Изучению графики в средних и высших учебных заведениях по объективным причинам уделяется не слишком много времени. Между тем проблем, достойных пристального внимания и способных вызвать живой интерес у учащихся (как, впрочем, и у самого широкого читательского круга) здесь много.
Одна из них, едва ли не самая дискуссионная и объемная, — происхождение и эволюция славянской азбуки. Книга Н.П. Саблиной «Буквица славянская» посвящена алфавиту, который используется в церковнославянском языке и максимально приближен к буквице современного русского языка.
При чтении рецензируемого пособия встает вопрос о его жанре. Строго говоря, это, конечно, не учебная грамматика церковнославянского языка, и не монография по русской графике. Это некий синкретичный жанр, который сама Н.П. Саблина определяет как «поэтическую историю азбуки с азами церковнославянской грамоты».
И надо признать, что именно такие пособия являются наиболее перспективными в области учебно-методической литературы, которая служит просветительской цели. Ибо они сочетают в себе в целом непротиворечивую научную информацию, многообразный и чрезвычайно познавательный фактический материал, доступное изложение и хорошее художественное оформление.
И неслучайно, автор предисловия к рецензируемой книге — авторитетный историк языка, славист В.К. Журавлев, полагает, что «Буквица славянская» отвечает новейшим стандартам, которые постепенно внедряются в методику церковнославянского и русского языков для воскресных и общеобразовательных школ. Он справедливо ратует за осознанное расширение у православных верующих лингвистических представлений — за то, чтобы «формировать навыки узнавания знакомых морфем и правил их сочетаемости, закономерных соответствий книжно-славянского исконно русскому, обнаружения „славянизмов“ и их стилистических функций в современном русском языке, то есть следовать путем восхождения от известного, знакомого к осознанию словарного состава и грамматической структуры церковнославянского языка» (с.6). В перспективе тесное переплетение стихий церковнославянского и современного русского литературного языка «сформирует тонкое языковое чутье., поднимет общий уровень речевой культуры нашего народа» (с.6).
Выход в свет рецензируемого пособия нужно всячески приветствовать именно потому, что основным его «пользователем» станут все же дети. Последнее время отмечено изданием большого количества учебников церковнославянского языка, которые предназначены для получающих высшее образование, тогда как учебной и методической литературы по данной дисциплине для средних учебных заведений (главных образом — воскресных школ) крайне мало.
Книга «Буквица славянская» состоит из трех больших глав — «Как письмена устроились» (с.9−23), «От аза до ижицы» (с.24−166), «Азбучная молитва» (с.167−182).
Первая глава «Как письмена устроились» открывается разделом «Первоучители и просветители славян святые равноапостольные Кирилл (Константин) и Мефодий» (с.11−17). Здесь просто, осязательно и ярко передано житие святых братьев Кирилла и Мефодия — создателей старославянского языка и письменности.
Исходя из названия следующего раздела — «Как письмена устроились» (с.17−21), можно констатировать, что автор книги «Буквица славянская» примыкает к многочисленному ряду ученых, считающих, что до Кирилла и Мефодия, то есть до середины IX века, у славян, конечно, была какая-то письменность, но неупорядоченная, несистематизированная, неустроенная. И только солунские братья придумали два оригинальных алфавита — две системы письменных знаков, которые передают звуковой облик слов языка, посредством символов, изображающих отдельные звуковые элементы. Они разработали глаголицу и кириллицу, что призваны были служить одной общей цели — «прославлять величие Божия» (с.19), — а потому имели духовный имяслов (названия букв): аз, глаголь, наш, рцы, твердо, червь… Н.П. Саблина, как и большинство современных исследователей, придерживается также точки зрения о том, что глаголица была введена в культурно-языковой обиход раньше кириллицы, ибо «первая половина представляет сходные у славян и греков звукотипы по чинопоследованию греческого алфавита, вторая — а это почти половина азбуки — отражает специфические славянские звуки, для которых были созданы особые буквы» (с.20). Кириллица же, в основе которой лежит греческий устав, возникла после кончины Мефодия и постепенно в силу графической простоты вытеснила витиеватые глаголические буквы, начиная свое многовековое и поистине триумфальное шествие по славянским землям.*
* Новейшие разыскания, связанные с вопросами о порядке появления двух славянских алфавитов и о наличии письменности в докирилло-мефодиевский период представлены, например: Цуркан Р.К. Славянский перевод Библии: происхождение, история текста и важнейшие издания. СПб., 2001. С. 53−80.
Раздел «Русский извод церковнославянского языка» (с.21−23) посвящен развитию на Руси старославянского языка русского извода (редакции, варианта, разновидности), то есть церковнославянского языка, и, конечно, разновременным трансформациям исконного алфавита при сохранении его основного корпуса.
Самая объемная глава книги «От аза до ижицы» представляет собой серию увлекательных очерков обо всех буквах славянского, важнейшие сведения о которых обобщены в таблице (с.26−27).
Композиция азбучных рассказов в целом единообразна. Вначале приводится начертание и название буквы, а также соответствующее ей числовое значение: добро — 4; мыслете — 40; ик — 400. Последнее систематизировано в своеобразной цифирной таблице (с.108), где показано типологическое сходство арабского, латинского и славянского счета.
Несколько слов сказано также о богатой числовой символике. Например, три — Святая Троица, Трисвятое; семь — семь дней творения, семь Таинств, семь дней недели; двенадцать — 12 апостолов, 12 главнейших православных праздников (с.109).
Для названий некоторых букв Н.П. Саблина приводит несколько этимологических версий. Так, алфавитный знак х получил свое имя — хер — либо в результате сокращения слова херувим, либо это было одно из древнегреческих радостных восклицаний, возможна связь церковнославянского хер с древнегреческим же обозначением рук, сложенных крест-накрест, на что и указывает внешний вид графемы (данная точка зрения вызывает у автора наибольшее доверие).
Затем перечисляются слова, которые пишутся в богослужебных книгах сокращенно, то есть под титлами. Форма этого диакритического знака породила такие его древнерусские названия, как покрытие, взмет. Основные правила внесения церковнославянских слов под простые и буквенные титла становятся понятными, если прочитать следующую рекомендацию из старинного орфографического руководства: «Владыку Христа Бога нашего и владычествие Его и Владычицу Честнейшую Пречистую Богородицу сице пиши под взметом: владык же земских и владычествия их пиши просто» (с.36).
Для отдельных букв приводятся правила дифференцированного употребления: есть простое, есть якорное и ять; он польское, он простое и омега; зело и земля и проч. Они в виде схемы помещены в конце каждой страницы книги, что стало удачной методической находкой Н. П Саблиной.
Некоторые рекомендации, почерпнутые из старых учебников, приятно поражают своей методической целесообразностью и чуткой безошибочностью: «Псалом пиши псями, а не покоем. Пса же пиши не псями, но покоем» (с.157).
Изредка в книге встречаются иные сведения грамматического характера: о церковнославянских ударениях и чередованиях, о принципах расподобления графического расподобления одинаково звучащих форм и нек. др.
Обязательным в каждом очерке является фольклорный блок. В этом смысле пособие Н.П. Саблиной — первое, где с любовью и скрупулезностью собраны и подвергнуты систематизации самые разнообразные жанры, вышедшие из духовных семинарий и простонародной среды. Пословицы и поговорки, присказки и дразнилки, загадки и шутки образно и зримо представляют буквенный имяслов, который и заучивать надо вслух, громко, радостно: «Азбуку учaт, на всю избу кричат». Появление обширнейшего азбучного пласта в устном народном творчестве свидетельствует в первую очередь о неравнодушном отношении к грамоте, о непосредственном переживании полученных знаний и, безусловно, о прекрасном усвоении алфавита, которое имело немалое воспитательное значение: что ни бай, а писать вeди надо; домишко расползся врозь, как живeте; кабы не буки-еры да не люди-аз ла далеко бы увезла; он из наших; два колеса с притолокой, два полколеса, два стяга с крючком, два стяга с колесом; без Бога и червяк сгложет; кси, пси с фитою пахнули сытoю и мн. др.
Несомненный интерес для читателей представляют щедро разбросанные по книге замечания этнокультурного характера, которые дают представление о менталитете русского народа. Так, трепетное отношение крестьян к земле можно связать, среди прочего, с самым древним значением этого слова — 'первоначальное и общее вещество всего чувственного мира': «В начале сотвори Бог небо и землю» (с.61). Немногим известно, что совесть этимологически сопряжена с понятием знания, вeдения, то есть с глаголом вeдати (с.37). Слово раб в христианском контексте не имеет отрицательных коннотаций, обозначая сироту и дитя Божие (с.97).
В книге Н.П. Саблиной многократно подчеркивается необычайное богатство морфем церковнославянского языка и его возможностей для производства новых слов. См., например, словообразовательно-этимологические гнезда с вершинами естественный → естество, преестественно; живый → живоначальник, животоносный, животворный; щедрый → щедролюбец, щедродатель и т. д.
В очерках имеются небольшие церковнославянские словарики. В них включено толкование важнейших богослужебных и храмовых терминов (кивот 'ковчег Завета, святыня, остекленные рамы или шкафчики для икон', лития 'краткое молитвословие об усопших', Патерик 'сборник житий святых'), а также слова, которые отличаются от современных русских набором лексико-семантических вариантов (значений). Тем самым лишний раз подчеркивается преемственная связь двух языков: достояние 'люди, которые принадлежат Богу', лик 'собрание поющих, хор, сама песнь', растерзающий 'разрывающий'.
Свое место нашли в пособии и краткие сведения из ономастики — науки об именах собственных (личных именах, географических названиях, наименованиях праздников и т. п.). Известно, что они относятся к наиболее архаичным пластам лексики, в которых хорошо сохраняются черты предшествующих эпох. Кроме того, значительная часть русской ономастики уходит своими корнями в христианско-православную культуру: город Благовещенск, названный в честь престольного храма Благовещения Пресвятой Богородицы, Евгений 'благородный', Феодор 'Божий дар', Зоя 'жизнь', Ксения 'странница'.
Отдельной проблемой, которая, к сожалению, не нашла отражения в книге Н.П. Саблиной, является орфография собственных имен в церковнославянском языке, которая, как правило, отталкивается от греческого языка, откуда заимствованы многие русские слова.
Без сомнения, словари церковнославянских слов и ономастические блоки имеют самостоятельное лингвистическое, общефилологическое и культурно-историческое значение.
Эмоционально написаны очерки о буквах ять и ер, которые были существенно «урезаны» в своих правах печально известными большевистскими декретами. Тогда поэтапно ввели ряд новых графико-орфографических правил: 23 декабря 1917 года Народный комиссариат издал декрет, обязательный лишь для школы, а 10 октября 1918 года Совет народных комиссаров утвердил еще один декрет, который распространил свое действие уже на всю печатную практику. Н.П. Саблина выступает защитником не только изъятых тогда из употребления графических знаков, но и старого, дореволюционного правописания в целом, солидаризируясь с мнением о том, что бороться надо не с буквами, а «с варваризмами, преклонением перед иностранным…» (с.146).
Эпизодические напоминания о регулярных соответствиях между русским и церковнославянским языками позволяют в очередной раз убедиться в их непосредственном родстве, например: «Причастия на -УЩ- - церковнославянизмы в русском языке, исконные же восточнославянские слова на -УЧ- - теперь прилагательные: стоящий — стоячий, лежащий — лежачий…» К тому же они обращают читателей к такой сложной научной области, как славистика, и дают понять, что все славянские языки и народы имеют общие этнические и лингвистические корни и судьбу.
Композиционным и содержательным финалом рецензируемой книги является глава «Азбучная молитва». Она посвящена уникальному гимнографическому жанру, лингвостилистические и структурные особенности которого высвечивают символическую и текстологическую функции славянской азбуки. Эти произведения — благодарственные молитвы, прославляющие алфавит и его создателей, представляют собой акростихи, то есть каждый их стих начинается с новой буквы в азбучном порядке: Аз словом сим молюся Богу:// Боже всея (в пособии в церковнославянской записи ударение неверно поставлено на первом слоге. — Л.М.) твари и зиждителю// Видимым и невидимым. Такой жанр пользовался необычайной популярностью у православных вплоть до XVIII века. В рецензируемое пособие помещены три азбучных молитвы, в том числе и принадлежащая Константину Преславскому — ближайшему ученику солунских братьев. К текстам приложен небольшой словарик.
Неоспоримым достоинством пособия, адресованного в основном детской аудитории, является большое количество черно-белых и цветных иллюстраций, которые взяты из старых книг. Почти к каждому рисунку приведено обширное и красочное пояснение. Образно-религиозное мышление книжников, их замечательное мастерство, прекрасное знание этимологии алфавитных знаков, несомненные способности к толкованию важнейших богослужебных текстов в наибольшей степени проявились в изображениях буквенных заставок: «Заставное ук изображалось светоносно: красивейший орнамент пронизан солнцем и огнем в чаше мудрости. Такой рисунок указывает на просвещение, научение в Господе» (с.106).
Конечно, с точки зрения строгой науки в книге Н.П. Саблиной есть неточности и даже ошибки. Например, специфически старославянский звук р-слоговой, которого нет в церковнославянском, чего вроде бы не замечает Н.П. Саблина, не произносится долго, твердо, раскатисто (с. 101,112). Непонятно, на каком основании все шипящие звуки названы «новыми» (с.134). В языке, созданном Кириллом и Мефодием, то есть в старославянском, был мягкий звук [ц'] (с.124), который неточно именуется «смягченным» (с. 124), — в русском изводе он подвергся отвердению. Разумеется, нельзя отрицать красоты буквы кси, однако она, помимо отмеченной в пособии эстетической функции, используется еще и для обозначения числа 60 и проч.
Настораживает сомнительная, местами запутанная терминология, что, к несчастью, стало общим недостатком учебно-методической литературы: одна и та же лингвистическая система, используемая в современной богослужебной практике, неправомерно называется и древнеславянским (болгарским), и старославянским, и древнеславянским, и староцерковнославянским, и церковнославянским языком.
Очень обидна в такого рода пособиях неверная постановка диакритических знаков в церковнославянских текстах.
По-видимому, можно было обойтись и без непримиримой категоричности в отдельных суждениях: «Правила церковнославянской орфографии стройны и гармоничны, воспитывают эстетический вкус и грамматическое чутье. Графика же и орфография нецерковная, гражданская, отделившаяся в 1708 году при Петре I, отсеклась от животворного корня» (с.23).
Внутренняя логика книги и ее основной предмет — алфавит церковнославянского языка, подсказывают, что в ней хотя бы и кратко, но должны быть изложены — в более структурированном виде — важнейшие сведения о современном богослужебном языке Русской Православной Церкви: его функциях, жанрах, развитии, правилах чтения и орфографии и т. п. (См. об этом: Кравецкий А.Г., Плетнева А.А. История церковнославянского языка в России (конец XIX—XX вв.). М., 2001.)
Надо сказать и о недостаточном объеме «Списка использованной литературы» (с.186), который функционально должен стать «руководством» по дальнейшему изучению славянской буквицы. Между тем в нем отсутствуют важнейшие работы, причем не только новые, но классические. Так, список использованной литературы можно было украсить ссылками на В.Н. Щепкина, В.Ф. Иванову, Т.А. Иванову, Е.М. Верещагина, А. А Плетневу, А.Г. Кравецкого, Т.Л. Миронову и мн. др.
Хочется думать, что все имеющиеся в пособии погрешности обусловлены исключительно ориентацией на школьную аудиторию.
Каждый очерк о церковнославянской букве в книге Н.П. Саблиной «Буквица славянская» сопровождается стихами русских и советских поэтов (в конце книги приведен их перечень (с.184−185). Все они органично вплетаются в текст пособия и уживаются в нем, потому что М. Ломоносов и М. Лермонтов, А. Блок и Н. Гумилев, М. Аникин и Н. Рубцов любили, ценили и знали русское Слово, которое неразрывно связано со Словом церковнославянским:
Великий день Кирилловой кончины — Каким приветствием сердечным и простым Тысячелетней годовщины Святую память мы почтим?
Какими этот день запечатлеть словами, Как не словами, сказанными им, Когда, прощаяся и с братом, — и с друзьями, Он нехотя свой прах тебе оставил Рим…
Причастные его труду, Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений, И мы, и мы его тянули борозду Среди соблазнов и сомнений.
И в свой черед, как он, не довершив труда, И мы с нее сойдем, и, словеса святые Его воспомянув, воскликнем мы тогда: «Не изменяй себе, великая Россия! Не верь, не верь чужим, родимый край, Их ложной мудрости иль наглым их обманам, И, как святой Кирилл, и ты не покидай Великого служения славянам…»
