«КОНВЕНЦИЯ О ПРАВАХ ЧЕЛОВЕКА И БИОМЕДИЦИНЕ» СОВЕТА ЕВРОПЫ И «ОСНОВЫ СОЦИАЛЬНОЙ КОНЦЕПЦИИ» РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

Во второй половине ХХ века медицинская теория и практика претерпевают принципиальные изменения. Сегодня медицина обладает средствами не только лечения болезней, но и управления человеческой жизнью. Новые биомедицинские технологии обеспечивают современной медицине реальную возможность «давать» жизнь (искусственное оплодотворение), определять и изменять ее качественные параметры (генная инженерия, транссексуальная хирургия), отодвигать «время» смерти (реанимация, трансплантация, геронтология).
Применение новых биомедицинских технологий в России с каждым годом расширяется. Но, в отличие от стран Европы и Америки, оно до сих пор осуществляется вне рамок достойного правового регулирования. Например, до сих в России отсутствует законодательство о фетальной терапии, включающей изготовление «лекарств» из тканей человеческих зародышей. Поэтому вопрос о этическом самосознании врачей-практиков, ученых-исследователей и моральной ответственности пациентов за согласие на принятие той или иной методики лечения приобретает в настоящее время особую важность. Нравственные убеждения людей остаются сегодня практически единственным способом регулирования применения и защиты общества от разрушительных последствий использования новых биомедицинских технологий.
Именно поэтому в 2000 году в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви (далее — ОСК РПЦ) появляются два раздела — «Здоровье личности и народа» и «Проблемы биоэтики». Внимание Церкви к этим проблемам — это не попытка угнаться за модными умонастроениями, а выражение «глубокой пастырской озабоченности» возможностью духовно-нравственных и социальных последствий бесконтрольного применения биомедицинских технологий, активно вторгающихся в жизнь современного человека (преамбула раздела XII).
Но здесь встает принципиальный вопрос. Можно ли согласовать новую медицинскую практику с внутренним духом и строем Православия? В состоянии ли Церковь дать адекватные решения на вопросы, вызванные «бурным развитиембиомедицинских технологий» (1,73)? И насколько предлагаемые ею рекомендации приемлемы для современного общества и человека?
Социологический опрос студентов-медиков (256 человек), проведенный кафедрой биомедицинской этики РГМУ весной 2001 года, показал, что хотя 70,7% студентов считают себя православными, тем не менее 39,8% считают допустимой эвтаназию (37,7% - против); 55% считают, что искусственный аборт делать можно (27,3% -против); допустимость фетальной терапии признают 60,2% (18,4% - против). Данные социологического опроса мы прокомментируем, как свидетельство неспособности современной системы образования обеспечить духовно-мировоззренческий «запрос» учащихся адекватным гуманитарно-образовательным «предложением», а именно преподаванием теологии, содержательным уровнем таких дисциплин, как философия, религиеведение, этика, культурология. Не случайно, в полной мере осознавая роль образования в становлении личности врача в ОСК отмечается, что «весьма важно ознакомление преподавателей и учащихся медицинских учебных заведений с основами православного вероучения и православно ориентированной биомедицинской этики» (1,68).
В то же время существует возможность прокомментировать данные социологического опроса и как свидетельство ситуации «ножниц», т. е. трагического расхождения «теории» православия и «практики» поведения людей. Здесь неизбежен вопрос: а может быть биоэтические рекомендации ОСК расходятся не только с жизнью человека, но и принципиально неприменимы для современной медицины? Могут ли они рассматриваться как некое руководство для практического применения? Соответствуют ли эти рекомендации существующей в мире практике регламентации биомедицинских исследований?
Для получения конкретного ответа на поставленный вопрос сравним ОСК РПЦ и главный международный документ, регулирующий практику современной биомедицины — «Конвенцию о защите прав человека и достоинства человеческого существа в связи с использованием достижений биологии и медицины: Конвенция о правах человека и биомедицине» (далее — Конвенция), принятую Советом Европы в 1997 году.
В статье 1 Конвенции говорится:"В области использования достижений современной биологии и медицины Стороны (2) обязуются защищать достоинство и индивидуальную целостность каждого человека, гарантировать всем без исключения уважение личности, основных прав и свобод"(3, 18). Вряд ли можно утверждать, что данная позиция находится в противоречии с основными принципами отношения к человеку, изложенными в пункте 1 раздела XII ОСК: «Формулируя свое отношение к широко обсуждаемым в современном мире проблемам биоэтики, в первую очередь к тем из них, которые связаны с непосредственным воздействием на человека, Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений о жизни как бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3. 14), к достижению совершенства Небесного Отца (Мф. 5. 48) и к обожению, то есть причастию Божеского естества (2 Пет. 1. 4)"(1,73).
Статья 2 Конвенции утверждает, что «Интересы и благо человеческого существа должны иметь преимущество перед интересами общества и науки"(3,19). В ОСК констатируется: «Взаимоотношения врача и пациента должны строиться на уважении целостности, свободного выбора и достоинства личности. Недопустима манипуляция человеком даже ради самых благих целей"(1,69).
Статья 3 Конвенции утверждает, что «…Стороны обязуются предпринять необходимые меры в целях обеспечения равной доступности медицинской помощи надлежащего качества для всех членов общества"(3,19). В ОСК констатируется, что «Церковь призвана в соработничестве с государственными структурами и заинтересованными общественными кругами участвовать в выработке такого понимания охраны здоровья нации, при котором каждый человек мог бы осуществить свое право на духовное, физическое, психическое здоровье и социальное благополучие при максимальной продолжительности жизни"(1,69).
Статья 4 Конвенции утверждает: «В сфере здравоохранения всякое вмешательство, включая вмешательство с исследовательскими целями, должно осуществляться в соответствии с существующими профессиональными требованиями и стандартами"(3,19). В ОСК констатируется, что «исходя из своего многовекового опыта Церковь предупреждает и об опасности внедрения под прикрытием «альтернативной медицины» оккультно-магической практики, подвергающей волю и сознание людей воздействию демонических сил. Каждый человек должен иметь право и реальную возможность не принимать тех методов воздействия на свой организм, которые противоречат его религиозным убеждениям"(1,70).
Помимо установочных положений нельзя не отметить общность взглядов и по конкретным позициям. Часть IV Конвеции «Геном человека» запрещает любую форму дискриминации по признаку генетического наследия (статья 11), ограничивает проведение тестирования только в целях охраны здоровья (статья 12), запрещает вмешательство в геном человека с целью изменения генома наследников данного человека (статья13), вводит запрет на выбор пола (статья 14). В ОСК Церковь предупреждает, что что «целью генетического вмешательства не должно быть искусственное «усовершенствование» человеческого рода и вторжение в Божий план о человеке. Поэтому генная терапия может осуществляться только с согласия пациента или его законных представителей и исключительно по медицинским показаниям» (1,78). Вмешательство в геном человека, направленное на его модификацию является крайне опасной, «ибо связана с изменением генома (совокупности наследственных особенностей) в ряду поколений, что может повлечь непредсказуемые последствия в виде новых мутаций и дестабилизации равновесия между человеческим сообществом и окружающей средой» (1,78). В ОСК предложено и решение проблемы генетического тестирования: «Успехи в расшифровке генетического кода создают реальные предпосылки для широкого генетического тестирования с целью выявления информации о природной уникальности каждого человека, а также его предрасположенности к определенным заболеваниям. Создание «генетического паспорта» при разумном использовании полученных сведений помогло бы своевременно корректировать развитие возможных для конкретного человека заболеваний. Однако имеется реальная опасность злоупотребления генетическими сведениями, при котором они могут послужить различным формам дискриминации. Кроме того, обладание информацией о наследственной предрасположенности к тяжким заболеваниям может стать непосильным душевным грузом. Поэтому генетическая идентификация и генетическое тестирование могут осуществляться лишь на основе уважения свободы личности» (1,78).
ОСК и Конвенцию объединяет позиция о недопустимости купли-продажи человеческих органов и тканей. «Тело человека и его части не должны в качестве таковых являться источником получения финансовой выгоды" — говорит статья 21 Конвеции.(3,23) «Церковь считает, что органы человека не могут рассматриваться как объект купли и продажи» (1,80). И не только. «Потенциальный донор должен быть полностью информирован о возможных последствиях эксплантации органа для его здоровья. Морально недопустима эксплантация, прямо угрожающая жизни донора. Наиболее распространенной является практика изъятия органов у только что скончавшихся людей. В таких случаях должна быть исключена неясность в определении момента смерти. Неприемлемо сокращение жизни одного человека, в том числе через отказ от жизнеподдерживающих процедур, с целью продления жизни другого» (1,80). Нельзя не обратить внимание на одну принципиальную позицию, которая объединяет Европейское сообщество и Русскую Православную Церковь. Это отношение к изъятию органов у лиц, не способных дать согласие на изъятие органа. И именно в оппозициии к принципу презумпции согласия (не полученного, а предполагаемого согласия) как основе закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» 1992 г. находится РПЦ в союзе с рядом европейских государств, подписавших Конвенцию. Конвенция утверждает в статье 20: «Запрещается изымать органы или ткани у человека, который не в состоянии дать на это согласие» (3,23). Церковь полагает, что «в случае, если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам. Так называемую презумпцию согласия потенциального донора на изъятие органов и тканей его тела, закрепленную в законодательстве ряда стран, Церковь считает недопустимым нарушением свободы человека» (1,80). К сожалению, в первом ряду подобных стран находится Россия.
Статья 18 Конвенции гласит: «Запрещается создание эмбрионов человека в исследовательских целях» (3,23). «Нравственно недопустимыми с православной точки зрения являются также все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных» эмбрионов» (1,77). Именно на признании человеческого достоинства даже за эмбрионом основана моральная оценка репродуктивных технологий и исследований in vitro, осуждаемых Церковью.
Однако между этими двумя документами есть не только общность, но и различие. Вне пределов внимания Конвенции остались проблемы уничтожения человеческой жизни в начале ее возникновения (аборты), проблемы фетальной терапии (использование человеческих эмбрионов для изготовления лекарств), репродуктивных (вспомогательных) технологий, клонирования (искусственного создания человека с заданными параметрами), эвтаназии (умерщвление человека с помощью медицинских средств).
В ОСК каждая из перечисленных тем — предмет пристального внимания. Первая и самая болезненная — это проблема катастрофического числа абортов в России, которая стоит на втором в мире месте (после Румынии) по количеству производимых операций по искусственному прерыванию беременности. Из трех детей — двое погибают в России от абортов, не родившись. Церковь «неизменно почитает своим долгом выступать в защиту наиболее уязвимых и зависимых человеческих существ, коими являются нерожденные дети. Православная Церковь ни при каких обстоятельствах не может дать благословение на производство аборта"(1,74). «Верность библейскому и святоотеческому учению о святости и бесценности человеческой жизни от самых ее истоков несовместима с признанием «свободы выбора» женщины в распоряжении судьбой плода».
Данная позиция является ключом к пониманию отношения Православия к фетальной терапии. «Безусловно недопустимым Церковь считает употребление методов так называемой фетальной терапии, в основе которой лежат изъятие и использование тканей и органов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различных заболеваний и «омоложения» организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни некто, возможно, будет получать пользу для здоровья. Неизбежно способствуя еще более широкому распространению и коммерциализации абортов, такая практика (даже если ее эффективность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный характер"(1,81).
Универсальный моральный принцип «не убий» определяет и отношение Церкви к проблеме эвтаназии: «Церковь, оставаясь верной соблюдению заповеди Божией не убивай (Исх. 20. 13), не может признать нравственно приемлемыми распространенные ныне в светском обществе попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию). Просьба больного об ускорении смерти подчас обусловлена состоянием депрессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение. Признание законности эвтаназии привело бы к умалению достоинства и извращению профессионального долга врача, призванного к сохранению, а не к пресечению жизни. «Право на смерть» легко может обернуться угрозой для жизни пациентов, на лечение которых недостает денежных средств.
Таким образом, эвтаназия является формой убийства или самоубийства, в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент. В последнем случае к эвтаназии применимы соответствующие канонические правила, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказание помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех» (1,82−83).
Позиция Церкви находится в непротиворечивом согласии с универсальным запретом применения эвтаназии и оказания помощи при самоубийстве в современной культуре. Это следует из следующих международно-правовых обязательств: статьи 6 Декларации ООН о Гражданских и политических правах, статьи 2 Европейского Договора о Правах Человека. Данные документы отказывают властям, лицам и другим институтам (в частности, институтам здравоохранения) в праве лишать кого-либо жизни (за исключением известных чрезвычайных ситуаций). Запрет на применение эвтаназии содержится и в российском законодательстве — статья 45 «Запрещение эвтаназии», статья 60 «Клятва врача». Определение убийства в Статье 105 УК РФ: «Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку» (8,38) обнаруживает, что любое, даже самое изощренное, оправдание и определение эвтаназии, не может логически преодолеть пределы определения убийства.
К выдающимся достижениям научно-технического прогресса ХХ века многие относят технологию клонирования живых организмов, включая человека. Но есть и другое мнение. Оно заключается в том, что клонирование есть наглядное свидетельство регресса человечности. В чем заключается этот регресс? В ОСК дан предельно четкий ответ:
«Клонирование в еще большей степени, чем иные репродуктивные технологии, открывает возможность манипуляции с генетической составляющей личности и способствует ее дальнейшему обесцениванию. Человек не вправе претендовать на роль творца себе подобных существ или подбирать для них генетические прототипы, определяя их личностные характеристики по своему усмотрению. Замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нем образу Божию, неотъемлемой частью которого являются свобода и уникальность личности. «Тиражирование» людей с заданными параметрами может представляться желательным лишь для приверженцев тоталитарных идеологий» (1,79).
Отношение Церкви к клонированию является убедительным примером и свидетельством того, как Церковь пытается преодолеть печально известный, упрощенный и «воинственный» стереотип противопоставления науки и веры. С позиций Церкви вера и разум способны существовать в непротиворечивом согласии.
Знание о благоустроении мира невозможно без веры в это благоустроение и без веры в способность человека овладевать миром через «духовную причинность», т. е. со знанием того, что Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом (Притч.3,19). Именно Божия Премудрость устроения мира лежит в основании того, что понятие «закон», как принцип построения научного знания, изначально являлось и понятием нравственного сознания, принципом устроения человеческих взаимоотношений.
По Закону Божьему клонирование, или искусственное оплодотворение, или любая другая технология может оказаться несовместимой с Православием не потому, что это — «новое научное достижение», а по причине забвения и не сохранения морального смысла деятельности ученого.
За свое отрицательное отношение к клонированию Церковь вновь принимает в свой адрес обвинения в консервативности, вновь Церковь воспринимается как «тормоз» и «препятствие» на пути прогресса. Тем не менее сегодня есть все основания полагать, что общество все же движется к пониманию того, что Церковь, выражая свое отрицательное отношение к клонированию, видит себя прежде всего как «тормоз» и «препятствие» на пути регрессии нравственности, на пути зла, алчности и насилия, которые, к сожалению, сопряжены с бездуховностью человека, вовлеченного в жесткие производственные ритмы технического прогресса.
Мы отдаем себе отчет в том, что такая позиция Церкви воспринимается многими как весьма жесткая. При этом нельзя не отметить, что такое восприятие — это особенность современного российского общества. Для Европы, напротив, христианские представления — это традиционная форма выработки отношения к многим проблемам. В значительной степени они определяет то, что в Европе уже в течении десятилетий действуют законы, регулирующие применение биомедицинских технологий. Декларации и другие этические документы Международных и национальных медицинских ассоциаций распространены в обществе и доступны каждому. Сравнительный анализ двух документов — Конвенции Совета Европы и ОСК РПЦ — был проделан в рамках данной статьи не случайно. Он обнаруживает, что позиция Русской Православной Церкви значительно ближе к европейским ценностям, нежели к стереотипам российского общественного сознания, затемненного до сих «родимыми пятнами» воинствующего атеизма.
В силу политических обстоятельств Россия в XXI веке лишь начинает вступать в европейское пространство, которое исторически является христианским по своему духовному основанию. И процесс этого вступления не прост. С нашей точки зрения, ОСК РПЦ — это серьезное достижение Церкви, которая вносит значительный вклад в это движение.