 |
| Эксперт | Елена Чудинова | 21.10.2011 |
На днях автору этих строк довелось узнать о социологическом опросе, проводимом по поводу переименования так называемого Ленинградского вокзала и станции метро «Войковская».
Опрос, собственно, вот он, здесь.
Корректности ради отметим, что речь идет все же о явлениях разного ряда. Подходя формально, первый случай представляется попросту бесспорным, поскольку термин «переименование» ошибочен. Речь идет о возвращении исторического названия. О возвращении нашей истории. Вспомним хотя бы, как Государь Николай Павлович, с чьим именем неразрывно связано начало отечественного строения железных дорог, подумал даже о том, что народ может слишком уж напугаться чугунной новинки. И отдал приказ: солдаты, вперед! И доблестные преображенцы, семеновцы, кавалергарды, конногвардейцы и артиллеристы бесстрашно (о, да, это вправду было смелостью!) сели в новехонькие поезда в Санкт-Петербурге — чтобы выйти в Москве. Чтобы ехать незнамо как, без лошадей. Как же частило сердце, как изумленно выдохнула грудь, когда поезд тронулся, когда колеса застучали! Ах, какие прелестные истории замазаны псевдонимом Ульянова, словно кистью сонной художника-варвара! Но стоит имени чуждому опасть черной чешуей, все это вновь засверкает.
Однако во втором случае термин «переименование» корректен. Станция «Войковская» была открыта в канун 1965 года, когда на дворе стояла советская власть. Никак иначе станция никогда и не называлась. Это дает козырь противникам переименования. Чуть что — вступает хор голосов, поющих во всех подобных случаях одну и ту же песню: советская история — тоже история! Что же нам теперь — и полетами в космос не гордиться?!
Однако мне хотелось бы задать оппонентам немудреный вопрос: а летал ли в космос Петр Лазаревич Войков? Он же Пинхус Вайнер. (Интересно все-таки, отчего они так ненавидели собственные свои имена, имена, от родителей доставшиеся? Гайдары, Кировы, Троцкие, Зиновьевы, Сталины — имя имен не помнящих легион.) У меня несколько иные данные о его основной деятельности.
Итак: организатор террористического покушения на генерала И.А. Думбадзе, градоначальника Ялты. Сам, впрочем, бомбы не бросал, определив на дело смертника. Видимо, берег себя для дальнейших подвигов. И они воспоследовали.
В печальнопамятном феврале вернулся из эмиграции (недурно прожил десять лет в Швейцарии и Франции) в Россию. Некоторые полагают, что ехал в одном пломбированном вагоне с Ульяновым, иные очень серьезно доказывают, что в следующем поезде. Весьма велика для нас разница.
Активный организатор не только расстрела в Ипатьевском особняке, но также автор провокации, явившейся мотивировкой этого расстрела. Лично перевел на французский письмо некоего «монархиста». Сообразно этой подделке (ныне доказанной) августейшую семью собирались похитить, что, как и требовалось, подстегнуло колеблющихся товарищей.
Спьяну рассказывал, бывало, о том, что видит кошмары о Екатеринбурге. Рассказывая, все вертел золотой перстень с рубином, лично снятый с руки одной из жертв.
Оно, конечно, государство у нас светское, мнения православных можно не учитывать. (А православие между тем сопричло убиенную семью к лику святых.) Но все же, коль скоро сильные мира нашего не смущаются крестить перед телекамерами лбы, отбивать поклоны и затеплять свечки, их невмешательство в прославление имени Войкова выглядит несколько своеобычно, чтобы не выразиться грубее.
Руководил на Урале реквизициями продовольствия у крестьян, отнюдь не чураясь самых людоедских способов.
Придушил на том же Урале сельскую кооперацию.
Торговал национальными сокровищами — произведениями искусства, к примеру, творениями Фаберже.
Этот перечень далеко не полон — я пишу сейчас не о Войкове.
Самое верное решение о том, как должна называться станция метро (опрос предлагает давать собственные варианты), пришло ко мне уже после того, как я проголосовала, увы. А ведь оно такое простое! Верное решение ведь всегда так просто, что потом гадаешь — отчего долго не приходило.
Станция метро должна называться «Ковердинской».
Июньским днем 1927 года, полпред СССР в Варшаве Петр Лазаревич Войков (уж назовем его так), плотно закусив в вокзальном буфете, направился по платформе к поезду. Но войти в салон-вагон ему не довелось. Навстречу полпреду шел девятнадцатилетний мальчик в аккуратно отглаженном поношенном костюме. Его звали Борис Коверда.
Сын сельского учителя, Борис совсем маленьким ребенком был свидетелем лютых картин красного террора. Он видел убийство своего двоюродного брата, он видел зверскую расправу над другом семьи — священником Лебедевым. (Товарищи очень любили устраивать духовным лицам «ледяное крещение».) Другое дитя могло чего-то не понять и забыть. Борис Коверда понял и запомнил все.
«За Россию!» — воскликнул он, поднимая револьвер.
Имена Войкова и Коверды связаны в истории навек, как имена Марата и Шарлотты Корде. Нет ничего более логичного, чем подобная замена.
Так и слышу здесь негодующее: как, прославлять одного убийцу вместо другого?!
Нет, любезные мои, Борис Коверда не убийца. По целому ряду причин.
Во-первых, это не было нападением на безоружного. Войков, убегая, отстреливался. Его проблема, что ручонки от страха тряслись: ни одна из выпущенных пуль не попала в юношу.
Во-вторых, что важнее, Коверда не выводил себя своим поступком за пределы правового поля страны, в которой жил. Он не предпринял попыток скрыться. Он добровольно сдался в руки представителей власти. (СССР сильно давил на Польшу, речь на суде заходила и о смертной казни.) На суде Борис Коверда выразил сожаление о том, что причинил Польше беспокойства.
В-третьих, что самое важное, выражая готовность подчиниться законам Польши, Борис Коверда выступал против беззакония, возведенного в принцип СССР. У тех, кто сделал убийство без суда нормой жизни, не должно и не может быть представителей в живущих по закону странах. Тот, кто привык безнаказанно убивать по собственному хотению, не должен удивляться, если его самого пристрелят как бешеную собаку.
Польша не последовала примеру Швейцарии, не только оправдавшей Мориса Конради (казнившего Вацлава Воровского), но и оборотившей суд над ним в суд над большевизмом. Борис Коверда был приговорен к пятнадцати годам каторжных работ. Спустя десять лет был амнистирован. Прожил долгую и достойную жизнь. Хотя имя его сделалось в среде белой эмиграции символом справедливого возмездия, хотя о нем слагали стихи (строчкой одного стихотворения я и озаглавила эту статью), его отличала редкая скромность.
Станция, ныне называющаяся «Войковской», некрасива. Обычная хрущевская сороконожка. Но ведь ее можно отделать заново. А еще — поставить бы на ней памятник Борису Коверде. Таким, как запечатлели его фотографы в дни суда. Непослушные волосы, смущенная мальчишеская улыбка, аккуратный галстук-бабочка. И начертать на постаменте слова преподобного Феодосия Печерского: «Живите мирно со своими врагами, но не с врагами Божиими».
Не знаю, удалось ли мне кого-нибудь убедить проголосовать за название «Ковердинская». Просить о том не прошу. Прошу об ином. Не пожалеем двух минут своего времени! Вернем себе Николаевский вокзал. И освободим метро от Войкова. Любое достойное название станции будет хорошо. И немало достойных названий люди уже предложили.
Любое из них подойдет. Но все же.
