 |
| Фома | Елена Зелинская | 16.01.2012 |
Сначала кажется, что ты попал домой. Дремучий лес, гуси над озером, деревянные мостки, 
серебряный купол, круглый, как шлем с Куликова поля, милые сердцу смуглые лики святых, запах ладана, хвои и старого дерева. Новый Валаам, спрятанный в сердцевине Финляндии, похож на Старый — и не похож одновременно, как похожи трогательно нетвердые печатные буквы в надписи над входом в невысокий белый домик: «Лафка». Нет привычной русскому взгляду заброшенности. Не бегут по стенам трещины, не сыплется под ногами крыльцо, не толпятся у входа нищие старушки в белых, повязанных до бровей платках. Нет русского духа, и Русью там не пахнет.
Музеефицированное православие? Мысль эту перечеркивает, изгоняет наполненность жизнью. Но другой.
Это уже не русское, это — финское православие.
Родное, узнаваемое, глубокое, к которому тянутся финны, сменившие почивших русских монахов.
***
Зал монастырской библиотеки плотно уставлен книжными полками: английские, болгарские, румынские, греческие узорчатые золоченые буквы, угадываемые названия. Спустившись гуськом вслед за светлобородым отцом Александром, мы попадаем в хранилище. Древние фолианты, вековые метеорологические наблюдения, облачения, подаренные еще императорами, редчайшие иконы, которые не вмещают монастырские храмы — новый и старый, деревянный. Отец Александр снимает со стеллажа и показывает нам одну за другой драгоценные святыни: архангельскую икону, вырезанную из мамонтовой кости, кружева, сплетенные императрицей, образ Божией Матери, выменянный солдатом на хлеб во время войны.
Движения хранителя по-фински неторопливы, речь скуповата и невозмутима, как гладь лесного озера, а в голубых глазах — ясная рождественская радость, перед которой всегда чувствуешь себя обезоруженным, ожидающим чуда, и по которой больше, чем по темным одеждам, безошибочно узнаешь православного монаха.
— Отец Александр, Вы пришли к Православию мальчиком, 
в семье, или уже взрослым человеком?
— Я был крещен родителями в лютеранскую веру; когда мне исполнилось 26 лет, стал знакомиться с другими религиями. Десять лет размышлял я о том, какая религия мне наиболее подходит. И когда было уже далеко за тридцать, я решил, что приму Православие. Мама была еще жива, и я, естественно, посоветовался с ней, спросил, как она отнесется, если я поменяю веру. Она ответила: «Меняй веру на такую, где ты будешь себя чувствовать хорошо». Так я и сделал. Некоторое время провел в миру, потом пришел сюда, в монастырь.
— Что повлияло на выбор — личное размышление, знакомство с богословской литературой, жизнь какого-то человека послужила примером?
— Это было мое личное решение, основанное на различных факторах. В то время я раздумывал о том, что я одинокий человек, не женат и не выдержу работать до пенсионного возраста. И решил удалиться от мира в монастырь.
— А это распространенное явление, когда финны меняют веру с лютеранской на православную?
— Это растущая тенденция в том смысле, что человек, в том числе и в зрелом возрасте, может познакомиться с новой религией, и интерес будет настолько высок, что он может сменить лютеранство на православие.
— Почему Вы выбрали именно Валаамский монастырь?
— Так как я не выучил никаких других языков, кроме финского, наиболее легким вариантом для меня было пойти в этот монастырь.
— Интерес к православию у финнов связан с интересом к России и к русскому культурному наследию?
— На мой взгляд, это две абсолютно разные вещи.
— Никак не связанные?
— Прямой связи я не вижу.
— Даже русский язык здесь не является связующим звеном?
— Я не считаю, что язык является связующим элементом, единственное, что здесь влияет, — это личный интерес каждого отдельно взятого человека.
— Монастырь большой, мы сейчас гуляли по территории, огромные угодья. Как восемь монахов справляются с такой большой хозяйственной работой?
— Монастырь сейчас уже земледелием не занимается, и здесь работают около 30 человек наемного персонала.
— Ваша работа заключается в том, что вы храните древние книги и другие ценности, которые были привезены в Финляндию из Старого Валаама?
— Я — хранитель церковной утвари, наемный сотрудник работает в библиотеке и один из наших братьев занимается архивом.
— Какие другие послушания несут монахи здесь, в монастыре?
— Один брат отвечает за информационные технологии, Интернет, второй — работает гидом и принимает гостей — работы в монастыре много.
— Какие мастерские есть в монастыре?
— Здесь есть доброволец, который чистит и моет ткань облачений. Но иконы мы передаем в реставрационный центр, расположенный неподалеку, он занимается не только нашими иконами.
— Позвольте узнать, на какие доходы существует монастырь, ведь государство вас не поддерживает?
— К нам в год приезжают около ста тысяч паломников и гостей, которых мы размещаем и кормим. Мы изготавливаем ягодное вино в объеме около шестидесяти тысяч литров в год — продаем его в наших магазинах и поставляем в рестораны.
— Как Вы считаете, православная вера распространяется в Финляндии благодаря Валаамскому монастырю?
— Да, я считаю, что это так. Сюда приезжают много паломников из России, из Финляндии. Для многих этот монастырь — первое место знакомства с православной верой.
— Много лет назад Вы приняли решение полностью посвятить себя Православию, удалившись в монастырь. Как Вы сейчас оцениваете этот поворот в своей жизни?
— Это было верное решение. Здесь, в монастыре, моя вера только укрепилась.
***
Дорога на Старый Валаам начиналась прямо у причала. На многолюдной деревянной пристани туристы, перекликаясь, разбирались по автобусам, тетки в китайских кофтах торговали с рук копченой рыбой, а приезжие, торопясь изведать все удовольствия путешествия, тут же, на расстеленных газетках, чистили золотистые тельца. Кто торговал водой, кто перекуривал и махал платочком.
Николай, мой молодой родственник и студент Петербургского университета, Катя, дочка подруги, и я — наша компания сложилась стихийно, за столиком турагента, притулившегося в угловой комнатке в редакции, где работала Катина мама. По просьбе подруги я слегка присматривала за молодыми людьми: было видно, что-то назревает, и все ждали, что совместное путешествие разрешится для них судьбоносно.
Ходу до монастыря бодрым шагом было не больше часа, но нога после травмы еще побаливала. Дойти-то я бы дошла, но этим бы мои подвиги и закончились. Я крутила головой в поисках какого-нибудь транспорта, молодежь подпрыгивала от нетерпения и горела глазами.
На пристань въехала телега, запряженная крепкой лошадкой. Мужичок в потертой телогрейке спрыгнул на истоптанную землю и огляделся:
— Кому до монастыря?
Я помахала рукой, и по повеселевшим лицам Кати и Коли поняла, что это именно тот способ передвижения, который соответствовал их ожиданиям. Мы залезли на телегу, перед глазами мерно закачалась бурая телогрейка, и дорога медленно покатилась нам навстречу.
Конечно, я уставала быстрее, чем они. Служба в гулком и холодном храме, дальние скиты, усыпанные хвоей тропинки… Они уходили вперед, смеясь, возвращались, расстелив платок, Катя раскладывала пирожки, а Николая отправляла искать ларек, потому что воду взять мы, конечно, забыли. Усадив меня на теплый пригорок, они пытались по скользким каменным глыбам добраться до часовни, отделенной от берега гранитной грядой. Прислонившись спиной к красному сосновому стволу, Николай рассуждал о том, как побороть гордыню, нужно ли православной девушке образование и что важнее в постный день — отказ от скоромного или духовный поиск. Над озером, выстроившись перелетным углом, летели гуси.
***
Утром хлынул дождь. Казалось, струи льются и с неба, и поднимаются снизу, из озера.
Коля еще с вечера договорился с местным рыбаком о катере. На эту прогулку они строили большие планы. У Кати с собой была камера, и фильм о нашем паломничестве ждали всем приходом, где она пела на клиросе.
Не то чтобы я верила, что могу их остановить, но, как старшая по званию, не могла не поворчать: «Куда под дождем — промокнете». Они залезли в катер и, обещав вернуться к шести, исчезли за водной пеленой.
К шести дождь только усилился, я вышла на палубу и стояла, закрыв голову дождевиком, всматриваясь в марево, в котором смешались вода, ветер, скалы и темные силуэты деревьев.
Дождевик не помогал, мокрая насквозь, я продолжала стоять, перегнувшись через перила, и волноваться, — а что еще остается даме средних лет с травмой ноги?
Катер вынырнул из воды, как рыба; вода текла с них, оставляя на пути в каюту темные дорожки… Я сорвала с них тяжелые, как спасательные круги, куртки, шапки, растирала полотенцами закоченевшие руки, совала сухие носки. Они покорно поворачивались, подставляя блестящие мокрые головы и улыбались — снисходительно и счастливо. Наконец, закутав в одеяла, как беженцев, я посадила их по углам и достала из сумочки заначку.
Да простит меня Бог, недрогнувшей рукой налила обоим по полной стопке коньяку.
***
То, что должно было решиться между ними, решилось. Вернувшись в Петербург, Николай поступил в семинарию, а мать Анастасия встречает меня каждый раз, когда я приезжаю в Новодевичий монастырь.
Фото Антона Валентинова
