Наблюдения над болью

Мария Городова — обозреватель «Российской газеты», автор известных книг «Корабль спасения», «Любовь долготерпит», «Колыбель огня» и просто… дочь, которая сейчас ухаживает за тяжело больным отцом. Своими мыслями о том, как помочь близкому и что это значит — «разделить боль», Мария делится с читателями своего блога и нашего сайта.

Заброшенность страшнее, чем сама болезнь. С болезнью еще можно бороться и даже её побеждать, а заброшенность не оставляет шансов. Больному нужен кто-то рядом — тот, кто поддержит его в борьбе. Возможно, это происходит на каком-то животном, энергетическом уровне. Раньше я во все эти «биоэнергетики» не верила, памятуя ещё с биофизики МГУ, что биоэнергетика — это наука о том, как в клетке, точнее в митохондриях, на биохимическом уровне происходит превращение энергии из одного вида в другой.

Сейчас, можно сказать, опытным путем, убедилась в том, что если рядом с больным есть неравнодушный, чуткий, сострадательный человек (я уж не говорю «любящий»), то он и угасание замедляет, и с болью помогает справляться. Да, если боль сильная, человек кричит. Но если он при этом чувствует, что его крик услышан, это делает боль слабее. То есть это борьба с болью — в прямом, физиологическом смысле. Если на крик от боли есть ответ — сочувствие, какие-то действия, боль уменьшается, она будто перераспределяется: тот, кто рядом, берет часть боли на себя, принимает её. Если рядом никого нет или рядом люди, закрытые для чужой боли, защищающиеся от нее, отгородившиеся от неё, — всё, боль возьмет верх, она истерзает больного.

Да, сейчас есть широкий спектр медицинских препаратов, снимающих болевые симптомы, но это не отменяет необходимость присутствия сочувствия рядом. Пишу это всё и вспоминаю другую боль — уже не физическую. Когда мой старший сын Петя погиб, боль была невыносимая, убивающая, и я отчетливо помню один звонок — позвонила жена Давида Федоровича Тухманова Любовь Викторовна. Со словами сочувствия, которые я тогда и не очень воспринимала. Но я хорошо запомнила чувство облегчения, которое возникло после того звонка — даже дышать стало легче. Боль не ушла, но стала спасительно слабее. Любовь Викторовна, скорее, даже не словами (повторюсь, я их плохо воспринимала в тот момент), сколько искренним участием просто разделила со мной мою боль. И это спасло меня. Думаю, это Господь направил её руку набрать мой номер именно в тот миг. Он являет нам Себя, Свою помощь, Свою Любовь через людей. А лекарства — да, они притупляют чувствительность, но не убирают саму боль. Кстати, вот эти мои «наблюдения» (ой, ужас, слово-то какое, но, ладно, оставлю «наблюдения» — это ведь из сферы науки, значит, смогут кому-то помочь! облегчить!). Так вот, эти наблюдения объясняют, почему больные становятся капризны и на наш взгляд эгоистичны.

Капризность здесь — попытка привлечь наше внимание к сидящей в них боли, болезни, уже неумение с ней справляться, SOS организма к нам, тем, кто рядом: «Вглядись, у меня все не так! Без тебя я уже не могу!». Кстати, у маленьких детей это хорошо заметно: начал капризничать — в ночь или температуру жди, или еще как-то болезнь явно себя проявит, а пока только капризы — как сигнал, что всё идёт не так. А вот эгоизм больного — это уже обращение личности к своей боли, больной уже не в окружающий мир смотрит, а в себя вглядывается — в то смертоносное, что в нем сидит. Ну и страх, конечно. Он и эгоизм усиливает, и капризность. И агрессию порождает. Страх всегда на стороне боли. Страх разрушает. Усиливает губительное действие боли. Но дать бесстрашие может только живая вера. Живая встреча с Ним. А благодать после Таинств как-то боль усмиряет. Затихает всё.

Думаю, в боли один смысл — она учительница смирения. Жестокая учительница. А для тех, кто рядом, боль ближнего — проверка сердца. Как в молитве: «Господи, посети убо нощию и искуси сердце моё!». А еще болезнь ближнего — дорога отречения от своего «я».

Рядом с тяжелым больным есть два пути. Первый: почувствовав, что чужая болезнь разрушает и тебя, что и тебе от неё плохо, начать думать о себе, защищать себя. И это обычно получается — ты ведь сильнее. Или второй путь: распластать себя на алтаре чужой болезни. Но и этот путь, как и первый, — тупик. Потому что страдание действительно разрушительно. Хоть твоё, хоть чужое. Это не выдумки — суровая правда: ухаживающие за больным и сами начинают болеть. И тогда ты опять перед первой дорожкой: отступить, бежать с поля боя, уже с потерями для себя, но, значит, тем более бежать — «своя рубашка ближе к телу». Бежать, пусть и не в буквальном смысле слова, а просто закрывшись броней эгоизма, отгородившись от страдающего. Испытание снова оказывается тебе не по силам. Почему? Потому что ни твоего сочувствия, ни твоей жалости, ни твоего чувства долга, ни твоей способности сопереживать, ни твоей совестливости и укорененности в желании жить по законам нравственности, ни даже всех этих прекрасных качеств человеческой души, вместе взятых, оказывается недостаточно, чтобы понести чужое мучение. Рано или поздно выползет твоё «я» и возопит: «Почему его страдания важней моей боли?!». Как выразилась одна медсестра: «Чем это их запоры важней моего повышенного давления?». И всё. Ты закрылся, ты уже думаешь только о себе. До тебя не докричаться. Твой больной брошен. Даже если при этом ты со знанием дела ставишь клизмы и по часам выдаёшь таблетки.

Но не мне осуждать, не мне. Такая защита броней эгоизма не просто понятна, она — по-человечески обычна. Сверхобычна — Любовь. Любовь надмирна. Она не отсюда. Любовь — это сверхчеловеческое.

Вот он сидит, лежит, твой больной: тщедушный, со страхом, прячущимся за грозный взгляд, с дрожью голоса — за крик и невесть откуда взявшиеся командирские замашки, — Зевс-громовержец, которому не подвластны ни его кишечник, ни почки с мочевым пузырем, ни даже руки-ноги-гортань, предательски отказывающиеся служить, и он, безмерно пугаясь этого непослушания, этого бунта, кричит всё громче и громче, пытаясь криком, агрессией вернуть привычное повиновение, и ты уже, кажется, больше не можешь вынести этот кошмар. «Господи, Господи! Когда ж это кончится!». Как вдруг вместо огромной, отупляющей многодневной усталости, вместо твоего внутреннего протеста и крика-мольбы, тебя погребает под собой волна — волна любви к нему, беспомощному, смешному, беззащитному, и ты не столько понимаешь, сколько чувствуешь: Господь рядом. Это Его Любовь накрыла вас. Все эти мысли: «Боже мой, как я устала! Господи, я сейчас сама заору!», — это все твоё. Это всё человеческое. А вот эта безмерная любовь, подхватившая, как песчинку, тебя, эта Любовь — она от Него. Тебя накрывает эта волна безбрежной любви, и уже нет усталости, и нет твоей боли — всё растворяется в любви, и твоё «я» тоже погребено ею — «любовь все переносит». И ты, счастливая, еще не осознав, что произошло, не произносишь — выдыхаешь: «Господи! Не оставь! Дай мне быть верною в малом — дай послужить орудием Любви Твоей!».

Блог Марии Городовой http://www.taday.ru/text/1 354 638.html