ИСЛАМСКИЙ МИР: ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ И ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

Мировой ислам переживает небывалый подъем. Его центры непрерывно развивались и накапливали духовный и интеллектуальный потенциал для ответов на вопросы бытия в XXI веке, его демографический и финансовый потенциал колоссально вырос и представлен сейчас нефтяными гигантами Ближнего Востока. Ислам, как подметил один из столпов современной этнополитологии Э. Гэллнер, «полон как внешнего, так и внутреннего миссионерского рвения и представляет собой нечто вроде перманентной Реформации». Становление государственных и социальных структур исламского мира позволило имманентно присущему ему «внутреннему джихаду» воспользоваться современной административной, военной и производственной технологией и превратиться в серьезный политический фактор современного развития мира.
Проявление глобальных геополитических и духовных устремлений разных групп государств исламской цивилизации совсем не едины. Здесь играет роль вовлеченность тех или иных стран в различные современные стратегические узлы противоречий (арабо-израильский, ирано-иракский, кипро-турецкий), согласие или противоречия с США, немало окрашивающие политику исламских стран. Свое воздействие оказывает и воспоминание об утраченном геополитическом господстве, исторические традиции большей или меньшей религиозной и национальной терпимости, исторический опыт взаимоотношений в государственности ислама и христианства.
В ситуации резкого обострения отношений между христианским и исламским мирами после американской масштабной акции в Афганистане особенно важно глубже понять побудительные мотивы действительно реального и не знающего границ терроризма, действующего под знамёнами ваххабизма и талибана.
Уместно заметить, что на фоне духовного упадка и «теплохладности» других цивилизаций, в момент накопления потенциала и внутренней энергии к расширению в развивающейся бурно цивилизации обычно и возникают радикальные экспансионистские течения, исполненные религиозного фанатизма. И бурно растущую Европу на пороге Нового времени потрясали кровавые битвы протестантов и католиков. Вспомним Оливера Кромвеля с лозунгом пуритан «меч и Библия», его избиения священников в Дрогхеде, запрещения под страхом смерти празднования Рождества. Вспомним призывы анабаптистов и их противников под знаменем Христа «убивать всех подряд, пусть Господь разберет своих и чужих». Им также как и ваххабитам, и талибам было свойственно мнить себя «орудием Бога».
Другой стимул обострения ситуации на пороге XXI века — это новый уже бездуховный экспансионизм западной либеральной и рационалистической цивилизации, и американского глобализма, и разрушение России как держателя равновесия.
В сущности исламский и православный миры не являются абсолютными соперниками и могут сосуществовать в геополитическом равновесии. Россия сама имеет уникальный опыт конструктивного взаимодействия и государственной жизни мусульман и христиан. В смутное время, когда «цивилизованная» Европа в лице поляков-католиков бесчинствовала в кремлевских соборах, татарские старейшины еще помнили покорение Иваном Грозным Казани. Но они не только не провозгласили отложение от Московского царства и не провозгласили джихад, а послали помощь средствами и людьми Минину и Пожарскому. Сама Россия не вела религиозных войн в отличие от Европы, где кровавыми истреблениями между протестантами и католиками утверждался принцип Аугсбургского религиозного мира 1555 г.: «Cujus regio ejus religio» («Чья власть, того и вера»).
Арабские страны не граничат со славянами и имеют наименьшие противоречия с ними, греками и армянами как геополитическими субъектами. Ислам зародился в арабском мире, где часть арабов уже приняла христианство и сохраняет его. Историческим арабским завоеваниям под знаменем ислама подверглись неарабские народы другой веры. Ислам был для арабов не религией в западноевропейском секулярном понимании Нового времени, а сознанием, картиной мира, образом жизни и, в большей степени, чем этноцентризм стал стержнем становления арабской нации. Арабская цивилизация как крупное явление мировой культуры после самоутверждения дала пример арабского халифата, для своего времени явившего невиданную на Западе религиозную и национальную терпимость и взаимодействие культур. Арабский исламский мир всегда имел некоторое количество христиан среди своих единоплеменников. На территории арабских стран — Ливана, Сирии, Египта, в Палестине проживают арабы-христиане восточно-христианских церквей — копты, православные Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского Патриархатов, униаты-марониты.
В ХХ веке во многих исламских государствах произошла либерализация сознания по западному образцу в период послевоенного соперничества за третий мир. В других, наиболее сильных своей исторической духовной традицией, таких, как, например, Иран, либерально-западническая рационалистическая доктрина, агрессивно крушившая исконные ценности, а также беспочвенный атеистический коммунизм потерпели поражение и активизировали радикальные фундаменталистские силы. «Демоислам» представлен прозападной атлантической Турцией, а фундаменталистский ислам с сильным антизападным и антиамериканским акцентом по-разному проявлял себя в Иране, Афганистане и ваххабистской Саудовской Аравии.
Но общее объективное условие для всех ветвей мирового ислама одно: физическое, экономическое и военное ослабление исторической России, а, главное, отказ от своего национально-религиозного лица не входящей в Запад этой огромной части мира. Все это на фоне фрагментации православного мира, нарушения этнического и конфессионального равновесия на Балканах, произведенного с помощью Запада в целях втягивания в западно-либеральный мир, открывает возможность для мирового ислама включить в сферу своего мощного как никогда влияния территории византийского пространства.
Столкновение православного мира, и особенно славян, с исламом в полной мере произошло в середине второго тысячелетия после падения Константинополя и в ходе стремительного завоевания османами Балкан, большей части Средиземноморья, Северной Африки. Турки, поздно приняв ислам, в меньшей степени усвоили многогранность культуры и государственной жизни арабского халифата. Под лозунгом «смерть неверным» они порабощали не только христиан, но единоверцев — мусульман-арабов, персов. Турецкие государственные идеи среди прочего всегда носили более этноцентрический и националистический характер. Когда в начале века младотурки и затем сменившие их кемалисты осуществили революцию в разваливающейся Османской империи, усвоенные западно-либеральные ценности и идеи секулярного общества способствовали окончательному оформлению турецкого имперского национализма, сочетающего пафос борьбы с неверными с этноцентризмом западноевропейского типа.
Если идея младотурок начала ХХ века — оттоманизм — имела цель создать единую османскую нацию (через тюркизацию славян и греков), хотя провозглашала равенство всех подданных, то последователи Кемаля Ататюрка — кемалисты заменили ее пантюркизмом и пантуранизмом. В их основании был формально панисламизм, за которым оказался имперский турецко-тюркский национализм. Кемализм был идеологией левого мировоззрения с сильным националистическим акцентом. Кемалисты устроили чудовищную резню армян, вряд ли осуществимую в Османской империи XIX века, и совершенно немыслимую в период расцвета арабского халифата. Заметим, что вожди этих вестернизированных турок, вырезавших около двух миллионов армян-христиан, были масонами, а руководитель геноцида Талаат-паша, в 1913—1917 годах министр внутренних дел Турции, был гроссмейстером «Великого Востока Турции».
Большевики первыми признали государство кемалистов во главе с Кемалем Мустафой — Ататюрком. В 1921 г. Ленин заключил с ним Договор «О дружбе и братстве», оказал помощь оружием и деньгами (более 10 млн. рублей золотом), рассчитывая повернуть Ататюрка «на рельсы мировой революции», а также заплатив за лояльность к советизации Закавказья землями, отошедшими к России по Берлинскому трактату, закрыв глаза на геноцид армянского народа.
«Блистательная Порта» — историческая соперница российской политики на ее южном направлении. Это объективная геополитическая реальность. Идеи исторического реванша не только никогда не покидали Турцию, но стали фоном турецкого политического мышления, как исламистского, так и либерального. Столкновение геополитических задач России и Турции в Причерноморье и на Кавказе объективны, а турецкое самосознание пронизано идеями пантюркизма, которые всегда оживляются в моменты ослабления России, некоторые территории которой заселены тюркскими народами. Турецкая геостратегия во многом осуществляется на базе доктрины пантюркизма.
«Пантюркизм» как этнокультурная идея впервые сформулирована в доктрину российскими татарами-интеллектуалами (Исмаил Гаспринский и др.) в конце прошлого века, которые в «тюрьме народов» свободно исповедовали ее в газетах Казани, Баку и даже в Государственной Думе. После революции идеи и носители были вытеснены в Турцию, где нашли благодатную почву в лице кемалистов, придавших им экспансионистский имперский акцент. Специалисты по пантюркизму призывают отличать политические программы от пантюркистской философии истории, в которой через призму геополитических концепций расселения «турок» оценивается история и политическая география Евразии.
При анализе необходимо помнить, что Турция всегда была инструментом Запада, как англосаксонских, так и австро-германских сил в регионе проливов и Центральной Азии против России. Эта объективная геополитическая закономерность проявлялась и в ХХ веке. Благодаря западным державам Турция, единственная из побежденных в Первой мировой войне держав, не только не утратила территории, но и в 1919 году оккупировала земли, которые по Берлинскому Трактату 1878 года отошли к России. Ни переданные в 1920 г. Россией 10 млн. золотых рублей, ни земли, политые кровью русских солдат и армянских мучеников, не сделали «демократическую» Турцию союзницей Советской России. Внешнеполитический курс «Отца тюрок» в течение 30-х годов колебался, и все время был объектом внимания СССР. Однако попытки нейтрализовать Турцию уже без революционных идей также не увенчались успехом. В это время Германия уже готовилась к новому переделу мира, в связи с чем докладная записка НКВД «О положении в Турции и Ближнем Востоке» от 5 ноября 1940 года прямо указывала, что «в случае предполагаемого возникновения военных действий между Германией и СССР турки намерены выступить против Советского Союза с целью отторжения Кавказа и образования на его территории Второй Кавказской Федерации».
Это подтвердила Вторая мировая война, в ходе которой Турция три раза меняла свою ориентацию и в период договора о нейтралитете с Гитлером оказывала Германии поддержку стратегическими материалами и продовольствием, пропуском германских военных кораблей в Черное море.
Несмотря на это англосаксонские участники антигитлеровской коалиции делали ставку на Турцию, что проявилось в планах ее использования в послевоенном устройстве. В самом первом официальном предложении создать всемирную организацию безопасности в письме Сталину Черчилль дал понять, что в послевоенной конструкции Европы будет участвовать Турция: составными частями органа управления Европой будут «великие нации Европы и Малой Азии». После войны и резкой смены отношений между бывшими союзниками Турция была немедленно превращена в опору Великобритании и США, а, став членом НАТО, — в их главный инструмент в Средиземноморье и на Ближнем Востоке.
Стратегическая ценность Турции для Запада велика, и оккупация части Кипра в 1974 г., постоянные нарушения воздушного пространства Греции не мешают Турции пользоваться всемерной политической, экономической и военной помощью атлантического руководства. Неслучайны и антиславянские настроения, уходящие корнями в многовековое турецкое иго. В ходе боснийской войны Анкара немедленно поддержала решение США о военном вмешательстве НАТО и бомбардировку сербских позиций. Турецкие добровольцы принимали участие в боях на стороне боснийских мусульман. Роль Турции в обеспечении албанцев Македонии и Косово также не вызывает сомнения.
Стамбул стремится к историческому реваншу. Предсказанное нарушение Конвенции о Черноморских проливах (Монтре, 1936 г.) в случае сдачи позиций в Крыму и Севастополе уже стало фактом. Турция уже открыто оспаривает международно-правовой режим Эгейского моря, требуя пересмотра Лозанской конвенции 1923 г. по Додеканезским островам и новой морской границы. Стамбул пошел на беспрецедентные угрозы в связи с поставкой на Кипр российских зенитных установок С-300 — чисто оборонительной системы.
После угроз Анкары отреагировать на размещение С-300 на Кипре военными ударами и массированного давления со стороны США и ЕС, Афины и Никосия, связанные совместной оборонительной доктриной, вынуждены были определить местом дислокации ракет остров Крит, с которого радарные системы могут охватывать удаленные участки Турции, но меньше, чем с Кипра.
Турция далеко выходит за рамки «атлантической роли», которую Запад опрометчиво мнит контролировать в своих интересах, о чем свидетельствовала ярая поддержка боснийских мусульман, лидер которых А. Изетбегович сформулировал идею геополитического исламского пояса «от Адриатики до Великой Китайской стены». Это программная стратегия из его известного манифеста — «Исламской декларации». Но и такие реальные симптомы потенциального геополитического вызова не меняют извечного стремления Запада использовать Турцию против влияния России на поствизантийском пространстве даже в век «общечеловеческих ценностей». Хотя турецкие ракеты достигают кипрской территории за 5 минут, а греческие — лишь за 25 минут, западные политологи все же единодушно утверждали, что размещение ракет «представляет собой определенный вызов как для самой новой региональной державы, но и для самих США», поскольку Греция осмелилась лишить Турцию контроля над кипрским воздушным пространством, и рассматривали это обстоятельство во взаимосвязи с «проводимой Россией модернизацией армии Ливии и Сирии». В. Гумпель даже утверждал, что считает, что «опасность попасть под контроль России нависает не только над Средиземным морем, в направлении которого будет проложен нефтепровод Баку-Джейхан, но и над разведанными американскими фирмами запасами нефти в Каспийском море».
После распада СССР встал вопрос об ориентации мусульманских частей исторического государства Российского. Они вошли в состав Российской империи в разных обстоятельствах, с разной степенью исторической предопределенности и при разном воздействии внешних сил. Если казахские жузы просились под эгиду русского царя, то, например, крымско-татарское население находилось в геополитической орбите Персии и Турции, осуществлявших сильное давление на Россию.
Сегодня пантюркизм, претерпевший значительное развитие от историко-философского учения до политических программ, — одно из мощных идеологических и политических инструментов воздействия на тюрко-язычные и мусульманские народы не только СНГ, но и России. Специалисты по турецкой политике отмечают, что не только партийные программы, но и широкая кампания в печати и в научной литературе обосновывает права Турции на власть над тюркскими народами других стран, и нередко в эту кампанию втягиваются и официальные власти. Это имеет объективные предпосылки, ибо Турция вдохновлена распадом и ослаблением своего исторического соперника, а пассивная политика России, неспособной осмыслить ни свои ближайшие интересы, ни их перспективное измерение, не осознавшей своей геополитической роли, также способствует турецким амбициям.
Подобные устремления Турции делают ее весьма подходящим инструментом для США, опасающихся фундаменталистских, часто антиамериканских настроений в остальном исламском мире, а также рассчитывающих по-новому структурировать мусульманский мир, притянув его к той своей опоре, которой является Стамбул.
Тот факт, что турецкие геополитические интересы объективно противоположны российским, не означает, что отношения между Россией и Турцией не могут быть стабильными, мирными и достаточно добрососедскими, не говоря уже о взаимной выгоде. В подобных геополитических ситуациях в истории, необходимо одно условие — сила России, незыблемость ее позиций на Черном море, в Крыму и на Кавказе, последовательность исторически преемственной политики на Балканах, политическая воля, ибо именно это объективно переориентирует политический потенциал соседа на другие, не враждебные цели. Но очевидно, что на описанном историческом и геополитическом фоне Чечня немедленно стала опорным пунктом геополитической дуги нестабильности на стыке межцивилизационного и межгосударственного соперничества.
Но стратегия США и Британии ощущается по всей исламской дуге — от Ближнего Востока до Пакистана через бывшую российскую Среднюю Азию. Россия же в течение трехсот лет втягивала кавказские и среднеазиатские народы в свою орбиту, чтобы воспрепятствовать британским попыткам подрыва своих южных рубежей. Только осенью 2001 года стало окончательно ясно, что уход из Таджикистана, к которому в свое время призывали российские либералы, давно бы привел к продвижению туда талибов. Эта экспансия, умело направляемая через Пакистан совсем неисламскими дирижерами, имела бы не только региональное значение. Клубок интересов пограничных Афганистана, Пакистана, Китая и отделенной лишь несколькими десятками километров Индии имеет глобальный характер.
Напомним, именно в этой точке в XIX веке, по словам блистательного русского политического географа и востоковеда начала ХХ века А. Снесарева, «в районе Гиндукуша, на юге Памира, произошло географическое соприкосновение» Российской империи с Англией, ибо «по сведениям Штаба туркестанского военного округа от 1903 года от бухарского кишлака Наматгута до вершины перевала Шит-Рака в Восточном Гиндукуше, по хребту которого идет индо-афганская граница, — один день „горного пешего хода“, 12−15 верст». Этот так называемый Средне-Азиатский вопрос решался на полях Первой мировой войны. Обретение Индией и Пакистаном ядерного оружия меняет ситуацию, делая Центральную и Южную Азию одним из центров мировой политики.
Фундаменталистский Иран с его религиозным мессианизмом 70-х годов в последние годы стал куда более осторожен во внешних проявлениях своих глобальных устремлений. Он не провозглашает задачу отрывать этнически близкие народы от других государств и не демонстрирует заинтересованность в дальнейшей дезинтеграции территории России. Россия в последнее десятилетие нужна Ирану как противовес Америке, Израилю и Турции.
Но сильная Россия стала бы преградой как Западу, так Востоку, и возрождение ее геополитической миссии в долгосрочном плане невыгодно ни либерально-националистическому тюркизму с его имперским пантуранизмом, ни шиитскому фундаментализму и нео-панисламизму. Неслучайно создание мусульманского государства в центре Европы — Боснии поддержали вместе со своим заклятым врагом — США, как «стражи исламской революции» Ирана, так и презираемая ими «декадентская» Турция, несмотря на холод между Стамбулом и Тегераном.
Глобальные духовные, политические и экономические интересы налицо. Но импульс к экспансионизму одних измеряется во многом провоцирующим вакуумом духовной, исторической и политической воли других. Одна из причин обострения соперничества и его новый объект очевидны — толчок дало разрушение исторической России, а предмет борьбы — не что иное, как сама Россия и поствизантийское пространство, сферы влияния и позиции на Балканах.
***
На таком историческом и геополитическом фоне развивается нынешняя евразийская стратегия США, поддержанная Британией, лишь следующей давним константам своей политики. На этом фоне идеология либерального глобализма и претензий на глобальное управление вызывает разные формы противодействия — от государственной политики непризнания американского диктата арабскими режимами авторитарного типа, до религиозно обоснованного терроризма, не контролируемого правительствами тех стран, где его финансовые и идейные центры расположены.
Очевидно, что западная цивилизация, будучи на пике своего материального и военного могущества, вступила в период духовного упадка. «Теплохладность» и отсутствие духовного целеполагания западной цивилизации, обращение ее ранее бесспорного культуртрегерского и духовного импульса исключительно в сферу материального отмечал А. Тойнби — сам скептик и агностик, равнодушно сделавший вывод о конце христианской культуры.
Бросая технологический, военный вызов другим цивилизациям, не утратившим духовные цели за пределами человеческого земного бытия, Запад сам духовно разоружен в отличие от времен крестовых походов. Америку, претендующую на руководство миром, невозможно победить технологическими и военными средствами. Поэтому духовным антиподом меркантильной цивилизации выступают диаметрально противоположные аскетические учения. А. Тойнби предсказал этот протест, который он назвал «зелотизмом», проведя параллель с восстанием иудеев против Римской империи. Тойнби даже предположил, что это будет нарочитый «архаизм, вызванный к жизни давлением извне со стороны потребительской цивилизации». Он отметил, что в современном исламском мире это будет протест «пуританской направленности», и даже назвал «североафриканских сенусситов и ваххабитов Центральной Аравии».
Все побуждает лишний раз оценить общемировое величие предшествующей двухсотлетней работы России на Юге. Не будучи сформулирована в какую-либо доктрину, она, тем не менее, обладала такой интуитивной системной целостностью, которая выдерживала давление окружающих ее интересов и цивилизаций. Именно такая целостность политики необходима сейчас России.
России необходимо осознать всю сложность исторического и геополитического контекста, в котором ей явно уготована роль жертвы и территориального резерва для умиротворения исламского мира, на который наступает цивилизация золотого миллиарда. В последней для России уже точно не отведено никакого места.