Уникальная московская церковь св. Василия Исповедника, ныне вновь действующая, находится на Международной улице близ Рогожской заставы, в глубине дворов. Это самый молодой из православных храмов, выстроенных в Рогожской слободе «для духовного вспоможения сынам православной церкви, живущим среди раскольников Рогожской заставы». Как и Сергиевский, Алексеевский, Мартиновский храмы и собор Спасо-Андрониковского монастыря Васильевский храм стал одним из очагов православия в этой местности. Он был построен только в 1895—1897 гг. г. старанием и на средства Василия Бахрушина, — одного из трех знаменитых братьев этой династии и дяди театрального коллекционера Алексея Александровича Бахрушина, имя которого носит улица в Замоскворечье. Однако строительство Васильевского храма только косвенно связано со старообрядчеством Рогожской слободы. Главной причиной его возведения было отсутствие собственного православного храма в той густозаселенной местности, носившей название Новой Деревни. Дело в том, что она располагалась за пределами границы Каммер-Коллежского вала, — то есть за городской чертой, хотя и находилась от нее всего в минуте ходьбы. И поэтому Новая Деревня была официальной приписана не к ближайшему Сергиевскому храму, путь к которому занимал около 10 минут, а к храму села Карачаева, находившегося в четырех верстах от Новой Деревни. Как рассказывал Бахрушину местный старожил, православный священник Уваров, это было не только затруднительным, но и опасным для населения Новой Деревни — кратчайший путь к карачаевскому приходскому храму лежал через железнодорожные пути Нижегородской дороги, не обеспеченные мостами. Безопасный же путь занимал четыре версты. Больные умирали без покаяния, новорожденных детей крестили бабки-повитухи. Трудности были не только у местного населения, но и у причта карачаевской церкви. Численность же населения Новой Деревни составляла не меньше 10 тысяч человек — и ни в коей мере оно не было старообрядческим. Заселение этой местности близ таможенной границы Москвы было изначально связано с основанием здесь железной дороги Нижегородского направления с Курского вокзала. И еще с 1883 года напротив Новой Деревни через Владимирский тракт знаменитый французский промышленник Юлий Гужон открыл свои фабричные мастерские по выпуску проволоки, а с 1908 года здесь начался листовой прокат стали и появился металлургический завод Гужона, после революции переименованный в «Серп и Молот». Прилегающую бедную местность стали заселять служащие железной дороги и рабочие, и ремесленники завода. В основном это были выходцы из маленьких подмосковных городков — Коврова и Коломны — отчего до сих пор один из местных переулков, прилегающих к Васильевской церкви, называется Ковровым, а раньше тут еще была улица Коломенка. К ней прилегала Проломная улица, часто упоминающаяся в старых названиях Васильевского храма — по пролому, сделанному в Каммер-Коллежском валу для свободного проезда к заставе. Сама же улица, на которой стоит храм, до революции именовалась Носовихинской — по фамилии одного из местных домовладельцев. В 1922 году она была названа Международной в честь революционных идеалов, как и многие другие улицы в той местности — Школьная, Трудовая, Вековая, Библиотечная… Первые попытки построения здесь храма предпринимались за несколько лет до инициативы Бахрушина. Еще в апреле 1885 года местный житель, почетный гражданин Тимофей Волков, имевший собственный дом на Андрониковской площади, подал прошение митрополиту Московскому об устроении храма в Новой Деревне, «желая оставить по себе доброе воспоминание». Однако дело затянулось и кончилось, как видно, безрезультатно. Нужен был мощный авторитет и его капитал — таким и был Василий Алексеевич Бахрушин. Фамилия купцов Бахрушиных имела очень древние корни, и в отличие от крупных московских меценатов Морозовых и Рябушинских, они не были старообрядцами. Их далекий предок, татарин из Касимова, переселился в Зарайск в конце XVI века и просил царя дозволить ему называться Бахрушиным — по мусульманскому имени его отца Бахруш. Отсюда явилось семейное предание о том, что у Бахрушиных нет однофамильцев, а все они — дальние родственники. В 1821 году основатель династии, Алексей Федорович Бахрушин, отец устроителя Васильевского храма, переехал на жительство в Москву, в замосквореченские Кожевники. Весь путь семейство шло пешком, а нехитрый домашний скарб уместился на единственной подводе. Там же, в корзине для кур, ехал двухлетний Петр — старший сын. Однако вскоре у Бахрушиных трудом появилась собственная перчаточная, а потом и кожевенная фабрика. В отличие от многих патриархальных русских купцов и даже от собственной жены, Бахрушин был скорее «петровского» типа — его тянуло ко всему новому и хорошему европейскому. Однажды на пари Алексей Бахрушин отрезал себе бороду — главный признак русского купца. А когда мать заказывала сыновьям сюртуки с длинными полами, отец молча отрезал ножницами лишнюю длину. Зато своему младшему сыну, Александру (отцу будущего создателя театрального музея), он даже нанял учителя французского языка, что потом пригодилось для ведения фамильного дела. Те же нововведения были на бахрушинском заводе, где хозяин не жалел средств на техническую модернизацию — появились новые способы обработки кожи и паровая машина с высоченной трубой. Завистники-соседи язвили, что в такую трубу легче всего вылететь. А между тем за свою деятельность на ниве русской промышленности Бахрушин был награжден золотой медалью. И все-таки он оставил семью банкротом. После его смерти в 1848 году вдова и сыновья решили не позорить фамильную честь и выплатить долги, но в дальнейшем никогда не заключать сделки в кредит и не принимать долговые обязательства, а все расчеты производить строго наличными. Уже в 1851 году Бахрушины получили звание потомственных почетных граждан. И хотя после смерти отца братья Бахрушины стали чрезмерно скупы, торгуясь за пятак с извозчиком и отрицая негласную купеческую мораль о кутежах, деньги шли не только в карман — они не скупились на благотворительность. В благодарность за возвращение семье былого могущества и благосостояния, они приняли за правило каждый финансово благоприятный год отчислять сумму на различные нужды общества и города. Так, что современники даже прозвали их «профессиональными благотворителями». За это каждому благотворительному учреждению, основанному на их средства, присваивали имя братьев Бахрушиных — в память потомкам и на поминовение. Оставить о себе доброе дело на вечную память — таким был девиз бахрушинской благотворительности. В Москве они устроили Бахрушинскую больницу на Стромынке для неизлечимых больных (ныне Остроумовская, по имени врача, который, кстати, был домашним доктором Бахрушиных), а спустя несколько лет после постройки Васильевской церкви — Сокольнический сиротский приют с домовым Троицким храмом, для православных детей и подкидышей, брошенных бедными родителями. И потом появился еще знаменитый дом бесплатных квартир для вдов с детьми и бедных курсисток на Софийке с Никольской церковью. А в 1906 году, после смерти Василия Бахрушина, была учреждена именная Бахрушинская стипендия для студентов Московского университета, Московской духовной академии и Академии коммерческих наук. Кстати, внуком Александра Алексеевича и племянником устроителя театрального музея был академик Сергей Бахрушин, знаменитый советский историк. Помогали Бахрушины и театру Ф. Корша, ассигновав ему крупную сумму на строительство здания близ Петровки по проекту архитектора Чичагова. Так и получилось, что именно с театром оказалась связана грандиозная слава этой фамилии. Так, что построение Васильевского храма было не единственным в летописи их фамильной благотворительности — но беспримерным. Василий Бахрушин и его брат Александр были единственными из купцов, кроме П.М.Третьякова, которые удостоились присвоения звания почетного гражданина Москвы в 1901 году — это произошло уже после смерти третьего и старшего брата Петра. Однажды летом, перед Петровым днем, Василий Бахрушин ехал в Сокольниках на именины брата. Глядя на городскую суету, он вдруг ясно ощутил, что всего через каких-нибудь несколько десятков лет всех этих людей вокруг уже не будет, не будет и его самого и его близких… Пройдет жизнь, и забудутся они, и в памяти никого и ничего не останется. «Вот если бы добрые православные люди собирались ежегодно в эти дни в храм Божий вознести по нас, грешных, молитвы к престолу Всевышнего…Хорошо бы и душеспасительно, — подумал Бахрушин, — построить где-либо трехпрестольный храм в честь и славу святых угодников Божиих, имена которых мы, братья, носим и празднуем». А когда через несколько лет скончался брат Петр, его смерть как бы подтвердила замысел Бахрушина. Василий решил оставить добрый след в истории и в памяти потомков. Встал вопрос о месте построения задуманного храма. Летом 1891 года вышеупомянутый московский священник Симеон Уваров, узнав о замысле Бахрушина, посоветовал ему выстроить храм именно в Новой Деревне, где местное населением более, чем где-либо, нуждалось в нем. А в 1893 году митрополит Московский Сергий одобрил идею построения этого храма и сообщил, что и капитал для того имеется — из собранных всенародных пожертвований на возведение храма в память об освобождении крестьян в 1861 году. Только его было недостаточно, и требовалось крупное вложение состоятельного частного лица. Встретившись с Бахрушиным, митрополит Сергий благословил его начинание и обещал просить у Святейшего Синода передать собранную из пожертвований сумму на построение столь необходимого храма в Новой Деревне. Однако этого разрешения получено не было — сочли неудобным, во-первых, строить всенародный русский храм в отдаленной окрестности Москвы, а не на видном месте в центре города, а во-вторых, присоединять к таким пожертвованиям крупный вклад частного лица. Тогда Бахрушин решил выстроить этот храм только на личные средства, и еще около двух тысяч собрали с местных состоятельных жителей — их было немного. Для постройки церкви Бахрушин выкупил землю у вдовы Хромовой — храм должны были выстроить обширным и трехпрестольным: по именинам храмоздателя главный престол освятить во имя св. Василия Исповедника, и приделы по именинам других братьев — в честь Св. Апостолов Петра и Павла и св. муч. Александра. Причем все три престола располагались вровень по одной линии. Архитектором поначалу был приглашен сам Борис Фрейденберг, — в Москве он построил, например, новые Сандуновские бани на Неглинной — но, ссылаясь на занятость, мастер не исполнил работу и только крайне затянул сроки. А 1895 год оказался очень успешным в финансовом отношении для Бахрушина — и он обратился к малоизвестному архитектору А. Попову. 16 апреля на месте закладки храма карачаевский священник служил молебен с водосвятием. Принимал участие в работах подрядчиком и небезызвестный купец Василий Александров, еще построивший в 1889—1890 гг. г. часовню-прощу на Вороньей улице (см. нашу октябрьскую публикацию от 8 октября прошлого года). Основные расходы по отделке храма взял на себя Александр Бахрушин. Строительные работы шли до зимы, и возобновились после Пасхи. С перерывом на зиму, основное здание храма, в русском стиле, было возведено за один год. Уже в 1897 году новый храм был освящен. В числе прочих гостей на празднике присутствовал и московский губернатор А.С.Булыгин, потом вошедший в историю как создатель Булыгинской думы. «Вечером, 25 октября, в субботу, в половине шестого часа раздался с колокольни первый, можно сказать, не слыханный в этой местности колокольный звон, призывавший православных жителей Новой Деревни и ее окрестностей к первой Божественной службе в новом храме, ко всенощному бдению…, — вспоминал потом Василий Бахрушин, — В самый незабвенный для меня день освящения храма, 26 октября 1897 года, в девять часов утра вновь раздался призывный звук колокола, огласивший окрестности и возвестивший всех жителей о начале имеющего совершиться в этот день великого церковного торжества — освящения храма… Местные жители, из которых многие в жизни своей не видели такого духовного и умилительного торжества, в знак признательности своей за понесенные труды и жертвы, поднесли тогда храмоздателю икону святых угодников, в честь которых сооружен сей храм, и горячо благодарили его за сооружение столь благолепного храма в местности, дотоле лишенной его. В тот день собралась такая масса богомольцев, что вновь отстроенный довольно обширный храм, вмещающий в себя около трех тысяч человек, не мог вместить и пятой доли желавших войти в него. Церковная ограда и прилегающие к церкви улицы буквально были заполнены народом». Прихожан же приписалось к церкви до 15 тысяч человек. Вскоре у храма появилась святыня: в 1899 году в кремлевском Вознесенском монастыре у раки преподобной княгини Ефросиньи была освящена икона — точная копия местной, находившейся при раке — и передана в храм, где ее поместили в Петропавловском приделе. 27 июля 1903 года на станцию «Москва-Рогожская» Нижегородской железной дороги была привезена из Сарова икона св. Серафима, предназначавшаяся именно Васильевскому храму. Это была одна из первых икон преподобного в Москве и находилась она в киоте Александровского придела. В 1912 году в местночтимую храмовую икону св. Иоасафа Белгородского была вложена частица ризы святителя. Кроме того, в день освящения храма был установлен ежегодный молебен в память об избавлении местности и ее населения от холеры в 1848 году — тогда здесь совершался крестный ход с чудотворными московскими иконами. В 1906 году художник Ф.А. Соколов расписал стены храма. По образу древних фресок на западной стене был изображен «Символ веры» в лицах, а купол расписан на тему «Да молчит всяка плоть». При Васильевском храме были построены богадельня и церковно-приходская школа, освященная в 1906 году в память знаменитого октябрьского Манифеста. Благотворительность Бахрушиных, как уже говорилось, на этом не закончилась. Провидение благословило и самое известное начинание рода Бахрушиных — создание театрального музея, которое осуществил племянник Василия Бахрушина, Алексей Александрович. Работая на заводе у своего отца, молодой Бахрушин, вечера проводил в театре. С детства увлекался он оперой и балетом, преклонялся перед мастерами Малого театра — Ермоловой, Садовским. Его коллекция началась с пари: однажды двоюродный брат Бахрушина показал ему свое собрание театральных афиш и фотографий актеров. Алексей немедленно раскритиковал коллекцию, сказав, что нужно собирать продуманно. «Да я за месяц больше твоего соберу!» — с азартом воскликнул он. Оскорбленный родственник предложил пари. Через месяц Бахрушин выиграл его, но это увлечение вдруг стало главным делом его жизни. Каждое воскресенье он ездил на Сухаревку — «главного поставщика» будущего музея. Начало его коллекции положили купленные там за 50 рублей старые запыленные портреты актеров — это оказалась ценная серия портретов крепостных актеров Шереметевского театра в Кусково. Вскоре Бахрушин стал сам доставать программы спектаклей, балетные туфельки, перчатки актрис, фотографии с автографами. Над ним смеялись и называли предметы его коллекции «театральной чепухой». По поводу его пристрастия к балетным туфелькам отпускалось множество острот, и никто не мог тогда предположить, что потом по этому собранию можно будет проследить, как развивалась техника балета. Хотя Алексей Александрович ни от чего не отказывался: «Доброму вору все в пору. Там разберемся!». Он собирал старинные музыкальные инструменты и ноты, автографы и рукописи актеров, писателей, драматургов, театральные эскизы Кипренского, Тропинина, Врубеля, Добужинского, Кустодиева, братьев Васнецовых, бинокли, дамские веера, личные вещи актеров. После смерти знаменитого актера Бахрушин незамедлительно появлялся в его доме и заводил с вдовой и детьми разговор о передаче памятных вещей покойного в коллекцию. Ходила шутка: «Вслед за гробовщиком сейчас же приходит Бахрушин». А на званых обедах ему задавали ехидные вопросы: правда ли, что он приобрел пуговицы от брюк Мочалова и помочи Щепкина? Официальной датой основания своего музея Бахрушин считал 30 октября 1894 года, когда в родительском доме в Кожевниках он впервые устроил выставку для всех желающих. В 1895 году Бахрушин женился и в качестве свадебного подарка отец передал ему участок земли на углу Лужниковской улицы и Зацепского вала. Вскоре здесь по проекту В.В. Гиппиуса был построен двухэтажный особняк в старорусском стиле. Однако коллекция очень разрослась и требовала целого штата сотрудников. И 25 ноября 1913 года она была передана в дар Российской Академии наук. Бахрушин был назначен председателем собственного музея, который ему больше не принадлежал. За услугу Отечеству ему пожаловали орден Владимира 4-й степени. После революции, в отличие от Морозовых, Бахрушин не уехал, и с новым правительством у него сложились неплохие отношения. В 1918 Ленин приказал назначить Бахрушина пожизненным директором музея и оставить за музеем его имя. А когда много лет спустя после его смерти (в июне 1929 года) было принято решение о закрытии музея, вдова обратилась с письмом к Сталину, и музей сохранили. В 1960-е годы собрались ломать его здание, но вмешалась театральная общественность, и дом Бахрушина все-таки спасли. Васильевскому храму повезло меньше, но все-таки повезло — он не был уничтожен, хотя после закрытия его частично разрушили. Он долгое время оставался одним из последних действовавших в 1920-х годах местных церквей до самой Таганки. Весной 1922 года из храма изъяли драгоценности. В ноябре 1935 года Моссовет принял решение по ходатайству районных властей закрыть храм и передать его комбинату завода Серп и Молот. Вероятно, его драгоценности были переплавлены «на предмет извлечения металла». А церковная община с иконами перешла в последний действовавший храм Сергия в Рогожской — пока и его не закрыли. Там, наверно, и погибли они при разрушении интерьера Сергиевского храма. Васильевский же храм был закрыт и изуродован, но не снесен. Уничтожили купол, главу с крестом и верхние ярусы колокольни, а само здание надстроили до трехэтажного. В 1947 году его передали партийному архиву Москвы. А в 1990-е годы здание было передано банку. Он долго не освобождал занятое помещение и после выхода в июле 1991 года постановления правительства Москвы о возвращении его Православной Церкви. Нельзя было войти даже на его территорию, за старинную, сохранившуюся с дореволюционных времен, бывшую церковную ограду. Сейчас храм действует, на его верху установлен крест. Примечательно, что его прихожанами стали вновь многочисленные местные жители и «хрущевок» и новых комфортабельных домов, где до сих пор живут потомки тех самых рабочих Новой Деревни. Радостно сознавать, что Москва не потеряла этот храм.
