Радонеж | Алексей Гладков | 03.12.2011 |
Кажется, повадки светских пикейных жилетов все-таки входят в околоцерковную моду. Например, убойный жанр открытого письма. Недавно Иван Охлобыстин, променявший приход на политический театр, написал патриарху такое письмо с вопросом: ходить или не ходить ему на «Русский марш»?
Удивил не столько вопрос, сколько форма обращения к Святейшему Патриарху. Вообще-то открытые письма — явление сугубо светское. Особенно их любят в России, где гражданское общество и при Политбюро и при семибанкирщине было имитацией. А публичные жесты успешно заменяли социальное действие. Открытое письмо — это именно такой жест. А еще точнее — ультиматум. Ведь молчание адресата по законам жанра все равно истолковывается как ответ. Да, отрицательный. Но возможность просто промолчать (а иногда молчание важнее слов) здесь не предполагается.
Для церковного человека такая форма общения в принципе не уместна. А если речь идет о Патриархе, то просто немыслима.
Именно такой стиль разговора выбрал президент Гильдии экспертов по религии и праву Роман Лункин, недавно направивший Святейшему свое «открытое» послание. Месседж этого документа — призыв к диалогу конфессий и тревожные указания на дискриминацию инославных христиан в России. Строго говоря, постановка вопроса вполне законная. Церковь вообще должна защищать униженных и оскорбленных. Но мы сейчас говорим о другом.
Примечательно, что взять патриарха «за пуговицу» со всей гражданской прямотой стремится именно православный человек. Переход с языка, принятого в церковном общении, на язык сильных гражданских жестов дался автору на удивление легко. Даже легче, чем Ивану Охлобыстину, который прежде чем податься в политические клоуны попросил отправить себя в запрет. Что касается Лункина, то он, конечно, не священник. Но какие-то сопутствующие, объясняющие шаги здесь были бы уместны. Скажем разведение религиозной и религиоведческой идентичностей. Их не последовало. И о перемене конфессиональной принадлежности или её потере — тоже ни слова. Следовательно, это обращение чада к своему Патриарху.
Обращение в форме публичного послания. Кино для всех. Я тут с Патриархом поговорю, а честной народ пускай послушает. Открытое письмо всегда имеет не одного, а двух адресатов. Того, кому оно послано, и тех, для кого оно «открыто». То есть общественность. Понятное дело, письмо — не исповедь, и все же. Есть в этом что-то умонепостижимое. Ну, примерно как объяснение в любви в лекционном зале при полной аудитории. Лункин обращается к Патриарху не как прихожанин, а как представитель экспертного сословия. Социальные маски иногда и впрямь имеют свойство прирастать к лицу. Человек нашел себя. Так же, как бывший священник Охлобыстин нашел себя в актерстве. Одно только «но». У актеров и экспертов в глазах общины особый статус. Гостевой, как сказали бы компьютерщики и сисадмины. И их оценки в Церкви воспринимают, что называется, ad libitum.