Церковь Знамения Пресвятой Богородицы на Шереметевом Дворе находится близ Воздвиженки в Романовом переулке (ранее Шереметевской, в советское время ул. Грановского). Улица названа так по находившемуся здесь в старину владению бояр Романовых, где и была выстроена первоначально их домовая Знаменская церковь. Великолепная архитектура храма вписала Знаменскую церковь на особую страницу в истории русского искусства, как яркий памятник раннего московского барокко. И сама церковь оказалась свидетельницей и участницей многих исторических событий, связанная с ними своей выдающейся и трагической судьбой. Немного в Москве зданий, которые имеют такую старую и яркую биографию. Прежде на том месте стоял Опричный двор Ивана Грозного, — считается, что именно его главный дворец уцелел до нашего времени и сильно перестроенный, с ушедшими в землю нижними этажами находится во дворе Аудиторного корпуса МГУ на Моховой, где размещается факультет журналистики. И по старомосковскому преданию первую Знаменскую церковь поставил здесь некто Дружина Коптев в 1613 году, в честь восшествия Романовых на царство. По другой, более известной версии, ее построил здесь в 1625 году Иван Никитич Романов, брат патриарха Филарета и дядя царя Михаила Федоровича, на пожалованном ему племянником имении. Икона Знамения считалась покровительницей дома Романовых. Ее древний иконографический тип является одним из первых иконописный образов Божией матери, а русское название «Знамение» икона обрела в Великом Новгороде в XII веке, когда ее явленным чудом Новгород спасся от врагов. В 1170 году во время местных войн удельных княжеств город осадили объединенные с союзниками войска суздальцев, во главе с князем Андреем Боголюбским — тогда честолюбивый князь хотел покорить Новгород и объединить русские земли в одну могущественную державу под своей властью. Новгородцам оставалось только молиться, и архиепископ Иоанн трое суток без сна провел в соборном храме, слезно молясь о спасении. В ночь перед штурмом святитель услышал голос, повелевший ему идти в одну из новгородских церквей, взять оттуда икону Пресвятой Богородицы и вознести ее на городскую стену — «тогда узриши спасение граду». Он послал туда клир, но икона не двинулась с места, пока сам святитель не явился в храм и не помолился перед ней горячо. Икону вознесли на городскую стену под тучами стрел, осыпавших Новгород. Одна из них ударила в икону. Из очей Царицы Небесной закапали слезы, Ее Лик чудесно обратился к городу. Иоанн, с трепетом приняв слезы на свою фелонь, воскликнул: «Ты даешь нам Знамение, что молишься пред Сыном Твоим и Богом нашим об избавлении города!». Отсюда и произошло название иконы — «Знамение». А на суздальцев, между тем, напал ужасный страх, и они в панике бежали от стен Великого Новгорода. Тогда было установлено празднование этой иконе — 27 ноября по старому стилю. От иконы происходили многие чудеса. В 1566 году в Новгороде был остановлен перед ней страшный пожар, когда митрополит Макарий с крестным ходом понес чудотворный образ по берегу Волхова и внезапно подувший ветер загасил пламя. В 1611 году соборный храм Новгорода, где находилась икона, хотели ограбить шведы, но, переступив порог церкви, были отброшены назад невидимой силой, и перепуганные, бежали прочь. Так получилось, что государева служба древних предков Романовых была тесно связана с Новгородом. Еще при великом князе Василии I, сыне Дмитрия Донского, боярин Федор Андреевич Камбила был наместником новгородским. Его далекий предок, Глянда Камбила, первый известный представитель и основатель рода Романовых, был потомком латышского князя Видвута и, приехав в Россию с двумя сыновьями из далекой Пруссии, крестился в 1287 году под именем Иван. И Юрий Захарьевич, дед первой супруги Ивана Грозного Анастасии Романовой, около 20 лет был новгородским наместником при самом Иване III, покорившем Новгород Москве. Потом и брат ее, Никита Романович, заступил на это служивое место. Их отец, Роман Юрьевич, окольничий и воевода при Иване Грозном, дал фамилию всей будущей царской династии Романовых. Он умер в 1543 году, не дожив четырех лет до того, чтобы увидеть свою дочь русской царицей. Также в праздник Знаменской иконы в 1612 году все пределы России были избавлены от врагов, и под грамотой об избрании Михаила Романова на царство две печати из трех были с изображением Знамения. Так что Романовы считали икону «Знамение» покровительницей своего рода и возводили в Москве при своих дворах Знаменские церкви, которые были их домовыми храмами. Одна из них стояла на Варварке, где были родовые палаты бояр Романовых. В 1631 году ее обратили в Знаменский монастырь: то ли в год кончины инокини Марфы, матери царя Михаила Федоровича то ли в благодарность о рождении у него сына Алексея Михайловича — есть и такая версия. Другая церковь, как уже говорилось, была возведена близ Воздвиженки на Романовом дворе. Этот двор царь Михаил, взойдя на престол, отдал своему дяде Ивану Никитичу Романову. Знаменская церковь упоминается в его владении уже в 1625 году, с приделами в честь преп. Сергия Радонежского и св. Варлаама Хутынского, основанными еще в 1619 году, и по древнему обычаю самостоятельными от главной церкви — с отдельными входами. Эти приделы не были возобновлены после 1812 года. Наиболее вероятно, что первая каменная церковь Знамения на Романовом дворе появилась уже при сыне Ивана Никитича, Никите Ивановиче, двоюродном брате царя Михаила. Этот, как его называли, последний боярин, представитель не царствующей в то время ветви Романовых, не оставил потомства. После его смерти двор на Воздвиженке вместе с церковью в 1656 году вернулся к царю Алексею, который сделал его «государевым двором» и временно устроил здесь дворцовые службы Оружейной палаты, в том числе и иконописные. Тут были и склады для всякой оружейной брони, здесь же, на дворе, «пристреливали» пищали и чинили всякого рода оружие, а в столярных мастерских вытачивали сундуки, ларцы, шкафы и сани для государя и доски для икон и даже иконостасы в Московские монастыри, в том числе и в Новодевичий. Для иконописи же — «верховных живописных писем» — были отведены специальные палаты где дворцовые мастера и денно и нощно писали иконы, требовавшиеся тогда для государства в превеликом множестве. Стоит ли говорить, что здесь трудились мастера знаменитой иконописной школы Оружейной палаты. А духовенству храма передали близлежащую территорию для устройства рядом «запасного кладбища». В 1671 году царь Алексей Михайлович пожаловал этот двор с церковью своему тестю Кириллу Полуэктовичу Нарышкину, отцу царицы Натальи Кирилловны. После свадьбы царя с урожденной Нарышкиной сильно возвысился и весь их род. Его знаменитый сын Лев Кириллович Нарышкин, дядя Петра I, прославился тем, что его именем был назван знаменитый великолепный стиль церковной архитектуры конца XVII столетия — нарышкинское, или как еще говорят московское барокко, в котором Нарышкин строил домовые церкви в своих владениях. В этом стиле около 1691 года им была выстроена и ныне существующая Знаменская церковь, и чуть позднее в 1693 году эталон нарышкинского барокко — церковь Покрова в Филях, построенная им в своей подмосковной вотчине. Тип нарышкинской церкви назывался «иже под колоколы», так как здание храма было одновременно и колокольней. В ее храмовые праздники сюда посылали служить архимандритов. При его племяннике Петре I указом Святейшего Синода от 20 февраля 1722 года домовому Знаменскому храму был дан статус приходского, и его приписали к соседней соборной Крестовоздвиженской церкви. На деле все попечения о нем были оставлены за владельцами главного усадебного дома, который, разумеется, тоже находился в ее приходе. Да и владельцами его были столь знатные особы, что церковь эта по-прежнему оставалась их домовым храмом, и туда вряд ли кто приходил с улицы. Последней владелицей этого дома (с 1738 года) из знатного рода Нарышкиных стала внучка Льва Кирилловича, Екатерина Ивановна Нарышкина. В истории старой Москвы она стала известна тем, что в середине XVIII века вышла замуж за самого графа Кирилла Григорьевича Разумовского, любимца императрицы Елизаветы, и родного брата столь же знаменитого Алексея Разумовского. Их обручение было очень парадно, а на свадьбу приехали не только знатнейшие великосветские особы, но и сама государыня, которой Нарышкина приходилась «внучатой сестрой». И поэтому вся императорская фамилия посетила ее дом на Воздвиженке, где в честь праздника был задан роскошный пир. На следующий день после свадьбы Нарышкина была пожалована в статс-дамы и одарена богатым портретом. После смерти жены граф Разумовский построил себе в 1782 году из ее старинного дома настоящий дворец (дом N 6 по Воздвиженке, в глубине двора, а нынешний дом N8 был, вероятно, его боковым флигелем). Автором дворца иногда предположительно считают архитектора Василия Баженова. Знаменская же церковь «с главами и звоном», как домовая, была соединена с новым дворцом крытым переходом. Личность нового домовладельца была столь знаменита в русской истории, что ему стоит уделить внимание в рассказе об этом старомосковском храме, когда-то принадлежавшем Разумовскому. Кирилл Григорьевич Разумовский был вельможей при дворе Елизаветы — а роскошь и этикет елизаветинского двора в то время уже сравнивали только с роскошью Версаля. В придворной науке, которая была его стихией, Разумовский отличался, прежде всего, тонким умением держать себя. Хорошо образованный, знавший иностранные языки, он с младых ногтей пустился во все тяжкие великосветской жизни и почти ежедневно пребывал в обществе государыни. И наверно именно поэтому, «в рассуждении усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства», граф Разумовский в возрасте 22 лет был назначен президентом Академии Наук — в тот же год, когда состоялась свадьба елизаветинского фаворита с именитой Нарышкиной, дальней родственницей самой государыни. И первый же его указ на столь высоком и ответственном посту был о печатании при Академии гражданских книг, «в которых польза и забота соединены были бы с пристойным к светскому житию нравоучением». Есть предания, что именно ему, «галломану» Кириллу Разумовскому, Россия была обязана всеобщим пристрастием ко всему французскому и переходом русского высшего общества на французский язык, которое потом так высмеивал Грибоедов. А еще через четыре года граф Разумовский был назначен гетманом Малороссии. Но к своим обязанностям он относился легко: говаривал, что последним гетманом был один только Иван Мазепа. Тем не менее, он захотел сделать этот пост наследственным и обратился к императрице Екатерине, тоже любившей Разумовского, с письменным о том прошением. Возмущенная Екатерина расценила это как косвенное покушение на монархическую власть и сразу же отозвала его в Петербург. Тогда ученый Разумовский немедленно подал в отставку и тем заслужил себе прощение и благосклонность императрицы. Его еще оклеветал было мятежный Мирович, пытавшийся освободить заточенного в Шлиссельбурге наследника престола Ивана Антоновича, что он-де, Разумовский, подтолкнул его на это, сказав — старайся, мол, схватить «фортуну за чуб» и будешь «таким же паном, как и другие». Разумовский и тут выпутался, и после всех скитаний осел в своем доме на Воздвиженке. Это был один из самых великолепных московских домов, где роскошные празднества давались каждый лень. На его лукулловских обедах сидели и званые и незваные гости и, мало того, еще уносили с собой кушанья в карманах. И хотя слуги были одеты в золотые ливреи, сам хозяин под старость выходил к обедам и балам в ночном колпаке и домашнем шлафроке с нашитой на нем Андреевской звездой. Однажды в свой последний визит в Москву (в 1791 году) на бал к нему в воздвиженский дом приехал светлейший князь Потемкин. На другой день, как и полагалось, Разумовский отдал ему визит. Потемкин принял его, не умывшись, и в халате, и попросил графа дать бал в его честь. Желание гостя исполнили, и бал, на который хозяин созвал всю Москву, был дан. Но на бал Разумовский явился в своем колпаке и халате. Потемкин был сильно раздосадован. К концу жизни, в 1799—1800 гг. г. Разумовский продал дом на Воздвиженке за 400 тысяч рублей шурину своего сына Алексея, графу Н.П. Шереметеву, отчего это владение вместе с церковью стало называться «Шереметев двор». Разумовский умер через три года, в январе 1803 г. в загородном имении. Новая владелица дома на Воздвиженке, Прасковья Жемчугова, пережила его бывшего хозяина всего на один месяц. Граф Николай Шереметев, родной внук первого русского графа, сподвижника Петра I Б.П. Шереметева, венчался с ней уже на следующий год после покупки этого дома, который стал их зимней московской резиденцией. Летом они жили в Останкино или Кусково, где давали спектакли домашнего театра Шереметева, в которых «Крез меньшой» часто участвовал сам: «брося гостей, садился меж холопов своих» садился играть на виолончели. Еще до свадьбы граф отличался уважительным отношением к своим крепостным актерам, писал в театральных программках их имена с отчествами, и сам придумал давать им красивые сценические псевдонимы по именам драгоценных камней. Так, подруга Прасковьи, ставшая ее свидетельницей на свадьбе, балерина Татьяна Шлыкова стала именоваться Гранатовой, ее приятельница Мавра — Бирюзовой, а сама Прасковья Ковалева получила свою знаменитую фамилию — Жемчугова. Кстати, у нее была еще одна «фамилия» или правильнее было бы сказать прозвище, под которым, однако, будущую супругу графа Шереметева иногда именовали официально — Горбунова. Дело в том, что ее отец, кузнец Кусковской вотчины Ковалев был горбун и имел в округе такое же прозвище. Дочь кусковского горбуна еще семилетней взяли в барский дом за приятную внешность и за необыкновенный голос — девочка очень хорошо пела, и ее стали обучать лучшие актеры, в их числе и сама Елизавета Сандунова. Оперный талант юной Прасковьи был настолько велик, что говорили, что она могла бы занять одно из первых мест среди прославленных певиц Европы В 1798 году полюбившаяся графу Прасковья Жемчугова получила от него вольную, а 6 ноября 1801 года состоялась их тайное венчание в церкви Симеона Столпника на Поварской — недалеко от их нового дома. Свидетелем жениха стал известнейший историк Москвы А.Ф. Малиновский — его отец, священник Троицкой церкви у Сретенских ворот, был духовником графа. Брак этот хранился в тайне вплоть до самой смерти Прасковьи, которая, будучи законной женой, последние двадцать дней жизни после родов волновалась за судьбу своего новорожденного сына. Она боялась, что младенца похитят недоброжелатели графа, и тогда ее муж, испугавшись сам, поставил специальную охрану около колыбели малютки. Поскольку брак был тайным, то граф первое время скрывал рождение сына и сообщил о нем только своему духовному отцу. Малоизвестно, что набожная, очень искренне веровавшая Прасковья назвала сына Дмитрием в честь святителя Дмитрия Ростовского, — его образ вместе с портретом отца все время находился в ее комнатах. Сам граф Шереметев как-то признался, что в избраннице сердца его пленили больше, чем красота, «украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие,… привязанность к святой вере и усерднейшее богопочтение». Известно, что именно по настоянию Прасковьи, Шереметев стал строить на Сухаревской площади Странноприимный дом (ныне Институт Скорой помощи им. Склифосовского). Первый параграф его устава гласил: «Оказывать помощь бедным и убогим, не спрашивая роду и племени». Все свои личные средства Жемчугова завещала на пособия для неимущих невест, для семей нуждающихся ремесленников, на выкуп должников и погребение бедных. Через 20 дней после родов, 23 февраля 1803 года Прасковья умерла, и на следующий день после ее смерти граф официально уведомил императора о своем браке и о потомке. И когда государь признал его сына законным наследником, граф открыто известил об этом общество, заимев «благоволительные подтверждения». Прежде этот венчанный брак хранился в тайне даже от ближайших родственников. Страшное было время. Шереметев стал заканчивать Странноприимную больницу как памятник своей жене, хотя сам не дожил года до ее открытия. Граф умер от простуды в январе 1809 года, больница же до советских времен называлась Шереметевской. В куполе ее Троицкой церкви был изображен в парящих облаках маленький граф Дмитрий Николаевич, а друг его отца А. Малиновский посвятил младенцу стихи, который поначалу тоже были помещены в церковном куполе до его реставрации: В небесной славе здесь парящим по эфиру Средь ликов ангельских твой вид изображен Живя между людьми, явишь собой ты миру Что к вечным истинам и дух твой воспарен Эти строфы оказались отчасти даже пророчеством: сын Шереметева восстановил Знаменскую церковь после пожара 1812 года, и 21 сентября 1847 года ее освятил митрополит Филарет. Главный дворец после Шереметевых перешел к Московской городской Думе, которая в нем проводила свои заседания с 1870 по 1892 г. г. Когда для нее построили собственное здание на Воскресенской площади, в бывшем шереметевском особняке разместился Охотничий клуб. Здесь проводились, маскарады, выставки, охотничьи беседы, обеды по субботам и семейные вечера. В клубе тайком играли в азартные игры, — это было очень опасно, но выгодно, так как расходы клуба сильно превышали его доходы. На сцене клуба играли для непритязательной публики шуточные спектакли артисты-любители, составившие потом труппу Московского Художественного театра. Тогда и пригодился Знаменской церкви ее приходской статус, полученный при Петре: она стала обычным городским храмом. Ныне дом N6 по правой стороне Воздвиженки представляет собой мрачный серый корпус, который, как в футляр, заключил в свой внутренний двор дворец Разумовского-Шереметева. Этот дом, был построен в 1930 году архитектором Н.И. Гофманом-Пылаевым для правительственной кремлевской больницы, где она размещалась до переезда в Кунцево. Знаменская церковь была закрыта в 1920 года и частично порушенная, перешла в ведение знаменитого 4 управления Минздрава СССР и его упомянутой больницы. В здании храма разместились больничная столовая и кухня с холодильниками, никакого прохода туда со стороны, разумеется, не было. И хотя церковь является выдающимся памятником архитектуры, на ней установили вытяжную трубу, которая помимо уродства, вредила зданию храма своей вибрацией: в ней видели причину трещин, появившихся на теле церкви. В 1989 году появились предложения отдать храм верующим и в 1991 году его официально вернули Русской Православной Церкви, даже образовалась община во главе со священником. Но тем дело и кончилось, потому что никто не собирался освобождать храм.
