 |
| Русский дом | Андрей Воронцов | 10.02.2012 |
Обстоятельства, приведшие к гибели нашего великого национального поэта, по сей день остаются загадкой. Исследователи бьются над вопросом, была ли дуэль Пушкина с Дантесом следствием хорошо продуманного заговора против поэта, и не находят однозначного ответа.
Появляются всё новые версии, одна причудливее другой. А ведь не исключено, что истина лежит на поверхности, как похищенное письмо в одноимённом рассказе Эдгара По. Из юридической практики известно, что таинственные преступления легче всего раскрываются по горячим следам, а исторический опыт говорит, что для исследователя важнее те документы, которые максимально приближены по времени к изучаемому событию.
С этой точки зрения абсолютно непонятно, почему в качестве важнейших документов о гибели Пушкина не изучаются стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Смерть Поэта» и его показания следственной комиссии. К «Смерти Поэта» принято относиться исключительно как к литературному документу, а между тем во второй, обличительной части этого стихотворения содержится совершенно ясное указание на тех, кому выгодна (основной вопрос римского уголовного права) была смерть Пушкина:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Я нарочно выделил жирным слово «рабскою», так как оно содержит в себе чёткую информацию о происхождении гипотетических заговорщиков. Это не потомки древних дворянских фамилий, это потомки тех, кто выдвинулся в петровскую эпоху и особенно после неё, когда в многочисленных дворцовых переворотах даже сержанты гвардии могли стать вершителями судеб государства. Далее Лермонтов уточняет степень близости подозреваемых к царю:
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Круг сужается. Далеко не всякий «надменный потомок» мог быть допущен в толпу, «стоящую у трона». А чтобы мы не сомневались, что речь идёт о высших сановниках Российской империи, Лермонтов добавляет:
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи!
Последнее утверждение Лермонтова подкреплено и юридическим документом: собственноручным показанием, которое он написал 24 февраля 1837 г. (все даты — по старому стилю) в гауптвахте Главного штаба. В нём, в частности, говорится: «.сановники государственные (курсив мой. — А.В.). единственно по родственным связям или вследствие искательства принадлежавшие к высшему кругу и пользующиеся заслугами своих достойных родственников, не переставали омрачать память убитого и рассеивать разные невыгодные для него слухи». Это «не переставали» недвусмысленно свидетельствует, что речь идёт о клевете, рассеиваемой как до смерти Пушкина, так и после неё. Вот оно — первое прямое указание на существование заговора вельмож против поэта. Разве обыкновенный клеветник осмелится распускать «невыгодные слухи» после смерти своей жертвы? На это могут решиться только те, кто прямо или косвенно приложил руку к убийству.
Кто же они? Если верить Лермонтову — потомки «новой аристократии», выдвинувшейся в XVIII веке, фавориты государя, члены Комитета министров, или Государственного совета, или Правительствующего сената. Можно составить список недругов Пушкина соответствующего ранга и последовательно проверять их — на «рабское» происхождение, на близость к трону, на сановитость. Но исторические тайны — не кроссворд и не шарада, и здесь не всегда можно найти имя по заданным параметрам. Для того чтобы с полной уверенностью говорить о чьей-либо вине, нужны дополнительные документы, желательно с именами. Историк, прочитав эту фразу, усмехнётся: мы, мол, без работы бы остались, если бы всегда имелись «документы с именами»!
Но в данном случае такой документ имеется, и снова его обошли вниманием пушкинисты! Накануне нового кризиса в отношениях Пушкина с Дантесом (между первым вызовом и вторым) брат декабриста Н.И.Тургенева Александр Иванович Тургенев записывает в своём дневнике: «Вечер у Пушкиных до полуночи. О Михаиле Орлове, о Киселёве, Ермолове, и князе Меншикове. Знали и ожидали, «без нас не обойдутся» (15 декабря 1836 г.). «.Я зашёл к Пушкину. Заболтались до 4-х часов. Ермолов, Орлов, Киселёв всё знали и ожидали: без нас не обойдётся. Ермолов, желая спасти себя — спас Грибоедова, узнав, предварил его за два часа» (9 января 1837 г.). Понятно, что речь идёт о событии 11-летней давности — о восстании декабристов. Упомянутые М.Ф.Орлов, П.Д.Киселёв, А.П.Ермолов и А.С.Меншиков уже тогда были генералами, а генералам в перевороте отводилась особая роль. Декабристы Южного и Северного общества руководствовались единой тактикой, известной как «заговор генералов» или «пронунциаменто» (испанская революция 1820—1823 гг.). «За народ, но без народа», говорили декабристы, но что это конкретно означало? По теории «пронунциаменто», переворот совершается армией без участия гражданских лиц и непременно под командованием примкнувших к заговору генералов. Войска подчиняются им в силу военной субординации и личной преданности и не должны знать об истинных замыслах мятежников.
Например, офицеры-декабристы заставляли солдат кричать: «Да здравствует Конституция!», а когда те спрашивали, кто она такая, отвечали, что это супруга великого князя Константина, законного наследника покойного царя.
Но где же генералы среди взятых под стражу декабристов? Разве что упомянутый М. Орлов, да и того посадили под домашний арест до 14 декабря 1825 г. Однако если Пушкин говорил правду, а Тургенев правильно передал его слова, то в заговорщиках ходили ещё три генерала. А мог ли Пушкин знать такие тайны, если о них даже следствие не знало? Мог, он же был в ссылке на юге именно в зоне дислокации возглавляемой заговорщиками 2-й армии, где сошёлся весьма близко, по свидетельству декабриста И.И.Пущина, Ф.Ф.Вигеля и других, с генералами Орловым, Киселёвым, Чернышёвым. Более того, Пушкин был одним из немногих свидетелей причастности высокопоставленных лиц к заговору декабристов, живших в 1837 г. в обеих столицах.
М. Орлов так и не вернулся к военной службе, карьера А. Ермолова завершилась в 1827 г., а вот дела П. Киселёва, А. Меншикова и входившего некогда в их окружение А. Чернышёва именно к 1836 г. резко пошли в гору: Киселёв стал министром государственных имуществ (хотя после мятежа декабристов долго был под следствием), Чернышёв (возглавлявший это следствие) — военным министром, а Меншиков — управляющим морским министерством.
Но что с ними стало бы, если бы царь вдруг узнал об их участии или соучастии в заговоре 1825 г. Их блестящей карьере, без сомнений, пришёл бы конец. Половина министров «силового блока», как сейчас говорят, слетела бы. И едва ли бы ими всё ограничилось. Например, у Михаила Орлова был брат — Алексей, но он в отличие от Михаила не только не попал в опалу, а в 1836 г. стал членом Государственного совета. Со временем он сменил Бенкендорфа на посту шефа жандармов и начальника III отделения, был даже председателем Комитета министров. Николай I благоволил к А. Орлову потому, что именно он привёл свой гвардейский полк усмирять бунт на Сенатской площади. Конечно, только благодаря заступничеству Алексея декабрист Михаил не был отправлен на каторгу. Он жил в ссылке в своём поместье, а вскоре вообще вернулся в Москву. Нетрудно догадаться, какими словами А. Орлов убеждал царя: дескать, Михаил был в близких отношениях с заговорщиками, но о существовании заговора не знал. И вдруг — «знал и ожидал»! Без него, видите ли, «не обойдётся»! Занимающийся на досуге алхимией опальный брат был так называемым «скелетом в шкафу» А.Орлова.
Добавлю, что все упомянутые вельможи, кроме родовитого Киселёва, соответствовали признакам, обозначенным Лермонтовым в «Смерти Поэта».
Есть очень веские основания предполагать, что А.И.Тургенев передал Киселёву, Меншикову, Орлову (к этому он был особенно вхож) и Чернышёву записанные им в дневник слова Пушкина. Во-первых, Тургенев был болтлив и в 1824 г. уже оказал «услугу» поэту: пересказывал всюду письмо Пушкина Вяземскому с игривой оценкой атеизма, из-за чего Пушкина и отправили в ссылку из Одессы в Михайловское.
Во-вторых, откровения Пушкина таили угрозу для самого А.Тургенева. Царь не знал всей правды о роли братьев Тургеневых, особенно Александра Ивановича, в заговоре декабристов. Александр Иванович был «выездной», выполнял за границей личные поручения Николая I, встречался в Лондоне с братом, на что, видимо, имел высочайшее разрешение. Если бы стало известно в ходе нового расследования, что именно братья Тургеневы осуществляли координацию между генералами-заговорщиками из 2-й армии и Северным обществом, то Александру Ивановичу пришлось бы отправиться в ссылку в отдалённое симбирское имение. Это — в лучшем случае.
Конечно, и А. Тургенев, и молодые царедворцы знали, что Пушкин не склонен болтать с первым встречным о заговорах и тайных обществах и вообще интриговать, но и знали и способность государя, если кто-то нашепчет ему о ком-то, выпытывать наедине нужные сведения под видом «дружеской откровенности». А всякие случайности? Обмолвился же Пушкин в письме Жуковскому в январе 1826 г. о своей связи с М.Орловым.
А.И.Тургенев был в весьма тёплых отношениях с Геккеренами. Судя по его дневнику, 27 ноября 1836 г. он слушал в театре «Жизнь за царя» в ложе старшего Геккерена — и это через три недели после первого вызова Пушкиным младшего Геккерена! Конечно, у т.н. «светских» людей свои правила, но к тому времени все порядочные люди уже определились, стоит ли поддерживать отношения с этой семейкой интриганов и гомосексуалистов. Тургенев встречался со старшим Геккереном и после дуэли, только-только отойдя от смертного одра Пушкина. Геккерен якобы расспрашивал его об умирающем с сильным участием, пересказывал выражения, которые употреблял в своём письме Пушкин. «Ужасно! Ужасно! — восклицал Тургенев. — Невыносимо: нечего было делать.» Вот тебе и «друг Пушкина»!
Ясно, что мысль использовать в интриге Дантеса могла прийти в голову человеку, хорошо знавшему «семейство» Геккеренов. Сейчас уже невозможно сказать, был Дантес активным или пассивным участником заговора, но очевидно, что анонимные пасквили были документами, способными не только вывести из равновесия Пушкина, но и раздразнить порочные аппетиты Дантеса. Ведь сохранившийся экземпляр «диплома» намекает, что жена изменяет Пушкину не с Дантесом, а с самим царём. Для развратников типа Дантеса это — «стимул». Ответные шаги Пушкина, полные ума и достоинства, действительно могли отразить козни врагов «на всех пунктах», как он писал, кроме одного: меткого выстрела Дантеса. Они дрались, и дрались насмерть. Для них уже не было примирения (Н.Языков). А потом: «…лицо прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь!»» Жизнь кончена, гроб, свечи, отпевание. «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе / Руки свои опустив.»
Ничего не угрожало больше карьере Киселёва, Меншикова, Орлова, Чернышёва. Шеф жандармов Орлов навеки вошёл в историю тем, что чуть было не казнил Достоевского, военный министр Чернышёв привёл нашу армию к поражению в Крымской войне, министр государственных имуществ Киселёв оставил её без провианта и сапог, а морской министр и одновременно командующий войсками в Крыму Меншиков затопил на рейде Черноморский флот и отвёл армию от Севастополя.
Дорого заплатила Россия и русская литература за их карьеру.
