Вcё кроме церкви у нас деградирует

20 лет свободы Церкви

Певец Юрий Шевчук заявил недавно, что Церковь больна как и все другие общественные институты, больна теми же грехами, которыми больны и мы. С ним не согласен руководитель отдела социальных исследования Института общественного проектирования Михаил Тарусин, по мнению которого только Церковь и осталась единственной здоровой общественной силой в современной России. В беседе с корреспондентом «Фомы» он рассказал, как в постсоветские годы изменился портрет верующего и положение Церкви в обществе, а также объяснил: кого вообще можно считать верующим православным христианином, как минимум, с точки зрения социологии.

— Михаил Аскольдович, медицинские термины, наверное, не совсем применимы в социологии, но раз уж спор начался именно с них, скажите: Церковь больна или нет?

— Я скажу, что Шевчук неправ, когда ставит Церковь в ряд с другими общественными институтами, потому что других общественных институтов у нас просто нет, а Церковь есть. Церковь — это сегодня единственный, я бы сказал, последний окоп русской общественной, нравственной жизни. У нее масса проблем в отношении с той же властью, в возрождении социального служения, но это всё проблемы развития, проблемы существования живого тела. Что касается других институтов, то в них сегодня никакой жизни практически нет, поэтому сравнивать их проблемы и проблемы Церкви в сегодняшней России просто неправомерно.

— А что это за институты, которых нет, а должны бы быть?

— Во-первых, институты демократии. Мы же себя позицинируем как демократическая страна. Это свободные выборы, независимые СМИ и судебная система, а также независимые органы региональных властей и т. д. Во-вторых, малый и средний бизнес, который в экономике страны должен занимать не менее 50% ВВП, как в других развитых странах. В-третьих, — это неправительственные некоммерческие организации, роль которых в обществе должна быть, конечно, более серьезной и ответственной, чем та, которую они играют сегодня.

Вообще, национального возрождения за эти двадцать лет у нас очевидно не произошло. Мало того, произошла просто невероятная деградация национальной культуры, всего национального русского мира.

На этом фоне Церковь выглядит хорошо, но и ее силы не стоит переоценивать. Воцерковленными сегодня являются не более 16−17% населения России. Что же касается всех тех, кто называет себя православными людьми, то это скорее говорит о некой культурной и исторической традиции, но конечно не о внутреннем мироощущении и духовном состоянии этих людей. Среди них, конечно, много тех, кто не просто в своем нравственном состоянии, но даже в своей личной жизни далеки от христианского православного мира.

— Получается, что Церковь возникший вакуум все-таки не заполнила и проблем общественных решить не может? Или это вообще не ее задача?

— Ну, во-первых, что значит, «не заполнила вакуум»? Церковь это организация, как известно, добровольная, и она не может собой занимать все общественное пространство по той простой причине, что человек свободен в своем выборе: идти в Церковь или не идти в Церковь. Во-вторых, 20 лет в стране, которая до того не просто активно проповедовала, а воинственным методом насаждала атеизм — это не очень большой срок, так что даже те изменения, что уже произошли в обществе за это время, они, на мой взгляд, просто революционные. У нас в конце 1980-х годов было примерно 3−4% верующих в стране и примерно 5 500 — 6 000 приходов. Сегодня у нас 20 тысяч приходов, около 700 монастырей, и количество воцерковленных верующих увеличилось в разы.

Это, конечно, колоссальная победа Русской Православной Церкви, которая к тому же еще, могу об этом сказать с особой гордостью, сохранила национальную церковную традицию, чего абсолютно нельзя сказать о Европе, где либерализм и модернизация общества привели, фактически, к отказу от христианских традиций. Этого в России, слава Богу, не произошло.

Я не первый раз говорю о том, что, если бы от меня зависело, я бы поставил памятник русской православной старушке, потому что во многом благодаря этим старушкам Русская Церковь выжила во времена советской власти. Другие люди ходить в храмы в основном боялись, хотя, конечно, было много исключений. Старушки же не боялись ничего, и веру в своих душах сохранили именно они. Это был очередной подвиг русской женщины.

— Но теперь время меняется, меняются наверное и верующие?

— За последние 20 лет социальный портрет православного верующего в нашей стране сильно изменился. Если раньше соотношение мужчин и женщин было один к девяти, то сегодня это соотношение уже примерно три к семи. Значительно уменьшился средний возраст и выросло число образованных верующих. Этот портрет стал похож на портрет среднего россиянина, хотя, конечно, еще несколько отстоит от него по своим социальным показателям.

— А можно провести какую-то грань: верующий или не верующий? Кого можно считать верующим, а кого нет?

— Этот вопрос требует дополнительного разъяснения, потому что понятие верующий многосложное и не ординарное. С одной стороны, сегодня примерно 60−65% людей старше 18 лет по разным социологическим данным называют себя православными верующими. Но надо иметь в виду, что из них посещают храмы с разной степенью частоты не более половины из тех, кто так отвечает. То есть, около половины из числа опрошенных посещают храмы хотя бы один-два в год, например, по таким главным праздникам, как Пасха и Рождество Христово. Что касается воцерковленных верующих, то таковыми по моему мнению можно называть тех, кто ходит в храм не реже одного раза в месяц и хотя бы раз в год и чаще участвует в таинствах исповеди и причастия. Таких сегодня в стране примерно 15−18% от общего числа людей старше 18 лет. Я считаю, что это уже очень много, тем более, что эта цифра постоянно растет. Скажем, еще лет пять назад таковых было не более 10% - 12%.

— А чьи это данные?

— Это данные исследований, проведенных в Институте общественного проектирования, где я работаю. Я сам занимаюсь исследованиями вопросов религии и православной веры в нашей стране. Также эти цифры называют наиболее солидные социологические центры, которые занимаются этим вопросам, такие как ФОМ (Фонд общественное мнение), ВЦИОМ и еще два-три центра.

— Давайте попробуем подвести итог. На Ваш взгляд, должна ли Церковь быть сегодня агрессивной и активной в социальном плане?

— Понятия агрессивный и активный сильно отличаются. Навязывать свою социальную помощь обществу — я такого вообще не представляю, как такое может быть, тем более со стороны Церкви. А что касается социальной активности — несомненно.

Церковь уже ведет очень большую социальную деятельность. Патриарх говорил о том, что необходимо при храмах создать целый штат социальных работников, а фактически во многих приходах они уже есть. Может быть, они просто не в штате, но существует много специальных групп именно при храмах и приходах, которые занимаются социальной помощью нуждающимся, ведут масштабные социальные проекты, часто — при поддержке епархиальных властей и местного бизнеса. Мало того, сегодня эта социальная работа вышла на новый уровень, когда уже требуется активная организационная и иная помощь, в том числе правовая и со стороны властей и со стороны бизнеса, и, несомненно, со стороны священноначалия Русской Православной Церкви.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=6236