 |
| Столетие.Ru | Архимандрит Никон (Якимов) | 31.01.2012 |
дорога к Храму?
- Я родился в 1947 году в Париже в семье русской, православной. Уже с пяти лет начал прислуживать в алтаре. Храм в нашей семье всегда занимал главное место. Мы жили всеми церковными праздниками, всеми церковными событиями. Мне, можно сказать, повезло — все батюшки в моем окружении были фигурами знаковыми, очень известными. Один из них — протоирей Димитрий Соболев. Соболевы были когда-то знатными московскими купцами. Будучи студентом, он сблизился с Лениным, стал даже его курьером в Швейцарии. Казалось, этим его будущее было предопределено. И тут умирает его отец, который так и не смог смириться с отступничеством сына. Димитрия это очень потрясло. Он долгое время не посещал могилу отца, но перед тем, как отправиться воевать, пришел поклониться. Тогда-то ему и было знамение — прямо в небе прочел: «Я — это крест, который с тобой будет все время в святой жизни». То было чудо, которое перевернуло всю его душу: сам Господь его благословил на крест! Он стал абсолютно другим человеком. А вскоре попал в эмиграцию, принял сан. Во время войны спасал людей, прятал евреев, крестил многих из них. Гестапо арестовало его, как и многих других священнослужителей тогда в Париже. Но вернулся из концлагеря он единственный. Вот тогда-то мне и посчастливилось прислуживать ему.
— Сколько вам было тогда?
- Мне было всего двенадцать, когда он умер. Когда я ему прислуживал, то еще не понимал, что передо мной живой старец. Мне очень жаль, что он не успел меня «довоспитывать». Но те семь лет, что я провел с ним, дали мне очень много. Я научился понимать главное — что ты в алтаре никто, ты не достоин этого места, и каждый раз удивляться: как это Господь терпит, что ты — грешник — стоишь перед алтарем.
…Как его не убили в военные годы, да и, вообще, как он жив оставался? У него был и туберкулез, и рак, и сердце слабое. В алтаре у него часто случались обмороки, но отходил он очень быстро, что меня удивляло. Как так? Уже и скорая помощь тут, а он встает и дальше продолжает служить. Эти воспоминания оставили отпечаток на всю мою жизнь.
— А как ваша семья оказалась в Париже?
- Отец мой из Невинномысска — кубанский казак. Служил в лейб-гвардии Семеновском полку, революция застала его в Петрограде. Его брат Федор Андреевич, попавший сперва к Тухачевскому — тогда многие из его окружения были уже в Красной армии, — ушел затем в Белое движение. А мама моя — дворянка из петербургской семьи Овсянниковых-Беляевых. Так и получалось всегда, — с одной стороны во мне бурлила казачья кровь, с другой — аристократическая, от бабушки. Я застал еще ее. Она скончалась, когда я уезжал учиться в духовную академию в Ленинграде.
…Я закончил 10 классов, увлекся коммерцией, учился в университете на юридическом. А потом в Париж приехал митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов), который и забрал меня учиться в Ленинград. «Ты все прекрасно делаешь, но ты никогда не забывай, ради чего ты это делаешь, а не по инерции делай», — поучал он. Это было для меня самое высшее духовное образование на свете. Кстати, до сих пор питерская духовная школа славится в мире, как лучшая из православных.
Пять лет жил в Ленинграде, затем вернулся в Париж и продолжил обучение заочно. Десять лет учебы считаю самыми лучшими годами жизни. Так я смог близко познакомиться с русским народом.
Конечно, я не знал реальностей советского времени, но быстро сориентировался, познавал людей, которые жили в духе православия. Это были маленькие такие оазисы в городе, которые жили только по- церковному, общались только между собой, дискриминации, о которой так много сейчас говорят, никакой особо на себе не ощущали. В этот период я и принял сан. И в Александро-Невской Лавре началось мое первое служение, в Троицком соборе. Отец мой к тому времени уже скончался, в 1972 году, и завещал мне посыпать кубанскую, невинномысскую землю на его могилу, что я и сделал. Поехал туда, приняли меня как родного, и до сих пор с Невинномысском у меня самые теплые связи, со священнослужителями контакт поддерживаю уже более 20 лет.
Второй завет отца был — получить гражданство российское. Очень благодарен президенту Медведеву за то, что в 2009 году я сподобился его получить, лично из рук посла. Посол России в Нидерландах Кирилл Геворгян и его жена, актриса Марина Неелова, устроили мне торжественный прием, благодарили за заслуги перед Отечеством. Никогда еще не удостаивался я такой чести. Жалел только, что отца рядом не было.
Был и третий завет от него — я должен вернуться жить в Россию. Сейчас как раз хлопочу, чтобы в Александро-Невской Лавре мне дали келью. Ведь там, в некрополе, могила моего прапрадеда, Митрофана Петровича Беляева, крупного мецената. Так что многое связано у моей семьи с Питером. Мне говорят: «Вы родились в Париже, как же без него?» Я отвечаю: «Спокойно. А вот без Питера мне тяжело, трудно». Потому что главное — это люди. Когда я служу в лавре или на Смоленском кладбище у Ксении Петербургской, всегда народ откликается. Много-много людей собирается, и мне от этого очень радостно, с каждым люблю поговорить. Но, к сожалению, не все люди, в силу стеснительности, могут заговорить со священнослужителем, а потому я даже иногда сижу перед храмом на скамеечке, просто жду прихожан, кто-нибудь — да подойдет, ведь всегда у человека много просьб и вопросов, которые самому не решить. А то и просто причастить кого-то попросят без очереди, потому что тот больной или немощный.
На будущий год большие планы. Мне показали на севере Ленинградской области новый порт. Там нужно реставрировать огромный собор, который служил когда-то маяком у Петра Великого, поскольку стоял на холме и весь этот порт как бы благословлял. Там сейчас руины. Хотим устроить скит, филиал Александро-Невской Лавры. Потом, с Божьей помощью, и статус монастыря, может, он обретет. Приход там большой, а храм сейчас в городе маленький. Но и он не так посещаем, как эти намоленые руины, куда люди постоянно идут и идут, а священнослужителей — никого. Надеюсь на благословение Святейшего патриарха, буду просить его.
А так я несу, вот уже 30 лет, послушание настоятеля храма Святой Марии Магдалины в Гааге. Этому храму почти два века. Он — преемник дворцовой церкви королевы Анны Павловны, по ее собственному завещанию. В 1816 году русский и голландский царственные дома породнились: сын Вильгельма I (впоследствии Вильгельм II) женился на сестре императора Александра I Анне Павловне. Bыходя замуж, она не поменяла своей веры, и это было условием брачного контракта. Будучи вдали от родины, Анна Павловна находила утешение в православной вере. До конца своей жизни, в 1865 году, она имела свою домовую церковь прямо во дворце. Сейчас там расположился Дворец мира, в котором размещается Международный суд. А сама церковь более 90 лет назад была переведена в другое место, где и находится по сей день. У нас до сих пор хранятся знаменитый Кутузовский иконостас, который Анна Павловна в 1816 году взяла с собой в Гаагу и установила в своей домовой церкви, царские золотые сосуды, литургические чаши. Они переместились сюда из походного храма Александра I времен Отечественной войны 1812 года. Есть и чудотворная икона Серафима Саровского.
Королевский дом Нидерландов и сегодня очень нам помогает. Мы иногда встречаемся с королевой Биатрикс. Я, бывало, жаловался ей на нехватку денежных средств у прихода. И вот недавно Фонд Принца Бернарда — ее отца — взял над нами шефство. У нас теперь даже на стене храма висит красивая табличка с эмалью, свидетельствующая об этом. Вот так.
— Кто ваши прихожане, с какими трудностями вам приходится сталкиваться, как складывается жизнь прихода?
- Прихожан год от года становится все больше и больше, храм уже всех не вмещает. Вот сейчас как раз озабочены его расширением. Ищем спонсоров. Надеюсь, к двухсотлетию российско-нидерландских отношений, в 2013 году, освятим новый придел.
Что касается прихожан, то они очень разные. Русских — процентов 25−30, больше украинцев, грузин, приходят эфиопы, голландцы… Им нравится молиться у нас. Даже наш регент хора, который вовсе не православный, с удовольствием у нас молится. Мы же не секта, чтобы переубеждать кого-то. По душе наше вероисповедование — пожалуйста. Тексты богослужебные и молитвы у нас двуязычные — на церковнославянском и голландском. Беда в том, что у нас нет детской школы, нет дома русской культуры. Это огромная проблема, потому что мы, конечно, должны думать о будущем наших детей. У большинства из них отцы голландцы, но они не против, если бы была такая возможность, учить своих детей-полукровок русскому.
— А вообще интерес у простых голландцев к России есть?
- Огромный интерес! И он все растет. Особенно в Гааге, административной столице. Как голландцы шутят — Амстердам веселится, Роттердам — работает, а Гаага пишет. Там все очень четко. И про нашу церковь все знают. Полиция даже вручила храму специальный почетный знак: с тех пор как мы там появились, преступность среди русскоязычных сведена почти на нет. Ну, потому что каждого я знаю, каждого стараюсь на путь истинный направить. Убеждаю — лучше пойти в приют, там их предостаточно, чем воровать колбасу и из-за колбасы полгода сидеть в тюрьме! Да и я накормлю всегда. А в зале у нас матрасы на всякий случай припасены для бездомных. Сейчас у нас один наркоман живет: в Голландии не запрещены легкие наркотики, но наши парни порой превышают уровень дозволенности и, как говорится, подсаживаются на иглу. Вот одного такого сейчас спасаю. Надеюсь через него выйти и на всю группу, они сами с Украины.
— Православные?
- Для нас это не имеет значения в данном случае. У нас открыты двери для всех. Из синагоги даже несколько девушек прибились. Сказали, у вас гораздо свободнее, а там сплошь дискриминация: не правильные, мол, они евреи. Приняли православие, и теперь составляют костяк нашего храма. Одесситки в прошлом. И такое бывает. Под нашей крышей все мирно уживаются.
А когда праздники или культурные мероприятия, то вообще люди самых разных конфессий приходят к нам. Перед началом торжества обязательно проходит небольшой молебен. И приглашенные его обязательно отстаивают вместе с православными. Мэр города даже попросил у меня совета, как ему сделать так, чтобы такой опыт на всю Гаагу, на всю Голландию распространить. У нас, говорит, в Гааге, в принципе, нет конфликтов, но и такого нет, чтобы представитель ислама в православной церкви всю службу отстоял, да еще в своей зеленой шапочке. Он же главный шейх, он профессор будущих имамов, он формирует будущее ислама! Также и представитель синагоги, кантор, приходит. И министр, и королева службу отстаивают. И для них это в радость. А королева в разговоре со мной сказала, что и ее цель также объединить людей всех конфессий и национальностей в стране. Она обожает собирать всех за одним столом.
У нас в округе много проживает турок, марокканцев, алжирцев. И все знают — кто я. Я часто в своем одеянии захожу в их магазины. Они уже привыкли ко мне и никаких насмешек, как раньше, себе не позволяют.
Конечно, в этом заслуга и государства, которое всемерно культивирует толерантность в стране. А если случаются все же эксцессы, на это есть очень строгие суды. А у меня был такой случай. Как-то русская девушка была взята в плен. Она не хотела так больше жить — быть третьей женой. Ее заточили в доме. В Голландии такое запрещено законом. Тогда я пригласил к себе имама. И мы, оба в черном, я без креста, он тоже без символики, просто — у него подрясник белый, у меня черный, у него шапка черная, а у меня белая, — пошли туда. И тот очень испугался, что его отлучат от мечети, тут же заплатил штраф.
— В России по-другому?
- Контакты между конфессиями, конечно, есть, но больше на официальном уровне. А вот так, чтобы на личностном решать конфликты, такой практики нет.
Но это все требует большой работы, повседневного труда и, самое главное, терпения. Нужно терпеть недостатки друг друга и агрессию даже, все нужно терпеть, но и нельзя оставлять без ответа — надо сразу говорить: «Давайте встретимся, давайте поговорим!».
Я стараюсь со всеми дружить. И, когда у тех же мусульман на соседней улице праздник, они меня приглашают. Почему не разделить его с ними? И наоборот, когда что-то у нас происходит, я им отдельно делаю барбекюшницу, слежу, чтобы там не было никаких поросят, и они готовят для себя исламскую пищу. Все нужно делать грамотно.
Для турок и для марокканцев, когда я лекции им читаю о наших мусульманах, о том, как они плечом к плечу с православными в одной армии служат, как их деды вместе воевали, открывается другой мир, глаза открываются шире. И они уже в открытую говорят — мы не хотим входить в европейский рынок, мы хотим в Евразию. Вот вам и вся политика.
И не только я один такой миссионер. И в Новой Зеландии, и Южной Америке, и в Австралии, и в Бразилии, и в других местах знаю таких. И наши разговоры идентичны. В Албании, например, очень мало православных осталось, потому что всех силой перевели в ислам, но на Успение Богородицы весь исламский мир там идет Ей поклониться, и молится на коленях по-православному. Не крестятся, конечно, но стоят перед святыней.
Мне это напоминает одну старушку: «Благословите пищу, батюшка!» Я благословляю. И в этот момент она: «А-а! Я крышку забыла снять с супницы!» А я спрашиваю — что, такой фарфор у вас, что святая сила не проходит? Так и тут. Если человек стоял, но не смог прикоснуться к святыне, он все равно имеет благословение. Это касается и священнослужителей, которые во время войны много спасали людей и никогда не спрашивали, какого они вероисповедания и национальности.
Беседу вела Дарья Муравина
