 |
| Православие.Ru | Протоиерей Андрей Ткачев | 13.10.2011 |
О Симеоне Столпнике сказано,
что он услышал на службе в храме заповеди блаженства. Они запали ему в душу, и Симеон, тогда еще мальчик совсем, захотел знать их смысл. Нашелся пожилой человек, объяснивший будущему подвижнику слова Господни о духовной нищете, о кротости, о милости, о чистоте сердца. Вскоре Симеон бежал тайком из дома в поисках жизни трудной и непостижимой, приводящей человека от земли на небо.
Об Антонии Великом сказано, что однажды в храме он, будучи еще совсем молодым человеком, услышал призыв Христа, обращенный к богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19: 21).
Эти слова Антоний почувствовал как обращенные к нему лично, и хотя не обладал большим имением, вскоре отказался от всего и начал упражняться в молитвах непрестанных и посте строжайшем.
Когда говорю об этом, думается мне нечто очень простое и вместе с тем таинственное. Люди, представляющие собой великое сокровище Церкви, люди, сравнимые с яркими звездами на церковном небе, начинали свой великий труд ради Господа Иисуса Христа с того, что в один прекрасный день евангельское слово вонзалось в их сердце, как сладкий шип. Сердце уязвлялось любовью к Богу и стремлением к иной жизни, как говорится в молитвах: «Сердце мое в любовь твою уязви». Эта сладкая рана, по сравнению с которой уязвление земной любовью похоже на укус комара, вела их по жизни долгие годы и влекла на большие труды и заставляла забывать то, что было, стремясь к тому, что будет. Все это начиналось и впервые происходило на богослужении в храме.
***
Так вот в чем вопрос.
Мы ведь то же самое Евангелие слышим и читаем. Почему оно не творит в нас такого переворота в мыслях? Почему не влечет любовными узами к жизни лучшей и чистейшей? Почему не воспламеняет сердца в ту же меру, что и у лучших сынов Царства?
Почему, почему, почему?
Может, мы по-другому читаем Евангелие? Не как Книгу Жизни, а лишь как одну из книг, необходимых при богослужении?
Может, мы не так слушаем Евангелие? Не как голос Пастыря, зовущего Своих овец, а как что-то другое, уж и не знаю что? Может, слышим просто протодиаконский рык или шепот старенького протоиерея?
Может, мы не способны чувствовать великую силу Благовествования, и если да, то почему?
Вопрос даже не в том, почему после прочтения Евангелия вот уже несколько столетий подряд никто не уходит из наших храмов в места пустынные ради отшельничества или столпничества. Возьмем планку ниже. Вопрос в том, почему далеко не каждый человек, выходящий из храма, способен четко ответить на вопрос, что читалось сегодня в храме из слова Божия.
Не удерживаем мы в памяти живые слова, не фиксируем, не объясняем и не разжевываем. А то, что проглочено цельным куском, по необходимости плохо усваивается.
Некоторые тексты мы поем, например те самые заповеди блаженства, услышав которые, изменил свою жизнь Симеон Столпник. И поскольку поем, то к словам примешивается мелодия, желающая быть соперницей слову по красоте и запоминаемости.
Со своим служебным отношением к слову церковная музыка давно распрощалась. Она стала яркой, эффектной, многоголосой, временами — крикливой и страстной. Своими полуоперными раскатами она то и дело мешает понять, почувствовать и запомнить, что же, собственно, поется. Вещи смысловые и сущностные спрятались за стеной красивости.
Церковный обряд, созданный для того, чтобы облегчить понимание Евангелия, при неправильном к себе нашем отношении способен усложнить понимание Евангелия.
Дайте человеку, как говорил один из персонажей Лескова, «до Христа дочитаться» — и вы сделаете его прежний образ жизни — теплохладный и вялотекущий — невозможным. Может очень даже случиться нечто, сказанное об Алеше в романе «Братья Карамазовы»:
«Алеше казалось даже странным и невозможным жить по-прежнему. Сказано: „Раздай все и иди за мной, если хочешь быть совершен“. Алеша и сказал себе: „Не могу я отдать вместо „всего“ два рубля, а вместо „иди за мной“ ходить лишь к обедне“».
Ввысь повлечет человека евангельский голос Господа Бога. И это «ввысь» будет означать также и «вглубь». Тот же Симеон Столпник слышал Голос, повелевающий: «Глубже копай». Именно копая вглубь себя, он взошел на столп и провел на нем 37 лет.
И опять-таки дело не в том, чтобы все люди всходили на столпы или массово оставляли работы и семьи, устремляясь в места дикие и пустые. Миллионам наших крещеных соотечественников надо сначала научиться «отдавать два рубля и ходить к обедне», что представляет из себя подвиг подлинный и для многих весьма трудный.
Но нужно также, чтобы раз за разом, время от времени в каждом поколении находился в народе человек, которого пронзит на службе «глагол, проповеданный с силою многою», и для которого с этого момента начнется новая жизнь, зовущая к почести небесного звания.
Христианский народ бесплоден, если в нем не рождаются, не являются святые. Без подлинных носителей Духа христианский народ — это соль, потерявшая соленость. Если же Божии избранники рождаются и исходят на труды, то моментом «зачатия» нового избранника чаще всего является слышание Христовых слов за богослужением.
Оно вечно новое — Евангелие. Его нужно слушать таким свежим и девственным ухом, словно ты всякий раз делаешь это впервые. В сущности это великий подарок. Потому и говорится: «И о сподобитися нам слышанию святаго Евангелия Господа Бога молим».
Слышанное много раз приходит вновь — как не слышанное ни разу.
Святой Лука-исповедник, архиепископ Симферопольский, в автобиографической книге «Я полюбил страдание» свидетельствует о себе следующее. В один из тяжелейших периодов его жизни, когда он дерзнул оставить служение пастырское и занимался только служением врачебным, знакомый наизусть евангельский текст заставил его трепетать как осиновый лист. Это был текст о явлении Воскресшего Христа ученикам на озере Тивериадском и о разговоре с Петром.
«Симоне Ионин, любиши ли Мя?» — трижды спрашивал Господь, а Лука, стоявший за службой, содрогался от страха, чувствуя, что вопрос задается именно ему.
Он слышал эти слова и читал их сам несметное количество раз. Однако наступил день, когда эти слова были не просто рассказом о разговоре Господа с Петром, а словами, бьющими в самую больную точку его собственного сердца. «Любиши ли Мя? Паси агнцы Моя».
Подобное должно происходить и происходит в нужное время со всяким богомольцем, внимательным к слову Божию и к своему сердцу.
«Любишь ли Меня?», «Зачем ты усомнился, маловер?», «Сегодня надобно Мне быть у тебя в доме», «Пейте от нее все, сия есть Кровь Моя», — эти и многие другие слова нужно пережить как обращенные ко мне лично.
И пусть святость, подобная святости Симеона или Антония, не родится от моего слышания Господних слов. Но любовь, и слезы, и сердечный трепет, а вместе с ними и перемена жизни, пусть малая и незаметная, не родиться не смогут. И так, как капли постепенно наполняют чашу, наберется со временем и у меня от этих малых встреч с Господом живая влага, достаточная, чтобы утолить жажду.
