Недавно председатель приемной комиссии Исторического ф-та МГУ, отчитываясь перед собранием преподавателей истфака, констатировал печальный факт — заметное падение уровня подготовки абитуриентов. Надо заметить, что основная масса первокурсников приходит к нам в последние годы из московских школ, исконно поставлявших самый сильный студенческий контингент. Самое печальное, что нынешнее поколение начинает отставать не только по количеству, но и по качеству знаний: запинаются на общеизвестных фактах отечественной истории, знакомых вчера даже «двоечникам» — хотя бы по книгам, фильмам и домашним разговорам. Очевидно, сегодня и книжки мало читаются, и фильмы меньше смотрятся, и разговоры ведутся в быту на иные темы. Подмеченная тенденция совпадает с моими впечатлениями преподавателя древней истории, занимающегося с первым курсом: год от года недавние школьники — талантливые и слабые, усердные и ленивые — выглядят, в массе, все более «серыми». Наступает момент, когда об этом хочется сказать как можно громче. Кроме того, родительские наблюдения, опыт педпрактики и размышления о бедах нашего общества побуждают воззвать к собратьям-преподавателям вузов и школ: дорогие коллеги, давайте поговорим о судьбе российской средней школы по большому счету. Это наше дело — дело практикующих преподавателей. Думается, что школьный вопрос так важен для всей нашей жизни, что сопоставим по значению с проблемами экономическими. В надежде начать серьезную дискуссию, получить отклик единомышленников пишутся эти строки. Текущее десятилетие можно назвать временем педагогических инноваций: классические гимназии, лицеи, православные и всяческие частные школы, педагогические «лаборатории» — какой богатый теоретический ассортимент, сколько разнообразия! Но в нашей множественности со всеми ее положительными и отрицательными сторонами четко проступает одна закономерность: генеральной идеи среднего образования не найдешь ни в частном, ни в государственном секторе. Имеются отдельные (пусть в том или ином случае самые правильные) положения о необходимости эстетического или нравственного воспитания, о пользе классического образования, о развитии самостоятельного мышления и т. д. Отсутствует решающее слово, которое прояснило бы конечную цель школьного образования, связывая многие начинания воедино. А как же «школа ХХ1 века», идея которой возникает то на философских семинарах Библера, то в программных изданиях «Московского учебника», то еще в каком-нибудь интеллектуальном горниле? Увы, этот тот серьезный случай, когда ученые люди сугубо научно и сугубо теоретически созидают «правильное» будущее. Правда, история учит, что попытки строить новый мир голым умом кончались всегда очень плохо, но она же свидетельствует, что люди не склонны внимать урокам прошлого. К счастью, продукция «школы ХХ1 века» пока настолько несъедобна, что ее не переварит ни одно, даже самое левое учебное заведение. Если нет сформулированной генеральной идеи средней школы, то на практике прослеживаются некоторые выразительные тенденции. И прежде всего заметно, что средняя школа в наши дни стремится уподобиться школе высшей. В ней появляются «кафедры» и «лаборатории», читаются спецкурсы, приглашаются вузовские преподаватели. Идет погоня за высоким уровнем «научности». Конечно, нельзя отрицать, что в принципе сотрудничество кандидатов и докторов со средней школой благотворно. Но если оно внедряется в русле общей кампании по переносу в среднее образовательное звено элементов вузовских программ — в добром результате можно усомниться. Действительно ли полезно школьникам раньше времени уподобляться студентам? Зачем это нужно, если высшая школа начинает со своих азов и учит хорошо? Как быть с проблемой неизбежных перегрузок, расшатывающих — не только теоретически, но прямо на глазах — душевное и телесное здоровье подростков? Кто серьезно занимался вопросом соотнесения возрастных и познавательных ступеней? Кто учитывал давно известный феномен «выдохнувшихся отличников», на смену которым может прийти более широкая масса «выдохнувшихся эрудитов»? Есть еще и практическая сторона медали: жизненный опыт показывает — чем важнее и ученее слова, тем больше показухи и псевдоучености, чем моднее спрос на «специалистов», тем он неразборчивее. Качество нынешних школьных спецкурсов могло бы составить предмет особой дискуссии. С установкой на повышение «научного уровня» связано увеличение количества учебных дисциплин: обществознание со всеми своими подразделениями, экономика, основы морали, социология, культурология, окружающий мир, кибернетика, история цивилизаций и т. д. Да еще обязательные предметы по выбору, да еще факультативы… Кто, положа руку на сердце, скажет, что напичканный множеством учебных предметов ребенок стал ученее и культурнее? Что усвоенные формулы ориентируют его в практической жизни? Благой результат декларируется на бумаге, но в жизни наблюдается вопиюще противоположная картина. Между тем потихоньку выщипываются перья традиционных гуманитарных дисциплин. Если весь курс всеобщей и отечественной истории вмещается в рамки девятилетнего «концентра», что может получиться, кроме скудного конспекта — при любом мастерстве учителя? Невежество учеников прямо-таки запрограммировано. Во время педпрактики в одной из лучших московских школ мне довелось наблюдать, как старшеклассники не смогли вспомнить, кто такие иезуиты. И чему тут удивляться, если исторических романов они не читают, а про иезуитов слышали что-то лишь раз, в отведенные для этого минуты? А что стало с нашей национальной гордостью — русской литературой? Сколько часов отводится ей в старших классах? Конечно, есть школы, работающие по своим особым, улучшенным программам, но много ли их на всю страну? Лицо молодежи все равно будет определять типичная государственная школа, о которой и должно болеть наше сердце. От нее во многом зависит будущее российского общества, ее ошибочная ориентация чревата, на наш взгляд, катастрофой экологического масштаба. В решающее, переломное время, которое мы переживаем, не вуз, готовящий специалистов, а средняя школа, формирующая характер нового поколения, становится героиней дня. Думается, что ее проблемы касаются не только соответствующего министерства, они достойны того, чтобы привлечь внимание и академических кругов, и вузовских преподавателей, и авторитетных деятелей культуры, которым «за державу обидно». Сошлемся на опыт немцев, которые занимаются проблемой школы со свойственной им основательностью. В Германии в дискуссиях на школьные темы принимают участие ведущие университетские профессора, главные школьные проблемы решаются на правительственном уровне. Так вот, немцы уже прошли нашу стадию увлечения интенсивным обучением и крепко разочаровались в результатах. В частности, была отмечена потеря у молодежи интереса к учению. В результате в 1995 г. комиссия Бундестага по реформе образования предложила увеличить срок начального образования до 6 лет. В этом решении воплощается забота о здоровье детей и ставка на постепенный, основательный характер их развития. Кроме того, если раньше основная задача школы понималась как натаскивание на абитур, на вуз, то теперь выдвигается тезис о приоритете неформальных результатов, ставится под сомнение важность школьной отметки. Пора и нам четко обозначить генеральную цель среднего образования, ясно осознать путь развития средней школы. Осмелимся утверждать, что ответ на этот важнейший вопрос подсказывают не теоретики, не министерства, не изобретатели новых педагогических приемов, а самые острые требования текущей за нашими окнами жизни. Инстинктивно общество уже откликнулось на них, обнаружив неожиданную тягу к классическому образованию. Это первое непроизвольное движение, на наш взгляд, весьма симптоматично. Мы исходим из того, что главные бедствия переживаемого смутного времени — экономическая разруха и нарастающая варваризация общества. Обе беды абсолютно очевидны, одна из них напрямую связана с проблемой образования и воспитания. Наплыв криминала, порнухи, жестокости — явления общеизвестные и международные. Грубость нарастает, как снежный ком. Площадная брань звучит в коридорах университета, имитация оной — в стенах школы, причем среди девочек и малышей. В семьях почти совсем выветрилась мода воспитывать детей; заботятся лишь о том, чтобы обеспечить их определенным набором материальных благ и знаниями, полезными для будущего преуспевания. Психологи отмечают, что малыши разучились нормально играть. В школу приходят дети, не знавшие сказки и книжки, «телевизионные», зачастую с нездоровыми изменениями в психике. Ранняя компьютеризация продолжает дело телевизора, формируя психически неполноценный тип, вытесняя зародыши культурных интересов. Недавно мы гордились тем, что Россия — самая читающая страна, сегодня уже вступило в жизнь бескнижное юное поколение. Перечень печальных явлений одичания можно продолжать долго. Они некрасивы, но дело не в этом. Суть в том, что они лежат в основе самых серьезных социальных болячек. Эмоциональная и нравственная неразвитость обещает замену любви развратом (что уже происходит), ненормальную семью, неблагоприятную демографию. Процветание наркомании, сексуальный беспредел с последующими медицинскими проблемами, повышенный интерес к деньгам, спокойное отношение к самым нечистым способам добывания оных лежат в той же плоскости неполноценной человеческой личности. Убыль культуры обещает в будущем плохих граждан (поскольку неразвитый человек не способен самостоятельно осмыслять политические и общественные проблемы) и плохую науку (вследствие того, что в молодежной массе исчезает интеллектуальный интерес к загадкам мироздания). Из этой жизненной картины мы выводим главную задачу начальной и средней школы — воспитательную. Слово звучит банально, неблагополучие уже замечено наверху и соответствующие научно-административные инстанции скоро спустят нам новые стандарты воспитания. Возможно, они будут исполнены в том же духе, что ныне действующая программа нравственного развития: в одну колонку дети вписывают дурные человеческие качества, в другую — хорошие, и дело в шляпе: школьник всей душой прилепился к добру. Может быть, чиновники придумают что-нибудь новое, но в любом случае новые воспитательные стандарты будут предназначены для старой, ныне действующей — интенсифицированной и перегруженной — школы. Произнося слово «воспитание» как ключевое, мы подразумеваем создание принципиально иного школьного организма, предполагаем небывалые дотоле усилия, особого рода целеустремленность всего педагогического процесса, новую организацию всех учебных задач ради отчаянной битвы с черными «уроками жизни», ради восстановления полноценной человеческой личности. При этом не требуется изобретать особых педагогических приемов, достаточно использовать разумным образом добрые старые средства. Жизнь не требует новаторской школы, она нуждается в нормальной школе, адекватной современной социальной среде. А поскольку среда больная, норма состоит в том, чтобы не подыгрывать, а противостоять. Прежде всего, в наше время школа должна взять на себя те функции, которые в недавнем прошлом исполняли семья и общество. Вчера родители читали ребенку книги, приучали его к вежливости, приобщали к труду и т. д. Общество предъявляло спрос на интеллигентность, порядочность, целомудрие и проч. Поскольку сегодня участие родителей в деле духовного развития ребенка резко снизилось, а общественная среда преподносит самые негативные уроки, то в этих условиях либо школьный учитель преобразуется в воина, поднявшего меч на всесильного дракона тьмы, либо мы сложим руки и будем приносить чудищу все новые и новые жертвы. Невольно вспоминается пророчество Стругацких, предрекавших, что главным героем нашего времени должен стать учитель. Первым шагом на пути к нормальной школе могла бы стать новая программа для средней школы, составленная силами специалистов-практиков, берущихся разгрузить преподавание от лишних предметов. В основу разгрузки мы кладем идею, что школа дает не «науку», а лишь основы научных знаний, но в такой подборке и таким способом, чтобы сформировать у детей духовное и заинтересованное отношение к окружающему миру. Приоритет мы отдаем гуманитарным дисциплинам как краеугольному камню духовного развития. И вообще мы осмеливаемся высказать парадоксальную мысль: не выходят ли на первый план гуманитарные проблемы, проблемы человеческой личности, именно в наше время высочайших успехов научно-технического прогресса? Две причины, связанные с вопросом быть или не быть человечеству, обуславливают постановку такого вопроса: во-первых, появление сотворенных наукой мощных технологий и сил, которые безопасны только в руках доброго повелителя; во-вторых, острейшая на всей земле и особенно в России экологическая ситуация. Ответственное же отношение к науке и экологии гарантируется не набором правильных экологических и нравственных представлений (таковые имеются и спокойно нарушаются), но лишь высоким общим интеллектуальным и нравственным уровнем общества. Наравне с гуманитарными дисциплинами должна стоять биология, задача которой — дать как можно больше конкретных знаний об окружающей флоре и фауне, привить уважение и любовь к чуду живой природы. Преподавание технических предметов было бы плодотворно увязать, с одной стороны — с развитием бытовых технических навыков, с другой — с большими мировоззренческими проблемами философского типа. Выделение морали, культуры, экологии в отдельные предметы является, говоря словами одного знаменитого историка, административным безумием. Желательно создать почасовой график предметов, устанавливающий неторопливые, основательные сроки обучения. Необходимое для этой цели время можно выкроить отчасти за счет лишних дисциплин, но прежде всего за счет целостности курсов. Вопрос стоит так: что лучше — поверхностная полнота или выборочный принцип, дающий возможность глубоко проработать наиболее важные темы. Если мы делаем установку на развитие глубоких культурных навыков, ответ будет в пользу второго решения. С нашей точки зрения, 9-летняя школа не должна быть полной, но обязана быть очень основательной. Именно она отвечает за «качество» поколения. В 10−11 классе можно уже переключить внимание на чистую «науку», вводя элементы специализации, готовя учащихся к вступительным экзаменам в вузы. Неспешное преподавание позволит устранить перегрузки и даст время для плодотворной внеклассной работы. Значение ее должно многократно возрасти, принципы — усовершенствоваться. Музыка, народные и бальные танцы, театральные постановки, ручной труд должны активно войти в школьную жизнь — не как второстепенные дополнительные предметы, но как важнейшие элементы воспитательной работы. Школьные спектакли и внеклассное чтение — первые великие союзники учителя в деле умственного, нравственного, культурного развития ребенка. Школьный театр активизирует прекрасные литературные тексты, развивает художественный вкус, прививает культуру чувств; репетиции учат дружескому общению, изготовление костюмов и декораций — радостям творчества. Не заменить ли нам годовые экзамены годовыми отчетными спектаклями? Проблема внеклассного чтения достойна стать едва ли не основной школьной проблемой. Культурный человек — читающий человек. Как привлечь детей к книге, каким способом контролировать самостоятельное чтение, каково соотношение классного и внеклассного списка книг, как подключить к делу родителей? Все эти вопросы надо тщательно продумать, осознавая, что, в конечном счете, любовь или равнодушие ребенка к книге определяет исход всей нашей воспитательной кампании. Наверно, изложенный взгляд на среднюю школу напоминает манифест. По сути, таковым он и является, хотя в нем нет революционного духа. Опасно смаху рушить чужое, чтобы протолкнуть свое. Большие повороты совершаются медленно. Пока мы созываем под знамя «нормальной школы» сочувствующих людей и предлагаем для начала организовать дискуссию по существующим школьным программам. Очень полезно было бы всенародно обсудить, например, печально знаменитую культурологию, или способы преподавания истории, уложенной в прокрустово ложе девятилетки. Далее, мы хотели бы наметить реальные черты «нормальной школы» с помощью новой программы, вышедшей из-под пера единомышленников. А потом, если дело наладится — испытания на практике, убеждение через опыт, расширение круга сторонников, постепенное и мирное завоевание школьного пространства. Наш девиз: «Войско сражается — Бог дарует победу».
