 |
| Фома | Сергей Худиев | 07.12.2011 |
«Почему Бог обращается со мной хуже, чем я со своими сыновьями? Им я даю прямые ответы, четкие, понятные правила — и безмерную любовь. В наших отношениях практически нет загадок; им не приходится напрягаться, чтобы расслышать „тихое веяние“. Почему же Бог заставляет нас угадывать, как слышать Его, как Его любить, как лучше всего Ему служить? Почему здесь открывается такой простор для интерпретаций?» — эти слова одного журналиста, некогда считавшего себя христианином, но теперь отошедшего от веры, выражают довольно частый вопрос: почему Бог скрывается? Почему Он не может, если Он хочет, чтобы мы верили Ему и слушались Его, просто ясно заявить о Себе и ясно изложить Свои требования?
На самом деле дело обстоит ровно наоборот — это человек прячется от Бога. «И скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. (Быт.3:8−10)». Это люди скрываются от Бога, не Бог от них. Звучит довольно неожиданно — но это правда. Люди обладают глубочайшей склонностью к самообману — к тому, чтобы прятаться от света истины там, где эта истина неприятна или неудобна. Более того, мы все способны к очень сложному, многоуровневому, глубоко эшелонированному самообману — мы обманываем себя и относительно окружающей реальности, и относительно наших собственных мотивов.
Есть известный психологический феномен — «стокгольмский синдром», когда люди, попавшие в заложники к бандитам и террористам, вскоре начинают горячо поддерживать их «правое» дело, и выполнять их распоряжения «не за страх, а за совесть» — даже если эти распоряжения направлены к собственной их гибели. Человек понимает, что, для того чтобы выжить, он должен повиноваться злодеям и не вызывать у них подозрений. Но мысль «я повинуюсь из-под палки бандитам, которые могут убить меня в любой момент» слишком дискомфортна — и человек принимает другую: «теперь-то я увидел правоту их дела». Что-то похожее происходит и с жертвами финансовых пирамид, защищающих, обманувшего их мошенника — яркий пример история с МММ.
Люди очень часто отказываются видеть правду, которая им не нравится — более того, они отказываются видеть и этот свой отказ. Если Вы скажете им: «Вы просто отказываетесь видеть истину» — на Вас искренне обидятся. Они будут горячо (и с искренностью, которую не разоблачит никакой детектор лжи) уверять, что они-то как раз пребывают в истине.
Не трудно признать, что так бывает — в самом деле, у нас перед глазами множество примеров. Нам легко смотреть на этих несчастных самообманутых людей со слегка высокомерной жалостью — ну мы-то не такие. Мы часто слышим это от атеистических публицистов, уверенных, что они-то просвещенные, современные люди, которые свободны от жалкого самообмана религиозников. Но увы — со стороны писания многих атеистов выглядят примерами гротескной интеллектуальной нечестности, которая ничуть не лучше напряженной зажмуренности культистов.
Более трезвый и разумный подход требует признать, что Вы и я страдаем той же склонностью к самообману, тем же нежеланием видеть неудобную правду, что и все остальные. Честность требует немалого подвига; это не что-то, чем мы обладаем с самого начала. Мы люди чрезвычайно изовравшиеся; как говорит пророк, «Лукаво сердце [человеческое] более всего и крайне испорчено; кто узнает его? (Иер.17:9)». Пытаться быть честным — это все равно как отдирать бинт, присохший к ране — бинт, может быть, уже грязный и воняет, и даже хочется от него избавиться — но избавляться больно. Бог открыл нам истину — Истина стала плотью и обитала с нами, Истина взошла за нас на Крест, Истина до сих пор пребывает с теми, кто готов ее принять. Как говорит Господь Иисус «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. (Иоан.14:6)». Он не прятался — Он был вознесен на Крест, вознесся во славе, проповедан в народах.
Здесь, в России, мы просто не могли не слышать Его имени. Мы стараемся игнорировать, не замечать, не помнить Его — но это значит, что прячемся именно мы, а не Он. Он кротко ожидает, пока мы наконец обернемся к Нему и скажем — «что повелишь нам делать, Господи?»
