многоэтажные, до самого барабана, нары. В зияющие на месте разрушенных куполов дыры свода на заключенных падал снег. Основание колокольни — место расстрелов. Узников соловецкого лагеря расстреливали днем, в открытую, чтобы держать в страхе остальных. Пуля в затылок — и бездыханное тело скатывалось вниз по ступеням колокольни, освобождая место для следующей жертвы. Местом казней служило также и Онуфриевское монастырское кладбище. До сих пор мы точно не знаем, сколько безвестных страдальцев приняло на Соловках мученическую кончину. Знаем только, что кровью новых мучеников пропитана каждая пядь соловецкой земли. Выходим из монастыря через Святые ворота и отправляемся к Переговорному камню. Эта памятная плита, положенная среди прибрежных валунов Кислой губы, связана с военной славой Соловков. Благодаря успеху переговоров архимандрита А. с начальником английской военной эскадры «Господь в это лето не допустил воюющих нарушить иноков покой», как повествует надпись на гладкой гранитной поверхности. Свидетельством военной мощи северного российского форпоста служат также образцы старинного оружия, выставленные на площадках монастырских башен. Дорога к Переговорному камню идет через лес, поражающий богатством и разнообразием соловецкой природы. Танцующие березки, причудливо изогнувшие пестрые стволы, дивные по красоте торфяные озера в обрамлении валунов, нескончаемые заросли брусники, черники и морошки. Соленый запах моря и водорослей, доносимый ветром, смешивается с дыханием нагретой на солнце сосновой смолы. И всюду — на морском берегу, в густом ельнике, на лесной поляне — знаменитые соловецкие камни, причудливо нагроможденные ледником, расцвеченные изумрудными мхами и ржаво-красными пятнами лишайников. Дорога снова выводит нас к монастырю. К величию и мощи этого грандиозного сооружения, совершенно неожиданным среди северного ландшафта, невозможно привыкнуть. При каждой последующей встрече, монастырь, как и в первый раз, поражает своими масштабами. Выходим на берег Святого озера. В праздники братия монастыря служит здесь водосвятные молебны, освящая озерную стихию. Вода из озера имеет славу целебной, здесь купаются в надежде избавления от болезней. В жаркий субботний день весь берег Святого озера заполонили туристы и отдыхающие — здесь загорают, купаются, прыгают в воду с деревянных мостков, стирают походные коврики. Стараемся найти более-менее уединенное место для погружения. Вот сидевшая у костра парочка покидает берег, и мы с радостью устремляемся на их место. Да не тут-то было: чтобы войти в благословенную воду, нужно миновать босиком настоящее минное поле: куски проволоки, битые бутылки, коровьи лепешки. Преодолев, наконец, прибрежные препятствия, заходим в прохладную, пахнущую травой воду и, по обычаю, принятому паломниками для купания в святых источниках, троекратно погружаемся с головой. Монастырский колокол начинает звонить ко всенощной. Полные свежих сил, выходим на берег и отправляемся на службу. Всенощная идет в маленьком храме Успения с трапезной палатой, где мы были утром на экскурсии. Слышу праздничный тропарь и радостно изумляюсь: оказывается, сегодня день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского, игумена-строителя Соловецкой обители! «Первопрестольников преемниче, столпе Православия, истины поборниче, новый исповедниче, святителю Филиппе, положивый душу за паству твою. Тем же яко имея дерзновение ко Христу, моли за град же и люди, чтущия достойно светлую память твою», — знаменный распев братии, отраженный и усиленный белокаменным сводом, как нельзя более гармонично подходит к этому светлому северному небу, к современникам святителя — необъятной толщины стенам с нишами. После всенощной нам предлагают посетить кресторезную мастерскую, расположенную в помещении бывшей биологической станции. Здесь возрождается древнее искусство изготовления деревянных крестов, которыми когда-то освящался быт наших предков. Такие кресты устанавливались не только на месте погребения, но и при дорогах, у источников, в жилищах в святом углу. В мастерской ничего не продается и не принимаются заказы на изготовление крестов — все делается во славу Божию, как монастырское послушание. Один из таких крестов можно увидеть в Москве на Соловецком подворье, возле храма великомученика Георгия. На следующее утро спешим на праздничную службу. Народу много, в храме все желающие не умещаются, стоят и в трапезной палате. Медленно тянется бесконечная череда исповедников. Исповедь принимают два иеромонаха — отец Зосима и отец Савватий. На клиросе читается правило ко Святому Причащению. Вот началась литургия, и народу на службе еще заметно прибавилось. Подошли заинтересовавшиеся туристы в шортах, группа молодежи тоже походного вида, сильно накрашенные женщины без платков, иностранцы. По окончании литургии — торжественный крестный ход вокруг обители. На Святом озере совершается молебен. Хор братии поет «Господи, помилуй» на трех языках бодрым радостным распевом, народ подхватывает: «Кирие элейсон, Домини уеште…». Вокруг снуют фотокорреспонденты и оператор с видеокамерой. Иеромонах щедро кропит толпу богомольцев святой водой, с размахом, чтобы до самых дальних рядов капли долетели. После праздничной службы отправляемся катером на остров Большая Муксалма. На этот раз катер — большая моторная лодка, вмещающая человек 10−12. По дороге продолжаем изумляться чудесам Соловецкой природы — судно идет с Долгой губы, минуя многочисленные мелкие острова, поросшие лесом. Порой на крохотном островке места хватает одному-единственному дереву, корнями нависающему над морем, причудливо изогнутому от ветров. На островах, островках и едва заметных, выглядывающих из воды гранитных камнях — бесконечное разнообразие птиц. Тут и стремительные охотницы-чайки, и важные степенные гагары, и северные сороки с длинными красным клювами, и маленькие шустрые стрижи. Вот проплыла мимо лодки стая морских зверей, высовывая из воды усатые головы — не знаю, нерп ли, тюленей. Капитан вдруг подвел катер к берегу одного из многочисленных необитаемых островов и заглушил мотор. — Что, здесь выходим? — удивленно спросили пассажиры. — Да нет, вы посмотрите под лодку. Мы все послушно посмотрели и ахнули — по дну ползали настоящие морские звезды. Их можно было хорошо рассмотреть сквозь прозрачную воду. От радости мы так раскачали лодку, что чуть не оказались за ее бортом. Вскоре мы подошли к знаменитой дамбе, каменному мосту, соединяющему острова Большой Соловецкий и Большая Муксалма. Во времена расцвета Соловецкой обители на острове Муксалма разводили скот. Перевозить его на плотах — дело хлопотное при здешних переменах погоды и частых штормах, вот и построили мост из крупных валунов протяженностью около двух километров. Выбираемся из лодки на дамбу, идя по ней, достигаем, наконец, Муксаломского острова. Здесь, гораздо более, чем на Большом Соловецком острове, природа напоминает тундру. Карликовые деревья — березы и ивы, брусника, морошка, огромные валуны с разноцветными пятнами мхов и лишайников. Присаживаемся отдохнуть на мягкий растительный ковер. — А змеи тут водятся? — спрашиваем на всякий случай у капитана. — Нет ни одной на всех Соловках. Монахи слово знали — вот и повывелись все змеи. Даже специально завозили с материка — они тут не размножаются. Пропадают, и все. Вообще никаких хищных зверей на Соловках нет — только зайцы и олени. На Анзере три стада северных оленей бродят. Там можно даже оленьи рога найти. Проходим вглубь острова. Здесь нашему взгляду открываются сильно разрушенные, заброшенные здания бывшего скита. В настоящее время они никак не используются. По непроверенным слухам, какой-то богач хотел на этом месте построить себе дачу и аэродром для личного вертолета. Минуя печальное зрелище, сквозь высокую траву пробираемся к пристани, куда капитан перегнал наш катер, и возвращаемся на Большой Соловецкий остров. Дальше наш путь лежит на Секирную гору. Согласно преданию, на этой горе была высечена Ангелами жена рыбака, пожелавшего поселиться на острове, которому положено было стать местом монашеского подвига. В двадцатые годы прошлого века, когда на островах разместился Соловецкий лагерь особого назначения, название Секирка приобрело новое зловещее звучание. В помещении Вознесенской церкви-маяка, избежавшей разрушения как объект навигации, расположился штрафной изолятор, прославившийся как место изощренных пыток над заключенными. В настоящее время в храме совершаются богослужения, правда, не постоянно, а только в дни особых праздников. Сюда приезжают родственники тех, кто в страшные года СЛОНа и СТОНа завершил на Соловках свой земной путь. Путешествуя по соловецким проселочным дорогам в стареньком автобусе, где подбрасывает на каждой колдобине так, что не сравнить ни с какими американскими горками, мы посетили скиты Савватьево и Исааково, где сохранились старинные валунные постройки. На территории Савватьевского скита в годы Великой Отечественной войны размещалась знаменитая Школа юнг. Одно из самых примечательных на Соловках мест — Ботанический сад на хуторе Горка. Он был основан в 1822 году архимандритом Макарием. От действовавшего здесь свечного завода теплая вода поступала по трубам в оранжереи и парники, обогревая их. Благодаря данному методу в саду вызревали арбузы, дыни, огурцы, персики. В двадцатые годы бывшая дача архимандрита становится дачей начальника лагеря. Благодаря этому здесь ничего не уничтожили, а наоборот, даже насадили в 1933 году лиственничную аллею, украшающую сад и в наши дни. Снова отправляемся на пристань. Часы показывают одиннадцать вечера, но на Соловках свое время — ярко светит солнце, кричат чайки, так что мы ничтоже сумняшеся отправляемся катером на Заяцкие острова — еще белая ночь впереди. Прибыв на Заяцкий остров, идем в деревянную церковь святого Апостола Андрея Первозванного, построенную в 1702 году Петром I, посещавшим тогда Соловки. Внутри храма — множество больших и маленьких икон, оставленных паломниками. Можно поставить свечи. Мы тоже оставили иконочки, бывшие у нас с собой: преп. Георгия Даниловского и блаженной Матроны. Помолившись, идем на источник, набираем из бревенчатого сруба святой воды. На Заяцком острове сохранились древние каменные лабиринты, которые ученые относят к эпохе неолита. Согласно одной из версий, эти сооружения строились возле мест погребения, курганов, чтобы душа умершего не могла выбраться за пределы лабиринта и не беспокоила родственников. Лабиринт устроен таким образом, что, начиная путешествовать по нему от входа, обязательно возвращаешься на то же самое место. Возвращаемся домой в третьем часу ночи. На улице светло, ходят люди, работает магазин. Хозяйка Светлана встречает нас с поджаренной рыбой. — Ой, спасибо! А когда же вы спать-то ляжете? — удивляемся мы. — А кто же летом спит? Спать зимой будем. Действительно, на Соловках летом не спит, кажется, никто. Доставившие нас на берег капитаны коротают время за пивом в кафе, чтобы через пару часов отправиться в следующий рейс. Компания молодежи под нашим окном решает, к кому пойти сейчас в гости. Едет на велосипеде рыбак с удочкой и ведром. Немного подремав на нашем диване, идем в монастырь на братский молебен преподобным Зосиме, Савватию и Герману, который начинается в 6 утра. Служба совершается у мощей преподобных в Благовещенском надвратном храме, где мы еще не были. Эта церковь — наиболее отреставрированная из всех монастырских храмов, здесь восстановлены росписи. Прикладываемся к мощам преподобных Зосимы, Савватия и Германа, просим у святых благословения на наше дальнейшее путешествие. Сердце Соловков — Анзер. Именно туда мы собираемся поехать после службы. Немного волнуемся — погода, баловавшая нас в предыдущие дни солнечным теплом и спокойным морем, теперь портится на глазах. А в плохую погоду капитаны могут не согласиться везти нас на Анзер — опасно. Но все складывается благополучно, и, несмотря на дождь, мы уже на борту и идем на Анзер. Высаживаемся на остров под уже проливным дождем. Нам предстоит еще неблизкий путь через лес до Голгофо-Распятского скита. Минут через двадцать промокаем так, что становится уже все равно, и мы перестаем останавливаться, чтобы вылить воду из кроссовок. Вот перед нам разрушенный, ныне не действующий Троицкий скит. Под его сводами сидели укрывшиеся от дождя туристы на своих пожитках и поглощали красные ароматные помидоры. Немного посидев с ними, идем дальше. Начинаем петь песни. Еще мечтаем найти гриб, но почему-то ни одного не попадается. Пройдя лесом километров пять, выходим к действующему скиту с небольшой деревянной церковью Воскресения Христова. Очень боимся, что в скиту никого не окажется или нас не услышат. Но паче чаяния высокий темноволосый иеродиакон открывает нам, и мы оказываемся в светлом, удивительно аккуратно для мужских рук убранном помещении храма. Отец Елеазар, носящий имя основателя скита — преподобного Елеазара Анзерского, рассказал нам о скитской жизни, вынес из алтаря частицы мощей и икону, к которым мы приложились. Пока мы немного обсыхали, составляя огромные записки с поминаниями о здравии и об упокоении, батюшка предложил продрогшим паломникам горячего чая с кукурузными хлопьями. После второй кружки согревающего напитка в нас вернулась жизнь, что позволило нам встать на клирос и пропеть тропари и величания всем Соловецким святым. В скитском храме находится большая икона новопрославленного священномученика Петра (Зверева), архиепископа Воронежского. Отец Елеазар пояснил, что его могила находится здесь, на горе, чуть повыше скита. Снова выходим под дождь и прикладываемся ко кресту на могиле священномученика. Гора, на которой мы стоим, называется Голгофа. Это название дали ей монахи — первые насельники острова. Впоследствии, в годы лагерного беспредела эта гора стала для многих узников СЛОНа, среди которых было особенно много лиц духовного звания, подлинной Голгофой — местом последнего страдания и смерти. Поднимаемся по тропке выше и видим березу, раскинувшую ветви строго параллельно земле, так, что образовался правильный крест. «В годы существования лагеря на острове были уничтожены все кресты, — пояснили нам. — А заключенные, большинство из которых страдало здесь за веру, молились, чтобы им был дан крест для поклонения. По их молитвам и выросла эта береза». Дождевые капли мягко стекают по листьям, подобно слезам. Эта погода как нельзя больше подходит для посещения такого места, как Анзер — места Распятия. Назад с Анзера идем в шторм. Капитаны долго не соглашались везти нас назад, просили подождать. Пошли в обратный путь только после того, как все паломники обещали не жаловаться, если что. Первая половина дороги оказалась трудной — катер сильно бросало с волны на волну, но часа через два ветер утих и выглянуло солнце. Возвращаемся к хозяйке, кое-как сушим на печке одежду. Повариха Светлана устраивает нам просто царский прощальный ужин: сосиски, яйца, бутерброды с сыром. Быстро собираем рюкзаки и отправляемся на пристань, где нас уже ждет катер, на котором мы должны к утру прибыть в Кемь. Наш поезд на Москву отправляется из Кеми в 8:47. Светит солнце, на море — штиль. Вот катер удаляется от пристани, и я в последний раз наслаждаюсь с кормы видом монастыря. Мы выходим из бухты Благополучия в открытое море. Дальше ничего интересного не видно, и я прячусь в кубрик подремать. Проснулась я от странного толчка в дно. Что, уже Кемь? Капитан что-то кричит в рацию: «Метеор, метеор!». Связь не работает. Вылезаю узнать, в чем дело. Оказывается, за ночь море окутал туман, густой, как молоко. Катер сбился с курса. Мы стоим на якоре у какого-то неизвестного острова и дальше не пойдем, пока туман не рассеется. Навигационной системой катер не оснащен — так дальше идти опасно. Сквозь туман еле видны очертания гранитного острова. Капитан с помощником берут карту и выбираются на скалу. «Остров называется Песья Луда», — сообщили они нам, сориентировавшись на местности. — До Кеми еще часа два". До поезда тоже остается часа два. Вслед за капитаном выбираемся на гранитную скалу. У берега — голый камень, если подняться выше — гранитное основание покрывают заросли мха, морошки, золотого корня. Чистый влажный воздух наполняет легкие. Я вижу в тумане гранитный утес и понимаю, почему остров назвали Песья Луда. Утес очень напоминает собачью морду. Прошлись по острову, набрали полные карманы морошки. Вдруг я вспоминаю — а число то сегодня какое? 17 июля, день памяти Царственных мучеников. Вот им и нужно молиться, чтобы выбраться отсюда! У одной женщины на катере находится акафист, начинаем молиться Николаю Чудотворцу и Царю-мученику. «Да ничего не поможет, — говорит одна из пассажирок. — С поездом можно попрощаться, через полтора часа отходит». Несмотря на мрачные прогнозы, продолжаем петь и читать молитвы. Во время пения тринадцатого кондака вдруг видим, как лучи яркого утреннего солнца буквально на глазах пожирают туман. Вот все яснее видны очертания острова, соседние острова… И на капитана находит какое-то дерзновение. Еще несколько минут назад колебавшийся, он уверенной рукой заводит мотор, и вскоре мы оказываемся в Кеми. На поезд успели с запасом времени, даже подождать пришлось. Вот оно — по молитвам возвращение бесценного дара времени.
