 |
| Фома | Алексей Соколов | 22.09.2011 |
Глухие леса в Сямженском районе Вологодской области когда-то были заселены, а потом вновь почти опустели. Здесь мог бы возникнуть большой монастырь, а следом — поселок, город и железная дорога, но этого не случилось. Еще один дальний уголок Русского Севера стал теперь почти таким же, каким он был полтысячелетия назад, в годы, когда первый христианский монах ступил на эту землю. Сюда не возят ни туристов, ни паломников — лишь знающие добираются сами. О том, что здесь жили двое великих святых, а их мощи до сих пор покоятся в развалинах лесной церкви, тоже говорят не особенно громко. Видимо, у нас слишком много святых, если мы позволяем себе подобное.
* * *
Говорят, преподобный Евфимий пришел сюда в поисках уединенной жизни, 
но не вышло: прошло совсем немного времени, и к монаху-отшельнику потянулись люди из окрестных селений. Он не стал отгораживаться от них, решил, что, видимо, таков замысел Бога, и, значит, не бывать безмолвной молитве в одиночестве — нужно служить другим.
Это было начало XV века. Москва еще не вошла в полную силу, еще была не готова стянуть разрозненные русские земли в единое государство, но уже была эйфория победы на Куликовом поле, средневековое разделение и покорность Орде подходили к концу. В глухих лесах Русского Севера тогда уже не было безлюдно, но еще не было московских чиновников. А вот монахи шли, забираясь все дальше и дальше. Это было время учеников Сергия Радонежского, время строительства новых монастырей, и время десятков новых святых, менявших духовный облик страны быстрее, чем менялась ее политическая карта.
На все еще диковатый север кто-то из них шел в поисках уединения и молитвы в затворе, а кто-то для проповеди и миссии. И тех и других было немного, десятки человек на огромные просторы таежных лесов. Но они горели своей верой, были слишком искренними и слишком незаурядными. Их появление не просто меняло Русский Север, оно создавало из почти безлюдных пустошей новый особый мир, со своей особой культурой. Это была целая армия, и будущий преподобный, а тогда просто монах Евфимий, был одним из ее солдат.
Он начинал один, затем к нему пришел проситься в ученики юный инок по имени Харитон. Потом появились другие. Евфимию и Харитону предстояло стать первыми настоятелями одной из многих обителей Вологодчины. История обретения ими святости сейчас даже не кажется уникальной, так мы привыкли к подобному. Будто бы это нормально и даже не подвиг.
* * *
Вологодская область — зона тайги. Особенно хорошо ощущаешь это в самом начале лета: стоит выйти из машины, как тебя мгновенно облепляет целое облако мух. Сперва кажется, что это слепни, которые закусают до больницы, пытаешься отмахиваться от них, но ничего не помогает. Местные советуют не обращать на мух внимания, и действительно становится легче: они начинают меньше кружить вокруг тебя, а жалить все равно не жалят.
Кто-то шутит, что смиряться в таких условиях монахам было легко. Но шутки шутками, а трудно представить, каково здесь одному, если негде даже толком укрыться от морозов зимой и жары летом. Но в то же время почему-то не сомневаешься, что преподобным как раз было комфортно среди этих лесов, мух и болот. Почти в одиночестве. Наедине с Богом.
* * *
Кроме имен его основателей, о Вознесенско-Евфимиевском монастыре почти ничего не известно. Дело в том, что он не пережил знаменитого указа Екатерины II, закрывшего массу обителей и изъявшего весомую часть церковных земель. Тогда, в «золотой век русского дворянства», у Церкви отбирали, чтобы отдать новой элите, державшей на своих плечах трон.
Вознесенско-Евфимиевскую обитель закрыли, но обычный приход на ее месте остался и просуществовал до самой революции. В нем же остались и мощи двух преподобных. К началу XX века храм окружали сразу несколько деревень, место было людным.
Сейчас кругом снова лес, от домов не осталось и следа. Про то, что когда-то тут было весьма оживленно и многолюдно, могут рассказать лишь редкие старожилы, перебравшиеся в деревни чуть подальше. Удивительным образом все вернулось на круги своя. Теперь здесь почти так же, как было во времена Евфимия, выбравшего это место для уединенной, пустынной жизни.
* * *
Последним настоятелем прихода был отец тринадцати детей священник Николай Грачев. В 30-е ему довелось посидеть, правда, совсем немного. Сперва отпустили, а через какое-то время вновь пришли арестовывать, но не успели — отец Николай скончался.
Смерть священника, впрочем, не защитила от неприятностей его семью. Видимо в целях борьбы с неграмотностью и мракобесием, одну из дочерей отца Николая исключили из школы. Она доучилась-таки, но тайно. Аттестат получать не стала, дабы не навлекать неприятностей на учительницу, и так рисковавшую. В глазах государства так и осталась неучью на всю жизнь.
— Мы были враги народа номер один, — как-то легко, непринужденно и даже со смехом вспоминает дочь священника Фаина Николаевна. — Нас даже в колхоз не брали! После войны стало полегче, но все равно до 60-х мы это давление на себе ощущали. Поповщина мы были, нелюди, как зверята лесные. Но это власти так, а люди по-разному. Многие хорошо относились.
Вместе с дочерью и старшей сестрой Ангелиной Фаина Николаевна живет в деревне Старая, совсем рядом с бывшим приходом. Из детей отца Николая немногие дожили до старости: кто-то погиб в войну, кто-то умер от болезней. Но трое дочерей увидели XXI век.
* * *
Долгое время о монастыре напоминали только стоящие в лесу, 
вдалеке от людей развалины церкви, где до сих пор «под спудом» остаются мощи преподобных. Причем добраться до этого места было непросто: дорога шла по другому берегу реки Сямжа, а перебраться через нее можно было лишь вброд.
Несколько лет назад неожиданно нашлись волонтеры из столицы, сперва даже напугавшие своим появлением жителей окрестных деревень. Они расчистили развалины храма, потом построили рядом небольшую деревянную церквушку. Кроме волонтеров были и спонсоры: на их средства через Сямжу возвели мост. Он открыл путь для паломников, которых сразу же стало больше, да и местным весьма помог: появился простой путь до грибных мест.
Интересно, что в новую деревянную церковь зайти может абсолютно любой. Дверь никогда не закрыта, а лишь подпирается камнем от зверей и случайного ветра. Народ вокруг при этом ходит хотя и редкий, но разный: кто-то на охоту, кто-то на пикник со всеми последствиями. Но никакого вандализма, никаких попыток украсть икону ни разу не было. Правда, деньги в ящике для пожертвований то убывают, то прибывают. Кто-то кладет, а кто-то берет. Но на последних даже строители-добровольцы не обижаются. Говорят спокойно: ну, может, так надо?
* * *
Фаина Николаевна бодро ведет гостей по лесу. На предложение подвезти признается, что не очень любит ездить на машине, а вот в лесу чувствует себя совершенно спокойно даже в своем преклонном возрасте. Объясняет это просто:
— Я здесь всю жизнь живу, он мне как родной, привычный. Медведи вот даже не пугают. Правда, они разные бывают, новые порой приходят, вот тут какие-то появились — черные, с белой грудью. Эти пострашнее, а к бурым я совсем уже привыкла: прикрикнешь, и он убегает.
Регулярные походы за грибами стали намного легче после строительства моста. Раньше, вспоминает Фаина Николаевна, переходить реку приходилось вброд. Для этого даже использовали специальный костюм, который они надевали по очереди, а затем передавали обратно через реку с помощью специальной веревки.
— Вот тут мы жили, — она обводит руками пустую ныне опушку леса, — тут дома стояли. А муж у меня из другой деревни был, чуть дальше она. И, знаете, у нас разный говор был, непохожий совсем.
Фаина Николаевна поражает своим спокойным, светлым взглядом на все, что происходит вокруг. Если рассуждать по-журналистски, ее жизнь очень легко изобразить в черных тонах так, что будет и эстетично, и поплакать захочется. Только это будет неправда. У Фаины Николаевны все хорошо: любимый лес, любимые дети, внук, регулярно приезжающий из города. А еще кошка недавно впервые принесла котят. Папа-кот уже пожилой, долгие годы он был бездетным, а теперь лежит на пороге дома и кажется, что очень гордится своей большой семьей.
— А жалко было, когда храм закрывали?
— Да нет, мы тогда маленькие совсем были, не понимали.
— А теперь?
— Не знаю. Здесь ведь в войну завод был, прямо на мощах преподобных люди работали. И много отходов крахмала оставалось, из него готовили, даже пряники делали. Если б не это, кругом много народа от голода бы умерло. Видимо, так надо было — святые все равно помогли, их молитвами был завод, и столько людей в живых остались.
Фаина Николаевна встречает чаем и угощением всех, даже самых случайных и незнакомых людей
* * *
Если ехать на машине, то цивилизация совсем близко. Выбравшись из леса, за ближайшей деревней можно подняться на холм и осмотреться по сторонам. В какую сторону ни повернись, над лесом где-нибудь вдалеке обязательно видны маленькие и многочисленные маковки церквей северной архитектуры. Говорят, раньше, когда звонили колокола, звон заполнял все огромное пространство вокруг. Теперь большинство храмов закрыты, постепенно разрушаются. Все они памятники и все драгоценны, но их слишком много, чтобы хоть у кого-то хватило сил все это сохранить. Да и опять же не жалко, когда всего столько…
* * *
— Фаина Николаевна, знаете, сейчас говорят, раньше веры было больше.
— Да нет, всегда было примерно одинаково. Кто-то верил, кто-то нет, а многим просто все равно. Ничего не изменилось.
— А много людей теперь приезжает?
— Много. По ягоды кто-то едет, а кто-то к мощам. Как мост построили, так много ездить стали.
— А к мощам кто едет сейчас?
— Добрые в основном люди. Добрые.
* * *
В храме райцентра Сямжа на стене в притворе оформлен большой стенд, посвященный преподобным Евфимию и Харитону. Сямженские святые особо почитаются своими земляками, но почему-то вдруг понимаешь, что у доброй части случайных захожан и проезжих за рассказ о них, за их иконы в церкви даже не зацепится взгляд. Слишком много у нас преподобных, а, главное, они с нами всегда. Можно разрушить храмы (хотя вот и их нам не очень жалко), а до тех, кто уже там, никто не дотянется. Они будут с нами всегда. Вот мы, видимо, и привыкли, что чуть ли не в каждом райцентре — свой длиннобородый монах на старинной иконе, свой молитвенник, с не очень ярким, как нам кажется, почти незаметным духовным подвигом.
Совсем рядом с Сямженским районом знаменитое Ферапонтово, где уникальный монастырь сохранил росписи знаменитого Дионисия. Опять же недалеко — Кирилло-Белозерский монастырь. Везде преподобные, монахи-молитвенники, список которых получается весьма длинным, если зайти на сайт епархии.
Когда стоишь среди развалин храма, где до сих пор остаются «под спудом» святые мощи, разглядывая икону или туристическую брошюрку, повествующую об этих людях, неожиданно пронзает понимание, что мы забыли или совсем не обращаем внимания на целую армию тех, кто молится о нас. Но это не мешает им. Их молитвами, быть может, только и держится наша земля.
