Село живо духом

В нашей Саратовской области, как и в других российских землях, нередко можно заметить с автотрассы такую картину: незавидное заброшенное село, десятка два дворов да еще какие­то развалины — и огромный храм, построенный в начале или в середине позапрошлого века «тщанием местных крестьян». Тоже заброшенный, запертый, черный, полуразрушенный, но неизменно поражающий трагическим величием.

Можно увидеть и такое: ничего от села не осталось, даже развалин, храм стоит как бы посреди поля. И даже фрагменты фресок внутри рассмотреть можно, если, сойдя с трассы, дошагаешь до этого места. До бывшего центра села, крестьяне которого могли пустить шапку по кругу и выстроить себе, своим, как они думали, внукам и правнукам, такой вот храм.

Гораздо чаще, впрочем, бывает так: село худо-бедно (бедно в материальном, худо в духовном смысле) существует, а храма давно нет. Сначала использовали как клуб, потом как зерносклад и наконец снесли, дабы не портил жизнеутверждающего колхозного пейзажа.

Что будет завтра? Мы привычно повторяем фразу: «Село вымирает», не задумываясь о том, при какой трагедии присутствуем.

Но в нашей сегодняшней «Глубинке» (а эта рубрика для журнала стала уже непременной) речь пойдет о людях, которые вымирать не собираются. И давно уже догадались, какое село не умрет. То, над которым крест и в котором каждое воскресенье служат Божественную литургию.

Балаковский район. Малое Перекопное

— Я родился в 1931 году и во время войны уже работал в колхозе, — рассказывает местный житель Вениамин Тимофеевич Петров.— Здесь, в церкви, был зерносклад, она почти до потолка была засыпана зерном. Иргиз тогда был не такой, как сейчас: по нему ходили пароходы. Помню, как пришел пароход с баржой, и мы, ребята, несколько дней грузили зерно на эту баржу. Говорили, что потом эта баржа потонула, в нее попала немецкая бомба. Хорошо помню картины (видимо, фрески.— Авт.), церковь ведь сверху донизу была расписана. Вот здесь было «Возвращение блудного сына», а вот здесь — встреча Марии Магдалины с воскресшим Христом.

История церкви в Малом Перекопном — долгая и непростая. По сведениям, которые предоставила нам профессор, Почетный архитектор России Надежда Попова, первый, деревянный храм во имя Живоначальной Троицы в Малом Перекопном был построен в 1763 году староверами — реэмигрантами из Польши. В 1827 (судя по обнаруженному закладному камню) году на месте старого деревянного храма начали строить каменный. Население в том достопамятном веке отнюдь не убывало, как в последующем, а напротив, неуклонно росло, и к 80-м годам возникла необходимость кардинальной перестройки Троицкого храма в Перекопном — он не вмещал уже и половины прихожан. Храм был перестроен и расширен по проекту самарского архитектора Варавина, процесс шел непросто и завершился к 1903 году. Тогда же, в начале ХХ века, храм был расписан — богато и удивительно. Специалисты рассматривают версии об авторстве известнейших художников той эпохи. К прискорбию, сохранить роспись при возрождении храма не удалось — было поздно.

В начале XXI века уставшие от катаклизмов жители неперспективного села вдруг собрались и решили, что невозможно и дальше смотреть на оскверненный и разоренный храм, что надо вернуть храму жизнь, чтоб достойно жить самим.

— Лично у меня было чувство вины, — говорит Ольга Шапошникова, тогда агроном, а теперь заведующая сельским домом культуры.— Я, как и другие, наверное, не могла смириться с тем, что церковь у нас в селе используется вот так — не по назначению.

А у библиотекаря Светланы Карташовой были несколько иные мотивы:

— Меня эта церковь волновала, прежде всего, как памятник архитектуры. Только поэтому мне хотелось, чтобы она была восстановлена. Я начинала этим заниматься, будучи атеисткой! Но в душе-то, в самой ее глубине, мы все православные. И я постепенно к этому пришла, и теперь — прихожанка нашего храма.

Но как, на какие средства возродить храм? По старинке — пустив шапку по кругу? Не выйдет — не царский уже режим, чтоб на эту шапку рассчитывать.

Рассчитывать можно было только на характер Вениамина Тимофеевича — того самого, который мальчишкой выгружал отсюда зерно, а впоследствии много лет работал заместителем начальника цеха на Балаковской ТЭЦ-4, чистосердечно состоя при этом в рядах КПСС и не думая ни о какой религии. Выйдя на пенсию, Вениамин Тимофеевич с супругой Любовью Прохоровной вернулся в родное иргизское село и думал посвятить себя исключительно пчеловодству. Но вышло иначе. Земляки, решившие возродить храм, хорошо знали: дед, если ему что­то нужно, дойдет до Путина, не говоря уж о Володине.

От земляка, тогда вице-спикера Госдумы, а теперь заместителя председателя правительства РФ Вячеслава Володина Малое Перекопное получило очень серьезную материальную поддержку, и процесс пошел.

Конечно, он шел медленно, не без проблем, и даже не без конфликтов. Елена Курбатова — энергичный специалист сельской администрации, носящийся по Перекопному на велосипеде, — рассказывает, что зарегистрировать «местную религиозную организацию» удалось только с пятой попытки, и что потом в храме несколько раз менялись настоятели: «Прямо учебный класс какой­то для молодых батюшек!». Но сейчас уже многое позади. Возрожденный храм был освящен Епископом Саратовским и Вольским Лонгином в октябре 2010 года. А семья молодого священника — отца Димитрия Волкова — явно намерена здесь, в Перекопном, закрепиться.

Отец Димитрий — уроженец Хвалынска, семинарию окончил два года назад. Супругу его Марину я давно знаю как певчую и регента. Сыну их Алеше год. В селе молодого батюшку полюбили. Приход, правда, пока невелик. Но уже достаточно деятелен. На Пасху, на Рождество и Троицу народу в храме прибывает — приезжают уроженцы Малого Перекопного из Саратова, Балакова, из других городов. Каждое лето через Малое Перекопное проходит многодневный крестный ход из Саратова в Вавилов Дол — сельчане встречают крестоходцев, делают все, чтоб они могли отдохнуть, помыться, поесть.

Судьба упомянутого выше Вениамина Тимофеевича Петрова — она ведь символична. Он, рожденный, как уже сказано, в 1931 году, был одним из последних младенцев, крещенных в Троицком храме. А в 2004 году они с супругой стали первой парой, которая в нем обвенчалась. На 49 году совместной жизни, но обвенчались­таки наконец. И праздник был, судя по фотографиям, такой, будто вся жизнь у них впереди.

Базарнокарабулакский район. Казанла

В советские годы чувашское село Казанла, что в Базарнокарабулакском районе Саратовской области, считалось особенно неблагополучным «по религии». Казанлинцы до сих пор рассказывают приезжим «анекдот про Рейгана». Марию Петровну Трокину — тогдашнего председателя сельсовета — вызвали на бюро райкома партии и грозно спросили, знает ли она, что во вверенное ей село регулярно наведывается священник из Вольска. «Не знаю, — ответила Мария Петровна, — я ни разу его не видела».— «А если Рейган к вам в Казанлу прилетит, — взревел первый секретарь, — вы тоже ничего знать не будете?!»

Потом, вернувшись в Саратов, я позвонила этому священнику — протоиерею Александру Ткачеву; в советские времена он служил в вольской Благовещенской церкви (единственной на всю округу действовавшей) и не раз ездил в Казанлу.

— Люди там крепко хранили веру, — вспомнил отец Александр, — меня, как правило, приглашали к кому-то домой, и в этот дом приходило почти все село — и старые, и молодые, и детей много приводили. Простые, хорошие люди, очень искренне относились к вере и к Церкви.

— У нас в селе не то что некрещеных — у нас невенчанных никогда не было! И все праздники мы всегда отмечали, и молиться ходили — или к тете Мане домой, или на кладбище.

— Была такая женщина, Клавдея, а еще был Михаил — они знали все молитвы, знали, что когда читать, что петь. Всегда в селе были люди, которые знали.

— А венчаться ездили потихоньку в Вольск.

— А я ведь еще блаженную Анну помню. Она жила в нетопленной избе, в мороз ходила в одной сорочке, в полынье купалась и была прозорливая. У нас могилка ее на кладбище — мы к ней ходим, молимся ей.

Все это наперебой рассказывают люди, только что вышедшие из казанлинского храма во имя святого апостола евангелиста Иоанна Богослова. Я узнаю, что у отца Александра были предшественники. Один из прихожан, Иван Айдаров, приносит и показывает хранящуюся в его семье фотографию, сделанную, по всей видимости, в конце 40-х. Это единственный сохранившийся в Казанле снимок некоего отца Филиппа — священника, тайно приезжавшего сюда из Чувашии и служившего по деревенским избам.

Нынешний казанлинский храм производит непривычное и незабываемое впечатление. Это, по сути, деревенская изба, хоть и обложенная уже кирпичом: кухня с печкой и горница. Низкие потолки, жар от свечей. В праздник, когда народу битком, трудно дышать. А кругом — большие и очень старые иконы. Богоматерь, Иоанн Богослов, Архангел Гавриил. Все они — из того храма, который построили в Казанле в 60-х годах XIX века, а в 30-х ХХ века сломали. «Я часто хожу по домам, причащаю и соборую больных, — говорит настоятель храма священник Сергий Уваров, — и во многих домах вижу храмовые иконы. Стараюсь убеждать людей, что эта икона была дана их дому только на сохранение, что теперь ее нужно вернуть».

Отец Сергий служит в Казанле недавно, всего год, но уже убедился, что с национальным составом этого села ему повезло. Положение «малой народности» заставляло чувашей из поколения в поколение крепко держаться своих и своего — языка, обычаев, преданий и веры тоже, хотя они восприняли Православие гораздо позже русских. «Мы на поминках никогда не пьем, ни водки, ни вина у нас на столах не бывает» — это предмет особой гордости, показатель сохранности традиционного жизненного уклада. Чуваши дружные: если им что­то нужно, они просто собираются вместе и делают. Привести в порядок прихрамовую территорию, поставить новый заборчик, приготовить обед для большого количества гостей, съехавшихся, к примеру, на чин основания нового храма, — благодаря пастве, все это не составляет большой проблемы для пастыря.

Новый казанлинский храм начали строить давно — в 1994 году. То, что это строительство удалось начать, — бесспорная заслуга священника, служившего здесь почти десять лет, а ныне запрещенного в служении по причине, чрезвычайно широко распространенной в нашем народе. Отец Владимир, покинувший было село, вернулся, ходит в храм и серьезно помогает отцу Сергию на стройке. Весьма примечательно отношение к нему прихожан. Понимая, что в произошедшем виноват только он сам, они продолжают его любить, защищать и настаивают на особом уважении к нему как к лицу духовному.

Потом стройка надолго замерла. Прошлым летом отцу Сергию удалось сдвинуть дело с мертвой точки. В июле Епископ Саратовский и Вольский Лонгин совершил, как уже сказано, чин основания нового храма.
На новый храм собирают по двести рублей в месяц со двора. Но, при всем том, что было сказано выше, дворов в Казанле все меньше и меньше. «В школе сейчас восемьдесят детей, а когда я училась, нас было больше шестисот», — говорит далеко еще не старая женщина. Сторублевки не решают проблемы, и отец Сергий ищет жертвователей. Казанлинские бабушки боятся не дожить и настойчиво спрашивают меня, поможет ли статья в журнале ускорить стройку. Когда новый храм откроет, наконец, свои двери, это будет большой праздник не только для старожилов, но и для уроженцев Казанлы, приезжающих сюда теперь из других городов и помогающих строить храм.

Отец Сергий — сам сельский житель, родился и вырос в Базарном Карабулаке — не согласен, что село вымирает. Он верит, что в ближайшие годы мы будем наблюдать обратную миграцию — из городов на землю, на свежий воздух, на речки и родники. Люди должны наконец понять, что это — гораздо более здоровая среда обитания.

— Но для того, чтобы люди закреплялись здесь, нужно, чтоб была духовная жизнь. Наша задача как раз и состоит в том, чтобы эту духовную жизнь наладить.

Кроме храма, в Казанле есть еще такая избушка на кладбище — нечто вроде часовенки. Для того, чтобы люди могли зайти и помолиться за упокой близких душ. В избушке прибрано: белые занавески, иконы. Откуда она здесь, эта избушка? «Ее наши мужики сами построили. Когда? Я еще замужем не была. в начале шестидесятых, наверное. Собрались и за неделю построили».

Нашего «экскурсовода» по кладбищу зовут Вера Федотовна. Она показывает нам могилку блаженной Анны со специально заказанной кем­то красивой табличкой. Ни фамилии, ни отчества: блаженная, и все тут.

— А вот здесь мой отец. Он молился за всех священников, которые у нас в Казанле служили. У меня его записная книжка осталась — он переписал их всех, чтоб поминать за упокой.

«Книга сия принадлежит села Казанла Трокину Федоту Тихоновичу. Об упокоении протоиереев Александра, Евгения, Иоанна, Алексия, игумена Дорофея, диакона Алексия.»

— Это с самого начала? С 1860-х годов, когда здесь, в Казанле, появилась церковь?

— Не знаю. Отец родился в 1910-м. Он не мог помнить первых священников. Может быть, он знал их имена от своих родителей.

А теперь, в XXI веке, их всех будут поминать в новом храме во имя апостола Иоанна. В тихой чувашской Казанле, которая сумела сохранить веру и память. Поэтому, может быть, и не умрет.

Это вполне относимо и к Малому Перекопному, и Казанле, и к моему родному селу, и к тысячам российских сел, над многими из которых — хотя еще и не над всеми — вновь поднимаются в небо православные кресты. Есть в людях вера — значит, есть надежда.

Журнал «Православие и современность"№ 18 (34), 2011 г.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57 947&Itemid=3