Бывает книга, прочитав которую, мы получаем представление о времени ее написания гораздо более полное и целостное, чем если бы мы вдруг проделали невозможный труд по изучению всех документов, просмотру всех фильмов, прочтению всех газет и всех остальных книг той эпохи. Такого рода книги, как правило, очень популярны, ибо они очень точно и откровенно выражают дух времени, открывают некий психологический архетип эпохи — дают исторический типаж, рисуют героя своего времени, которому все хотят подражать и на месте которого все хотят оказаться. Достоинство таких книг заключено в том, что они написаны с учетом психологии читателя: в них рассказывается о проблемах, которые волнуют каждого человека, и даются практические советы, позволяющие разрешать эти проблемы. Советы эти основаны на знании некоторых секретов психологии. Если там раскрываются секреты о том, как добиться власти, влияния на людей, как обрести богатство, — то интерес к ним вырастает на порядок. Читательский интерес к ним поддерживается и тем, что они написаны, как правило, простым и доступным языком и в захватывающей, детективной манере изложения, — от них невозможно оторваться. Интерес к ним вызван также тем, что они повествуют о том, что всегда и во все времена привлекало внимание человека: они раскрывают устроение души человека, законы, действующие в человеческом обществе и в межличностном общении. Такие книги целая эпоха в жизни человечества — они, можно сказать, и делают эту эпоху, создают ее. К такого рода книгам относится книга Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей». Эта книга является прямо-таки путеводителем по современной жизни. По существу же она является практическим руководством и учебником современного делового этикета, подчиненного конкретной цели. Сам автор очерчивает некоторые цели уже в самом названии учебного пособия, но это цели лишь промежуточные, потому что приобретение друзей и умение оказать влияние на людей должны помочь достичь конечных целей: общественного признания, финансового успеха и здоровья. Кто же в наше время не захочет узнать: каким способом можно всего этого добиться? Иллюстрируя эту мысль, автор рассказывает, как в ответ на объявление в газете, в котором было всего несколько фраз: «Увеличивайте свои доходы; Учитесь умело пользоваться речью; Готовьтесь к руководящей роли» танцевальный зал нью-йоркского отеля «Пенсильвания», в период депрессии, заполнили две с половиной тысячи человек. Никакое другое объявление, да еще в такое трудное время, не смогло бы собрать столько народу в одно место, где ничего, кроме слов-ответов, не выдавали. Такой интерес к этим вопросам есть самый главный критерий для оценки нашей эпохи. Поистине это эпоха, на знамени которой начертаны эти лозунги, столь привлекательные для людей, собравшихся в тот вечер в отеле «Пенсильвания». Но тут возникает вопрос: когда же эта эпоха началась, что можно считать ее началом? Ответ на этот вопрос можно получить, познакомившись с учением протестантов и, в частности, с учением Кальвина, который когда-то сформулировал его следующим образом: о спасении нечего беспокоиться, ибо это беспокойство ничего не может изменить в нашей загробной судьбе, потому что человек предопределен ко спасению Богом. Его последователи пошли дальше самого учителя, — они дополнили эти слова очень интересным, с точки зрения учения о спасении, тезисом. Бог избирает людей ко спасению, — учили они, — и в земной жизни эта избранность отмечена тем, что им Бог дарует богатство. Это религиозное учение о спасении и стало началом той эпохи, идеалом которой стало обретение богатства, потому что каждый захотел получить «пропуск» в Царствие Небесное, каждый постарался обрести тот внешний знак, который подтверждал бы его предопределенность ко спасению — каждый стал стремиться ко «спасению»: к обретению капитала. Так родился капитализм, который и определил лицо современной эпохи. Нынешнему поколению русских людей, хотя оно и собиралось жить при коммунизме, приходится жить при капитализме. И здесь возникает вопрос: возможен ли капитализм без этой религиозной основы, без такого учения о спасении? Станет ли русский человек жить ради капитала и также ему аскетически служить, как служит ему протестант-капиталист? Зачем русскому человеку миллиард долларов, сможет ли он его прокутить и пропить за свою короткую жизнь? А он обязательно начнет его пропивать, потому что не увидит смысла в простом его накоплении и аскетическом служении ему. На это способен только протестант, для которого накопление капитала — есть служение Богу и обретение спасения. Поэтому для того, чтобы русский человек сделался капиталистом, его прежде надо сделать протестантом. Напрашивается и еще один вопрос: не с этим ли связана экспансия протестантизма? Не хотят ли из нас сделать протестантов, чтобы мы могли вписаться в мировое сообщество, в единое мировое государство с единой мировой религией? Ведь протестант с охотой примет идею служения богатству, его легче будет ввести в единое мировое государство, ему проще будет принять единую мировую религию, потому что у протестантов размыты догматические и экклезиологические принципы. Но, конечно, нас прежде надо научить ценить богатство и поклоняться ему, потому что только через такое поклонение возможно это «посвящение» в протестанта. Однако православного человека очень трудно заставить служить богатству. Душу православия, его духовный стержень составляет аскетика. Аскетика определяет и основные принципы отношения человека к своему спасению, к тому, что для религиозного человека является самым главным в жизни. Если в аскетике провозглашен принцип нестяжания, как основной принцип достижения Царствия Небесного, то в таком исповедании веры невозможно религиозное отношение к капиталу, как к средству достижения Царствия Небесного. Аскетический принцип отречения от мира, которым пронизана православная аскетика, не совместим также с прозелетической и вытекающей отсюда деловой активностью католиков и протестантов. Учение о предопределении ко спасению (которое было и у католиков, и у протестантов) напрямую связано с монофелитством, потому что в этом учении воля человека в деле спасения не имеет никакого значения — все определяет лишь Воля Божественная. Казалось бы, такая монофелитская установка должна была бы содействовать религиозному отречению от мира, но парадоксальным образом неверная мысль порождала и ложную религиозную психологию — в конкретном отношении к миру и католичество, и протестантизм выражали арианский и пелагианский подход. Если в католицизме и протестантизме такой подход существует в скрытой, психологической форме, то у иеговистов арианство становится основой и их догматического учения. Иисус Христос, по их учению, не является Сыном Божиим. Но явление этой старой ереси в новом обличии не столь удивительно, потому что это явление есть закономерное и логически обоснованное развитие протестантского учения. Подчеркивание в Иисусе чисто человеческих черт, желание обойти или рационалистически объяснить чудесную сторону евангельского повествования подготавливали сознание религиозных людей к тому, чтобы провозгласить Его просто человеком или иным каким-нибудь тварным существом. Но, провозгласив Иисуса тварью, иеговисты создали психологические предпосылки для того, чтобы Иисус — тварное существо, затмил бы славу Бога, потому что именно это тварное существо, а не Бог спасает человечество. Такое учение переворачивает всю сотериологию, ведет к нравственной деградации — и, в конечном итоге, к принятию антихриста, ибо именно он будет тварным «спасителем» человечества, который установит справедливое царствие здесь, на земле. По учению иеговистов, апокалиптическое число спасенных праведников (144 тыс.) на небесах уже давно исполнено из числа адептов их религии. Поэтому те, кому предстоит спастись сегодня, будут уже пребывать здесь, на земле. На ней и будет установлена справедливая жизнь: придет Христос и установит мировое правительство, которое и обеспечит тем, кто наследует это земное царствие, райскую жизнь. Но учение иеговистов есть лишь логическое завершение той генетической цепочки ересей, которая берет свое начало еще от первой христианской ереси евионитов. Основным догматическим содержанием этой логической цепи ересей, которое было пронесено через все ереси, было наличие в учении тезиса о тварности Сына и, как следствие этого ложного тезиса, стремление устроиться здесь, на земле — создать здесь подобие Царствия Божия. Такое религиозное мышление (в той или иной степени свойственное всем западным конфессиям) порождало и стяжательское отношение к миру. В России к богатым всегда относились с подозрением. На Западе же богатые окружены особым почтением и уважением — и это понятно, они ведь избраны Богом. Поэтому идеология капитализма стала естественным выражением протестантской морали и логическим завершением западной догматической мысли. Однако стяжательское, потребительское отношение к миру родилось гораздо раньше — еще в грехопадении человека. Грехопадение произошло по причине искушения человека неверным образом добра, т. е. неправильным пониманием добра. Ересь это и есть неправильная идея, неверный образ добра — ложь. Можно сказать, что грехопадение совершилось из-за того, что в мире родилась первая ересь, и эта ересь несла в себе уже те основные признаки, которые мы находим и в первой христианской ереси евионитов, и во всех последовавших за нею ересях. Ева поверила тварному существу, сатане, больше, чем Богу. Диавол, в образе змия, предложил первым людям некий образ спасения, вхождения в вечную жизнь: будете, как боги (Быт. 3,5), — лукаво произнес он, поставив под сомнение все, что говорил Бог. Отцу лжи (Иоан. 8,44) люди поверили как своему «спасителю» — приняли за Спасителя не Бога, а тварь. Кроме того, первые люди поверили в то, что они могут сделаться богами не по благодати, а восхищением, воровством, т. е. именно тем способом, которым и антихрист восхитит свое божественное достоинство и имя. Кстати говоря, в самом способе вхождения в вечную жизнь, который предложил сатана, есть некий магический оттенок предопределенности: сделай определенное дело (определенную операцию) и в результате этой операции получишь и спасение. Предопределенность присутствует и в утверждении законников-фарисеев, которые учат, что исполнением всех мельчайших предписаний можно обрести спасение. Ева неверно отнеслась и к самому плоду древа познания. По учению святых отцов, древо познания — это древо, через которое человек приобщается Святых Таин, но до времени эта тайна была сокрыта от человека — он должен был подготовиться к ее принятию длительным постом — воздержанием в послушании. Ева же увидела плод совсем в другом качестве, прельстилась его чисто внешней, земной красотой (оно приятно для глаз Быт. 3,6) — древо было вожделенно. Вот это вожделенное, потребительское, стяжательское отношение к величайшей святыне и стало началом греха. Через грех Ева приобретает (стяжает) сына, которого называет Каин, что на древнееврейском языке означает: приобретение, стяжание. Само смысловое значение имени открывает и духовный смысл того, что произошло в грехопадении. Да и сам Каин — это тот, кто стал алчным стяжателем, приобретателем, который не останавливался ни перед чем, даже перед убийством. Потомки же Каина уже забыли о стяжании благодати — они занялись стяжанием земных благ: стали устроителями первой цивилизации, стяжателями нового земного рая. Православной традиции всегда был чужд дух накопительства — в ней культивировался дух нестяжательства, он был душой аскетической традиции, а аскетическая традиция была душой истории стран, исповедующих Православие. Невозможно себе представить православную страну, в которой будет открыто провозглашен лозунг о спасительности стяжания. Поэтому Православие и культ стяжательства — «две вещи несовместные». Нынешняя же популярность у нас книги Дейла Карнеги говорит о том, как мы далеко отошли от Православия. В самом начале книги автор открывает одну опытную аксиому межличностного общения, которая явилась ему как откровение в поисках истины и которую автор даже отказывается обсуждать — ей можно только свято следовать, иначе друзей завоевать уже никогда не удастся. Содержание этой аксиомы очень показательно для того, чтобы ощутить разницу между православием и протестантизмом. «Критика бесполезна, — пишет Карнеги, — потому, что она заставляет человека обороняться и, как правило, — стремиться оправдать себя, критика опасна потому, что она наносит удар по его гордыне, задевает чувство собственной значительности и вызывает у него обиду». [Карнеги Дейл. «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей», М., «Прогресс», 1989, с. 43.] Один из основных принципов межличностного общения, по Карнеги, это оставить гордыню в неприкосновенности, тогда как один из основополагающих принципов православной аскетики есть борьба с гордыней — матерью всех грехов, по определению святых отцов. Рождение такой книги в лоне православной традиции немыслимо и еще по одной причине — в ней рекомендуется еще один принципиальный метод межличностного общения, чуждый православию — игра. Автор рассказывает о том, как в ответ на бестактное письмо одной дамы, он хотел вначале написать письмо, в котором в «самых откровенных выражениях» собирался выложить начистоту все, что он о ней думал. Но он сумел взять себя в руки. «Мне захотелось, — пишет Карнеги, — быть немножко умнее дураков и постараться превратить ее враждебность в дружеское расположение. Задача была нелегкой, но мне нравилась такого рода игра». [Указ выше соч., с. 192.] Автор сам сознается, что метод завоевания друзей, предлагаемый им, есть лишь игра: ты играешь совсем в другие чувства, не в те, которые ты испытываешь в этот момент; ты высказываешь совсем не те мысли, которые тебе приходят в это время в голову — ты высказываешь то, что хотят услышать с той стороны. Поэтому то, что предлагает автор, есть лишь маскировка подлинных чувств, мыслей и намерений, иначе говоря, лицемерие. И хотя автор призывает быть искренним в похвалах, но суть дела от этого не меняется — лицемерие не может быть искренним, оно все равно будет сокрытием своих подлинных намерений. Автор предлагает некий свод правил, соблюдение которых в межличностном общении поможет сохранить душевный комфорт общающихся сторон. Для этого, по мнению автора, необходимо только обходить острые углы. Но такой на первый взгляд доброжелательный принцип общения: «обходить острые углы» — на самом деле является эвфемизмом, за которым скрывается совсем другой смысл: допустить в межличностное общение с самого начала ложь. Однако на православном языке это означает: сделать такое общение не истинным, а ложным, не спасительным, а погибельным. Кроме того, соблюдение этих правил, по мнению автора, необходимо и для того, чтобы добиться своей цели, своей выгоды. Об этике в такого рода межличностных отношениях говорить не приходится — они сводятся только к этикету, к соблюдению определенных правил корыстной игры. Таким образом, это есть то же стяжательство, о котором говорилось в начале, но только это цивилизованное стяжательство, обличенное в некий свод правил — этикет нашего времени, этикет стяжателя. Этикет возник в высшем обществе и всегда был средством скрыть свои подлинные мысли и желания. Этикет практиковался ради мирных отношений между людьми — по существу он был межличностной дипломатией воюющих сторон, в которой каждая сторона могла отстоять свои интересы. Поэтому принципы этикета всегда были далеки от основ подлинной этики — и в этическом плане это позволяло ничего не менять в человеке. Даже, наоборот, он содействовал развитию в человеке лицемерия, двоемыслия и двоедушия. Этикет фактически был красивым фасадом, за которым скрывалось нравственное безобразие души. Этикет никогда не затрагивает главного нравственного изъяна в человеке — гордыни (матери всех грехов, по определению святых отцов). Поэтому та дипломатическая неприкосновенность гордыни в межличностном общении, на которой как на обязательном условии комфортного и результативного (в смысле стяжательности) общения, настаивает автор, — сохраняет в неприкосновенности и главный источник греха в человеке. Такое общение создает новые, благоприятные условия развития гордыни. Этикет же служит лишь внешней, косметической маской, скрывающей эти болезненные духовные процессы, совершающиеся внутри. Поэтому рецепт достижения счастья, предлагаемый автором, можно сравнить с тем случаем, как если бы кто-то, у кого была бы смертельная болезнь сердца, придя на прием к врачу, получил бы от него, вместо лекарства, — крем для улучшения цвета лица и зубную пасту, делающую улыбку ослепительной. Этикет делает из человека типичного фарисея, исполняющего правила межличностного общения, но не меняющего ничего внутри себя — гробом окрашенным, который снаружи кажется красивым, а внутри полным костей мертвых и всякой нечистоты (Мф.23,27). Протестанты отвергли нравственное совершенствование — они не знают святости, не понимают, в чем смысл обожения. Для них спасение — это не процесс, а некий единовременный акт веры или усвоения Божественного предопределения. Такой акт не требует дальнейшего морального совершенствования, не требует аскетического отношения к себе, а это ведет к нравственной деградации. Поэтому проповедь этикета вместо этики — закономерное следствие той нравственной деградации, которая произошла в лоне протестантизма в результате неверно воспринятого образа спасения, усвоенного через неверную идею спасения. Но мы должны, однако, признать, что предлагаемая Карнеги методика действительно достигает тех результатов, на которые она нацелена. Это говорит лишь о том, что мир уже давно отошел от тех нравственных идеалов, которые были высказаны в Евангелии. Протестантизм принес в мир новую этику, заключающуюся во внешних принципах протестантской морали (закона) — и мы эту мораль впитали, сделали ее своей. Невозможно себе представить, чтобы книга Карнеги вызвала интерес в среде православно-мыслящих, ибо все принципы межличностного общения, отстаиваемые автор, находятся в коренном противоречии с теми этическими и аскетическими принципами, которые являются краеугольным камнем Православия. Поэтому книгу Карнеги с православной точки зрения можно рассматривать не столько как инструкцию по завоеванию земных друзей, сколько как пособие по приобретению «друзей» в поднебесье, среди духов злобы поднебесных (Еф.6,12). Протестантская этика на нашей, русской почве принесет еще более печальные плоды, чем на Западе, потому что здесь не воспринимается ее религиозное содержание. Даже этикет рождается из непререкаемой религиозной заповеди: Не убий (Исх.20.13). Безрелигиозность же избавляет от соблюдения этой заповеди, поэтому и соблюдение правил этикета (даже такого целенаправленного, стяжательского, который предлагает Карнеги) — становится необязательным и бессмысленным: зачем же соблюдать этикет, если всего можно достигнуть и без его соблюдения? Малоизвестный России вид преступления — заказное убийство, явившийся в таком обилии в последнее время, говорит о том, что мы усваиваем не протестантскую этику и этикет, а стяжательскую цель этого этикета: богатство, положение в обществе, власть. Поэтому единственным средством от морального вырождения, которое несет с собой протестантизм, и падения в нравственную бездну, в которую ввергает Россию безрелигиозность, — является возвращение России к тем традиционным устоям нравственности, которые выносило в себе Православие. Только вера в Бога может спасти Россию.
