Известия | Максим Соколов | 30.12.2011 |
Среди прочих 20-летий, на которые был богат уходящий год, было и 20-летие закона Годвина, согласно которому полемическое сравнение оппонента с Гитлером означает конец осмысленной дискуссии. Открыватель закона был прав в том отношении, что инфляция — тем более гиперинфляция — слов, связанных с архизлодейством, разрушает всякую систему ценностей. Если Гитлера поминают по поводу и без повода, это слово приобретает всего лишь значение «нехороший человек». А также не нравящийся мне человек. Поскольку же каждому кто-нибудь да не нравится, неконтролируемый выпуск в обращение гитлероругательств превращает имя фюрера и рейхсканцлера в междометное блякание. Одним понятием, причем существенным, делается меньше.
Все так. Девальвировать понятие архизлодейства взаправду нехорошо, авансом записывать политиков в грядущие Гитлеры тоже не слишком разумно. Задолго до Годвина появилась сказка про мальчика, который любил кричать: «Волки! Волки!». Это, однако, не отменяет вопроса, что делать, если из леса выбегает крупный представитель семейства псовых, который по всем статьям выглядит как совершеннейший люпус и нимало не друг человека, можно ли без всяких криков констатировать: «Это волк» — или теперь оно строго возбранено.
Ведь Гитлер — не только архизлодейство и не только Аушвиц. Гитлер — это, наряду с прочим, история успеха, которая еще в 30-е гг., до начала мировой войны, рассматривалась как вполне выдающаяся и обладающая сильной спецификой. Отмечая, что «Сила этой клики как раз в том, что она пренебрегает разумом и обращается к инстинкту. Нужна сметливость и сила воли, чтобы проводить подобную линию с такой последовательностью», классически образованные люди даже сравнивали лидера НСДАП с Л.С. Катилиной — «Те же приемы: хоровая декламация, подстрекательские речи, бессовестная демагогия, самое низкопробное невежество». Причем в отличие от Катилины, который плохо кончил, так и не вкусив верховной власти, А. Гитлер в 30-е гг. был примером глубоко успешного Катилины, что еще до войны и Аушвица производило удручающее впечатление.
Поскольку же сегодня про Катилину помнят лишь классики, то вышеназванные приемы, составившие стиль честолюбивого активиста А.А. Навального, привели к тому, что активиста стали сравнивать не с Луцием Сергием, но с более известным Адольфом. Но, возможно, дело не только в том, что первая половина XX в. более известна и памятна людям, чем времена М.Т. Цицерона. Возможно, дело в том, что фирменный стиль лидера НСДАП включал в себя не только демагогию — многие политики суть демагоги, — и не только хоровую декламацию — в конце концов поп при богослужении тоже произносит: «Мир вам», а паства отвечает: «И со духом твоим». Фирменный стиль включал еще и устойчивое каление ненависти, через которую его сторонники и сплачивались. А это уже специалитет. Б.Н. Ельцин при восхождении к власти бывал никак не чужд демагогии, но ярую ненависть — не калил. В отличие от гражданского активиста А.А. Навального, речи которого есть наслаждение ненавистью и упоение ею. Аналогии с фюрером именно оттуда.
Равно как и далеко не все демагоги занимаются прямо подстрекательской революционной агитацией, разъясняя сторонникам, как они в скором времени свергнут преступную власть. Лидер НСДАП в этом отношении был прямодушен, открыто заверяя своих сторонников, что прежде чем покроются цветом деревья, национальная революция под его водительством и силами его паствы свергнет прогнивший режим. Теперь забывается, что пивной путч — это задним числом пивной путч, а тогда это называлось именно что национальной революцией, которая объявила баварское правительство низложенным. После чего именно вождь германской нации повел своих сторонников по Резиденцштрассе на прорыв в сторону правительственных зданий. Там хомячков и встретила винтовочным огнем мюнхенская полиция.
Прежде чем получить властвование над страной, лидер страстно упивался властвованием над своими хомячками, используя для того соединявшее чувство ненависти против жуликов и воров, которыми, согласно учению, были евреи. Разложись карты по-другому, возможно, погубляющие Германию жулики и воры были бы вполне интернациональны (как это получалось у советских активистов того времени). Ведь расовый вопрос не первичен. Первичны ненависть и воля к власти, а с этим все в порядке как у того, так и у другого лидера. Равно как и с хомячковостью сторонников. «За тебя думает фюрер».
Несколько отвыкнув — уж сколько десятилетий прошло — от столь порнографически откровенного упоения властью и ненавистью, граждане вдруг увидели не «национального лидера», придуманного в искусственных низкопоклоннических конструкциях, а фюрера и вождя нации конкретно в натуре. Для иных зрелище оказалось столь малоаппетитным и порождающим столь неконтролируемые ассоциации, что эти иные пренебрегли даже законом Годвина.