Грозные события последнего времени, беспрецендентная волна террора против мирных граждан нашей страны, всплеск «исламского» экстремизма на Северном Кавказе, вызывая одинаковые эмоции у большинства, разных людей заставляет задумываться над разными аспектами происходящего. Меня, в силу специфики моих профессиональных интересов, все это заставляет задуматься над религиозно-идеологической стороной дела. Поразительный (хотя при более глубоком рассмотрении вполне для них естественный) феномен состоит в том, что те же самые люди, которые совсем недавно прославляли Басаева, Радуева и К* как прогрессивных борцов за независимость угнетенного чеченского народа, вскоре, словно переключенные невидимым выключателем, не называли борцов иначе, как *нелюдями* (одно время очень модное среди журналистов слово) и призывали к максимально возможной жестокости по отношению к террористам. Для трезвого человека, чье сознание свободно от идеологических клише, столь характерных для нашей образованщины, и при этом внимательно следящего за прессой, элемент игры (завязанной, однако, на весьма кровавые события) во всем этом был очевиден. Основная тональность многочисленных публикаций была такова. Против новой демократической России, проводящей прогрессивные преобразования, восстает злая, реакционная, фундаменталистская сила в лице радикального ислама. Теперь-то вы видите, говорили нам, что для России нет иного пути, кроме союза с либеральным Западом. Интересная игра, думалось мне, если при переключении всей тональности, идеологических оценок, эмоционального накала с одного полюса на другой (в 1994−96 гг. в роли мракобесной силы была Россия) вывод получается тот же самый. Попробуем, однако, трезво разобраться в ситуации. Для начала кратко укажем (чтобы затем вовсе не заниматься этим) на то, что называется *спецаспектом*. Вряд ли среди даже в меру информированных людей есть кто-то, кто не знает о несомненной роли американских спецслужб во взращивании (включая финансирование и обучение) такого явления, как моджахедизм. Так называемые *моджахеды*, с которыми воевала советская армия в Афганистане и которые составляют основу бандформирований, вторгающихся с территории Чечни в Дагестан, — это не просто борцы за ислам, это такие борцы за ислам, которые вскормлены и обучены спецслужбами форпоста либерального мира. Это прекрасно обученная и вооруженная террористическая армия, в значительной степени являющаяся весьма дорогим товаром, которая создана и используется в первую очередь для педалирования так называемого исламского фактора и развала Советского Союза, а затем и России. (Для чего, собственно, нас и втянули в бесплодную и абсолютно не нужную войну в Афганистане.) Стоит задаться вопросом, как же это получается, что спецслужбы стран, давно провозгласивших в качестве приоритетов плюрализм и открытое общество, финансируют и обучают те силы, которые могут потерять (и уже реально теряют) управляемость и начать угрожать самому существованию западного мира? Как идеолог, я спрашиваю себя, почему умеренно-левые, неолиберальные правительства Европы делают все, чтобы на свою голову способствовать образованию все большего числа мусульманских государств на своем континенте (Босния, Чечня, Косово и т. д.)? Для того чтобы сформулировать хотя бы приблизительный ответ на этот вопрос, в частности, в применении к нынешней ситуации на Северном Кавказе, необходимо внимательно присмотреться к такому явлению, как радикальный исламизм и, в частности, ваххабизм. Специалистам хорошо известно, что с точки зрения традиционного ислама ваххабиты, появившиеся довольно поздно — в середине XVIII века, — это своего рода исламские протестанты. Как и христианские протестанты на начальном этапе их существования, они стремятся к отказу от недолжных, с их точки зрения, нововведений («бида»), культа святых, осуждают пороки духовенства (мнимые или действительные) и проявляют крайнюю нетерпимость в борьбе со своими оппонентами. Весьма характерной для ваххабитов является вражда к мистике и учительству, к эзотерическим суфийским движениям. В целом им свойственен пафос радикального упрощенчества, непризнание никаких авторитетов, кроме Корана. Как типичные протестанты, ваххабиты апеллируют к «изначально чистой» традиции, объявляют о своем стремлении избавить ее от позднейших наслоений. Своим результатом это имеет отрицание традиции как принципа, поскольку всякая подлинная традиция складывается в ходе истории, а протестантизм по своей сути является отменой истории; он выдает за традицию свое представление о ней. Невозможно в одну реку войти дважды, невозможно реально вернуться в первоначальную чистоту традиции, проигнорировав результат последующего развития. Поэтому такая реформация превращается в насилие над реальностью, в подмену традиции и жизни утопией, в значительной мере субъективной. Первоначальная апелляция к «традиции», вопреки естественному ходу вещей, есть следствие отрыва от Традиции с большой буквы, от питающих ее глубинных духовных истоков и поэтому рано или поздно приводит к либеральной реакции. Все вышеизложенное есть, конечно, схема, упрощение; сама действительность, разумеется, сложнее, но у меня есть сильная уверенность, что эта схема выражает суть разбираемого явления. Необходимо только заметить, что «исламский протестантизм (ваххабизм), по-видимому (пусть поправят меня специалисты по исламу, если я неправ), все-таки в большей степени склонен к кровопролитию, к силовому решению своих проблем. Таким образом, когда нам говорят, что России угрожает ислам или, более того, религиозность как таковая, необходимо понять, что эта угроза исходит от радикальной, утопически ориентированной силы, в равной степени враждебной как российско-православной традиции, так и традиции ислама. И, подобно тому, как «исламский» радикализм взрывал в свое время традиционный арабский уклад, он взрывает теперь традиционный, исторически сложившийся уклад жизни северокавказских народов, передавая нам привет от спецслужб Запада и других заинтересованных стран. Те, кто стимулирует этот процесс, достигают одновременно нескольких целей. Во-первых, руками «исламских» радикалов, которые субъективно выступают за религиозное общество, против секуляризации, дискредитируется сама идея традиционализма, традиция как принцип. Во-вторых, Россию просто заталкивают в союз с неолибералами против «фундаменталистов», «мракобесов» и «реакционеров». Россия объявляется одним из форпостов либерального мира, обрекается на бесплодную, изнурительную схватку с мощным пассионарным движением и при этом искусственно отрывается от собственной исторической традиции, в основе которой Православие, а отнюдь не либерально-гуманистические ценности, заталкивается в рамки принципиально чуждой идеологемы. Нас почти насильно вгоняют (политически-агентурная сторона дела — отдельный вопрос) в новую, полную страха и ненависти гражданскую войну, могущую привести лишь к новому социальному сбросу и окончательному распаду страны. В случае же неудачи России в очередной чеченской войне или слишком больших жертв всегда можно и поменять полюса, призвать на время уведенных в тень С. Ковалева, Е. Масюк и К* и начать новую пропагандистскую кампанию против России, в очередной раз не оправдавшей надежд прогрессивно-демократического мира. Вполне можно сказать, что закулисные режиссеры этого процесса (наличие которых является вопросом только для очень наивных людей) путем осуществления на практике определенных спецтехнологий (подробный анализ которых выходит за рамки статьи) сталкивают два идеологических и политических фантома: современный российский режим, являющийся плодом неолиберальной революции, и радикальный «исламизм», — надеясь остаться от этой схватки в стороне. Вспомним, кстати, что «фундаменталистская», «исламская» Чечня с начала 90-х годов была излюбленным полигоном демократических экспериментов для новой московской власти. Россия, развалу которой все это способствует, является, по этой схеме, своего рода, «черной дырой», всасывающей в себя все деструктивные, разрушительные тенденции, продлевая, тем самым спокойное, благополучное существование либерального Запада (как на это достаточно прозрачно намекает Збигнев Бжезинский в своей нашумевшей книге). Напрасно, однако, они обольщаются. Ибо, вскормив в Евразии Бен-Ладена, обязательно рано или поздно получишь у себя под боком своего Фаррахана. Думается, однако, что дело не ограничивается этим. Либеральная Европа и Америка со своей гуманистически-индивидуалистической культурой к настоящему времени практически исчерпали свои творческие, созидательные возможности. Слишком велик стал отрыв от христианских, духовных истоков европейской традиции. Неолибералы бессильны перед мощным пассионарным напором «исламского» радикализма. Что может противопоставить благополучный европейский (да и современный российский) обыватель, так любящий свою «свободу», свой комфорт и свои удовольствия (по крайней мере заведомо больше каких-то идей и уж тем более религий) исламскому радикалу, в любой момент готовому умереть за свою веру? Выродившиеся дети поздней осени европейской культуры — они прямо нуждаются в этой мощной пассионарной силе с ее безусловным теоцентризмом, строгой иерархией и жестким укладом. Нет возможности сопротивления, ибо угасли собственные духовные силы, потеряно сознание абсолютной истины, велика жажда подчиниться ясному и простому, завораживающему своей мощью. Отсюда массовый исход европейских интеллектуалов в ислам — от Рене Генона до бывшего священника Вячеслава Полосина. Добавим сюда исконную любовь левых к террору (и попустительство либералов) и застарелую вражду к своему консерватизму, к своей традиции. Этот прогрессизм таков, что скорее он согласится терпеть у себя инородный радикализм с его прямым террором (который так похож бывает на террор левый), чем примирится с «новым средневековьем». Какова же ситуация в самой России и каковы возможности ее руководства? Вряд ли будет большой ошибкой сказать, что она весьма печальна. Кроме общих слов о «борьбе с терроризмом» и понятного стремления применить на практике остатки профессиональных навыков армии и спецслужб, российское руководство не имеет глобальной идеологии и стратегии выхода из нового кризиса, не имеет четкого представления ни о цели предстоящего пути (а «борьба с терроризмом» — это, безусловно, определенный путь, определенный процесс), ни о духовных и сверхценностных мотивах, могущих побудить народ идти по этому пути, ни о всем комплексе ресурсов и связей, которые необходимо задействовать для достижения цели, ни о способах этого задействования и т. п. Не менее растерян и беспомощен перед лицом новой угрозы и российский обыватель. На фоне всего этого не очень умными выглядят призывы «бороться с терроризмом, как в Израиле». В Израиле, как хорошо известно, имеется такая весьма монолитная идеология и мощная пассионарная сила, как сионизм, способная весьма эффективно мобилизовать энергию отпора, духовную энергию нации. Что может сыграть аналогичную роль в России? Честь ельцинского триколора, совесть С. Ковалева, улыбка Масюк или, может быть, «общечеловеческие ценности»? Осталась ли у нас, обывателей, вдруг оторвавшихся от «ночного сеанса» и начавших «охранять» свои дома, глубинная связь со своей традицией или способность к жертве, хотя бы сопоставимая со способностью «исламистов»? Говорят, что страх за свою жизнь и жизнь близких мобилизует некие дремлющие силы, рождает энергию отпора. Это заблуждение. Испуганный баран не становится волком. Нужная иная природа, иная психология, иная иерархия ценностей. Тот, кому день и ночь внушают систему ценностей потребительского общества, выше которой уже для слишком многих ничего нет, вряд ли способен по воле необходимости сразу стать воином. Вряд ли может способствовать этому и систематическое глумление над святынями русского народа, вплоть до Самого Христа, которое регулярно позволяют себе те самые СМИ, которые ныне зовут нас на борьбу с терроризмом. Современное российское общество еще более бессильно перед лицом радикального ислама, чем либеральная Европа, где сохранился хотя бы элементарный порядок, и оно останется таковым до тех пор, пока не начнется возврат (как сверху, так и снизу) к той идеологии и тому типу духовности, которыми была создана тысячелетняя держава. Борьба за Россию, за самое существование ее, питаемая духовной энергией народа, не возможна прежде всего без возгревания собственной святыни. А таковым в России может быть только Православие. Только бросив все силы на возрождение собственной духовной, религиозной традиции, на воссоздание ее сакрального ядра, которое затем уже обрастет социальной плотью, можно из недр этой традиции обращаться к традиционному исламу, начинать диалог с ним и с другими традиционными силами как с равноправными партнерами, надеяться на союз всех консервативных, традиционалистских сил против всех радикалов, экстремистов и утопистов, стремящихся взорвать естественный ход истории. Главным лозунгом такого союза должно стать углубление каждого в свою традицию и умеренный консерватизм, что только и может обеспечить политическую стабильность общества. Такой союз мог бы стать ответом России политическим манипулятором, «технологам», загоняющим мир в «черную дыру» фантомов.
