Самая знаменитая Введенская церковь в Москве, выдающаяся своей славной историей, находилась на Большой Лубянке перед угловым с Кузнецким мостом серым домом, рядом с нелепым памятником Воровскому. К несчастью, она была разрушена большевиками и вошла в скорбный список церквей, уничтоженных в самом начале советской эпохи — одной из первых в Москве. Местность, где стояла церковь, по преданию, самая древняя в первопрестольной. Когда-то вся территория между нынешней Б. Лубянкой и Сретенкой называлась Кучковым полем. И будто бы именно здесь находились владения легендарного боярина Кучки, казненного князем Юрием Долгоруким за негостеприимство и крутой нрав: богатые села Кучки он забрал себе и основал на их месте город Москву, названный по главной реке. И в московскую «седую старину» долгое время на Кучковом поле происходили смертные казни политических преступников. В 1510 году великий князь Василий III поселил здесь перевезенных новгородцев и псковичей, дабы ослабить вражду этих прежде самостоятельных «республиканских» городов к Москве. От них и произошло старинное имя этой местности — Лубянская, которое ей дали новгородцы в память улицы своего родного города — Лубяницы. (В старой Москве долгое время нынешняя Большая Лубянка называлась Сретенской и была началом Сретенки от центра.) По другой версии здесь продавали столь популярные на Руси лубки — дешевые лубочные картины, или же находились лубяные лавки, в которых делали телеги и сани, покрытые лубком и тут же их продавали. Или же в каких-то «лубяных шалашах» здесь торговали овощами и фруктами. Введенская церковь же была больше связана с Псковом. Старое ее название «в Псковичах» связано с тем, что храм поставили здесь те самые переселенцы из Пскова и еще потому, что здесь было первое Псковское подворье. Так или иначе, только построена эта церковь была по личному указу московского государя Василия III, который повелел то ли перестроить для переселенцев уже стоявшую здесь каменную (!) церковь, то ли возвести новую. И построил ее в 1514—1518 гг. г. не московский или псковский мастер, а итальянский архитектор Алевиз Новый, строитель Архангельского собора в Кремле, Предтеченской церкви в Замоскворечье и Владимирской церкви на Ивановской горке — все три по высочайшему заказу. Значит, и в строительстве лубянской церкви московская власть имела свой политический замысел, дабы усмирить жителей опальных городов и установить с ними официальные отношения. А в 1551 году Введенская церковь даже стала одним из семи московских соборов, учрежденных властью для решения духовных дел каждого из семи церковных сороков, на которые Стоглавым собором была тогда поделена православная Москва — Кремлевский, Китайгородский, Замоскворецкий, Пречистенский, Сретенский, Никитский и Ивановский. Духовенство, причисленное к Сретенскому сороку, с тех пор обращалось сюда, в Введенскую церковь с различными прошениями. Прославилась эта церковь тем, что в первой половине XVII века была приходским храмом князя Дмитрия Пожарского, и именно в ней с 1612 года до строительства Казанского собора на Красной площади находилась чудотворная Казанская икона Божией Матери, спасшая Москву во время войны с поляками. Князь Дмитрий Пожарский жил прямо напротив церкви, в чудом сохранившихся до наших дней палатах (дом N14) по Большой Лубянке, а тогда, в его времена, еще Сретенской улице. Еще в XIX веке ученые краеведы долго искали его дом, и когда обнаружили, что лубянские палаты были постоянным местом жительства князя, а не просто принадлежавшим ему московским владением, то это была целая историческая сенсация. Вскоре после смерти Лжедмитрия II, известного по прозвищу «Тушинский Вор», поляки, находившиеся в Москве, ждали час от часу народного восстания и готовились к обороне — дружины первого народного ополчения уже приближались к Москве. Первый бой ожидали на Вербное воскресенье — 17 марта 1611 года, но вспыхнул он два дня спустя и, согласно легенде, по чистой случайности. Будто бы поляки стали упрашивать московских извозчиков помочь им втащить на башни Китайгородской стены тяжелые пушки. Те отказались, и началась перебранка. Иностранцы же, не понимавшие русского языка, решили, что это началось народное восстание, и с оружием напали на русских первыми. Тогда и завязался бой. Особенно сильным он был в Белом городе, где на поляков бросились толпы успевшего вооружиться народа. На помощь горожанам пришли ратные люди под командованием князя Пожарского: он оттеснил поляков обратно в Китай-город и у церкви Введения близ своего дома поставил укрепление — «небольшой острог», что-то вроде баррикады. Но в тот день князь был сильно изранен и увезен с поля боя для излечения в свою вотчину. Оправившись от ранений, в 1612 году он вместе с нижегородским купцом Мининым возглавил II русское ополчение. А чудотворный Образ Богоматери из Казани прислали еще князю Дмитрию Трубецкому, руководителю первого народного ополчения. Какое-то время продержав Казанскую икону у себя, Трубецкой отпустил ее обратно в Казань. По пути икона прибыла в Ярославль в тот день, когда туда же пришли из Нижнего Новгорода войска II ополчения во главе с князем Пожарским. «Столь нечаянно благословенная встреча», как назвал это событие один старинный московский историк, принята была за доброе предвещение, и икону решили взять с собой обратно в Москву — где она и осталась навсегда. Во время войны Введенская церковь была сожжена и ограблена поляками. Ее восстановление молва приписывала самому Пожарскому: 26 октября 1612 года, сразу же после победы, князь поставил Казанскую икону в свой Введенский храм на Лубянке, где она пребывала до окончания строительства Казанского собора. И именно туда, на Лубянку, дважды в год — 8 июля, в праздник обретения Казанского образа, и 22 октября, в праздник победы русского воинства и чудесного спасения Москвы, — ходили из Кремля с крестным ходом. А когда икону торжественно перенесли в новопостроенный Казанский собор — князь Пожарский нес ее на руках с Лубянки на Красную площадь, — то в память о пребывании чудотворного образа в Введенской церкви, патриарх Филарет установил к ней на Лубянку особый крестный ход, а царь Михаил Федорович накануне праздника ездил в Введенскую церковь к вечерне. Примечательно, что против ее колокольни стоял двор боярина Никиты Зюзина, который впоследствии пострадал за то, что необдуманно решил примирить царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном. Сам князь Пожарский много старался о благолепии Введенского храма: он подарил в него богато украшенный список Казанской иконы в золоченой ризе с жемчугами, и еще в храме находился образ Спасителя с изображением святителей Петра и Алексея, расшитый руками одной из дочерей князя. В этот же храм благодарный Пожарский поместил и принадлежавший ему образ Знамения, а список с него был помещен на каменном столпе около его дома. Около этого столпа с иконой остановился великий московский пожар 1737 года, названный Троицким, потому что произошел он в Троицын день. Пожар это печально знаменит — именно в нем погиб в литейной яме кремлевский Царь-колокол. В дальнейшем этот столп с иконой включили в усадебную ограду, а после революции икону с него сняли и передали во Введенскую церковь. Там она и хранилась до сноса храма. И еще Пожарский устроил во Введенской церкви придел во имя св. великомученицы Параскевы Пятницы — в память своей первого супруги, скончавшейся в 1635 году. В этой церкви ее отпевал сам патриарх, и дореволюционные историки предполагали, что супруга Пожарского была погребена здесь, а Пятницкий придел был основан и выстроен над ее могилой. И до 1771 года во Введенской церкви хоронили славных и богатых прихожан. В их числе были и потомки Пожарского, и его свояк князь Хованский. Сам Пожарский умер 20 апреля 1642 года, на вторую неделю после пасхи и был похоронен в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре. А в 1722 году согласно вышедшему тогда особому петровскому указу праздник Введения включили в список церковных и государственных праздников, в дни которых высочайше запрещалось работать (в том числе и государственным учреждениям, например, присутственным местам) и торговать. В этом петровская политика развивала ранее существовавшую традицию: и при Алексее Михайловиче в воскресные и праздничные дни нельзя было работать, «судить» и торговать — разрешалась только продажа съестных припасов и конского корма. В середине XVIII века Введенская церковь на Лубянке была заново перестроена архитектором Постниковым и тщанием прихожан. Освящал ее сам московский архиепископ Платон (Левшин), будущий знаменитый митрополит. А во время нашествия Наполеона в бывшем доме Пожарского находилась усадьба главнокомандующего московским ополчением, знаменитого градоначальника Москвы графа Ф.Ф.Растопчина, автора популярных антинаполеоновских «афишек». Их вывешивали у Казанского собора на Красной площади вместе с карикатурами на французов для поддержания духа москвичей. Растопчина часто считают и инициатором московского пожара 1812 года. Сюда, на Лубянку, привезли генерала Багратиона, смертельно раненного на Бородинском поле. Этот дом попал на страницы романа Льва Толстого «Война и мир»: во дворе усадьбы действительно произошла расправа разъяренных москвичей над молодым человеком по фамилии Верещагин — купцом, обвиненном в пособничестве врагу за распространение наполеоновских прокламаций. Это была запутанная история. Семья Верещагиных имела в Москве собственный пивоваренный завод. Молодой купеческий сын был непомерно образован для того времени, знал французский и немецкий языки и читал в московских кофейнях иностранные газеты. Видимо, иногда вслух. В то время в Москве очень боялись французских шпионов, и быстро понеслось, что он распространяет из «Гамбургских ведомостей» перевод прокламации Наполеона, объявленной императором в Дрездене перед походом в Россию. По этому обвинению 26 июня 1812 года Верещагина арестовали и приговорили к ссылке на каторгу в Нерчинск. До отправки он содержался в «яме» — городской тюрьме. Однако ранним утром 2 сентября, перед самым заходом Наполеона в Москву Растопчин вытребовал арестанта в свой дом на Лубянку и прокричал толпившемуся во дворе народу, что Верещагин — «изменник, злодей, губитель Москвы» и подлежит только смертной казни. Квартальные надзиратели, охранявшие дом, ударили его саблями, и толпа привязала к хвосту лошади тело Верещагина, «видя в нем глас Наполеона», как писал позднее Растопчин в своем докладе министру юстиции. В 1826 году графа Растопчина отпевали во Введенской церкви, а позднее в знаменитом доме на Лубянке находилась обыкновенная московская гимназия. В 1920 году в трапезной Введенской церкви обрушился потолок, но все было восстановлено. А уже в 1924 году церковь снесли как «помеху» автомобильному движению. Ее убранство передали в близлежащую церковь Вознесения бывшего Варсонофьевского монастыря в одноименном переулке, но потом и та была снесена. На Лубянке же, на месте, где стоял Введенский храм, образовалась площадь Воровского, и во дворе дома, где тогда работал Наркомат Иностранных дел, 2 февраля 1924 года революционеру был поставлен уродливый памятник работы скульптора Каца — один из редчайших в Москве памятников ранней советской эпохи, дошедший до нашего времени. И до сих пор на месте Введенской церкви — автомобильная стоянка. Ныне действующая церковь Введения в Барашах находится в Подсосенском переулке поблизости с Воскресенской церковью, о которой мы писали 26 сентября сего года. В древности здесь находилось урочище (местность) «под сосенками», что и дало название переулку, который раньше по церкви назывался еще Введенским. Сама местность Бараши была связана с деятельностью государевых слуг. С 1410 года здесь селились бараши — так назывались шатерники, возившие в походах за великими князьями, а потом и царями, шатры и умевшие их ставить в поле. В Барашевской слободе находились казенные склады, где хранились и сами шатры, и материалы для их изготовления. Есть и другая версия — барашами первоначально назывались арендаторы земли, которые должны были платить за нее оброк, а потом, возможно, на них была возложена деятельность шатерников. Они и выстроили здесь свою приходскую церковь. Впервые деревянный храм на этом месте упоминается еще в 1476 году, освященной тогда во имя Илии «под Сосною». А в 1620 году подсосенская церковь уже была Введенской, с Ильинским приделом, но еще деревянная. При ней стояла придельная церковь во имя Лонгина Сотника, который считался покровителем московского царствующего рода — и на праздничной обедне в Барашевской государевой слободе присутствовали высочайшие особы. Видимо, поэтому уже в 1647 году Введенская церковь была впервые перестроена в камне, с приделами Ильи Пророка и Лонгина Сотника. В 60-х годах XVII века при ней открылась начальная школа, устроенная священником И. Фокиным на свои средства. А вскоре, на рубеже XVII-XVIII столетий, последовала и новая перестройка Введенской церкви — тогда в стиле нарышкинского барокко было возведено ее ныне существующее здание. На поновление придела Лонгина, освященного уже в 1698 году, было выдано сто тысяч жженых кирпичей, а главный престол освятили в 1701 году. Подсосенский храм был закрыт в 1932 году по ходатайству коллектива фабрики «Руссолент». И в том же году его предназначили к сносу для строительства на том месте многоэтажного дома. Многие иконы из него передали в запасники Третьяковской галереи, а икона Богородицы «Умягчение злых сердец» 1713 года отправили в Новодевичий монастырь, в то время филиал Государственного Исторического музея. Но храм почему-то уцелел. В подвале его долгое время сохранялись могилы со старинными надгробными плитами. И старожилы рассказывали, что будто бы в 1948 году здесь обнаружили три замурованных в нишу скелета с золотыми крестами на груди и с золотыми коронами на головах, которые немедленно забрал НКВД — явно сказочная легенда советского времени, выдержанная в московских традициях: и тайна, и золото, и замурованные скелеты, короны, кресты… В 60-х годах в здании храма помещался… завод электроизделий, сильно обезобразивший облик церкви. Спустя столетие началась медленная реставрация храма, и в 1983 году на его колокольню уже водрузили крест. В ней сейчас идут богослужения.
