 |
| Фома | Сергей Кравец | 07.08.2011 |
Люмпен-интеллигенция
— Как, на Ваш взгляд, за последние двадцать лет изменилось интеллигентское сословие?
— Интеллигенции в подлинном понимании стало меньше. Притом что просто людей нефизического труда стало в последнее время, наоборот, значительно больше. И теперь окончательно ясно, что советское определение интеллигенции, как людей умственного (то есть, нефизического) труда, — некорректно. Интеллигенция — не сословие, а именно часть общества, которому присущи интеллектуальные интересы. Это люди, которые нуждаются в познании окружающего мира не на материально-бытовом уровне, а на уровне идей, представлений, ценностей, и на их основании формируют об этом мире целостное представление. И в этом смысле людей любознательных и стремящихся к глубокому познанию действительно стало намного меньше. Об этом можно судить по резко упавшим тиражам книг по литературе, философии, истории — в ее академическом понимании. Сейчас очень популярна «желтая» история — «сенсационные открытия», бытовые подробности жизни известных деятелей. Такая история имеет мало отношения к интеллигенции. Но зато имеет прямое отношение к той новой части общества, которую пока непонятно, как называть — офисный планктон, люмпен-интеллигенция. Наверное, наиболее корректно будет сказать: «работники нефизического труда, которые не принадлежат к интеллигенции».
— А как изменилась та самая подлинная интеллигенция?
— Во-первых, она стала образованнее: информационные технологии открыли новые возможности для самообразования и познания. А во-вторых, на сегодняшний день можно уже достаточно точно утверждать: главная особенность этих людей в том, что они стремятся к знанию, не ожидая от этого знания никакой материальной выгоды. Их единственная цель — собственное развитие, укрепление своих представлений или их корректировка. То есть, современная интеллигенция — это носители некоего мировоззрения, которое является для них принципиально важным. Зачастую важнее материальных сторон жизни.
Лосев не говорил о Церкви
— А выражение «церковная интеллигенция», с Вашей точки зрения, правомочно?
— Правомочно, но ее опять-таки нельзя считать сословием. Можно говорить о церковной интеллигенции как о некоторой части общества, которой на пути познания важны в том числе и свои представления о вере, об отношениях с Богом, о том, как продолжить то богопознание, которое им уже дано. Это небольшая часть людей, которые ставят интеллектуальные вопросы изнутри своей веры.
— Можно ли говорить о каких-то типичных представлениях интеллигенции о Церкви?
— В советское время не было единого представления интеллигенции о Церкви. Несомненно была часть людей, которые являлись членами Церкви и относились к ней как к воплощению своей веры. И совершали огромную работу по сохранению интеллектуальной базы Церкви. Церковно-научный центр «Православная энциклопедия» в начале своей деятельности в середине 90-х базировался именно на этих людях. Были другие интеллигенты, которые считали Церковь своего рода системной духовной оппозицией режиму. Режим этот они, само собой, не любили, потому что все в нем было противно принципу свободного познания. И как только Церковь перестала быть духовной оппозицией режиму, отношение этих людей к ней ухудшилось. И были третья группа людей: они считали, что в своей жизни не нуждаются в гипотезе Бога. Часть этих людей позже пришла в Церковь. Но случилось это, когда вопросы смысла жизни (а значит, веры в Бога) возникли не на горизонте, а едва ли не на пороге их квартир. И игнорировать эти вопросы дальше было уже нельзя.
— Каковы лично для Вас самые яркие примеры верующих интеллигентов советской эпохи?
— У меня было несколько научных руководителей, каждый из которых оказал на меня значительное влияние. В университете моим научным руководителем был Игорь Иванович Виноградов. Человек глубоко верующий и церковный, который стал моим крестным и открыл не только для меня, но и для многих студентов его семинара, дорогу к вере. При этом в его словах никогда не было никакой проповеди, никакого миссионерства. Мы занимались с ним историей русской философии — и через это приходили к вере. И как мне кажется, в этом на самом деле состояла великая миссия многих верующих интеллигентов советского времени. Тут вспоминаются имена, например, Сергея Аверинцева, Бориса Успенского (путь в Церковь его учеников-филологов начинался с семинаров по истории церковно-славянского языка). Другим моим руководителем и наставником — больше духовным, нежели научным — был Алексей Федорович Лосев. Это человек, который почти никогда не говорил о религии и совершенно никогда не говорил о Церкви, но люди вокруг него чем-то зажигались и воцерковлялись. Один из ярких примеров — священник Алексей Бабурин, медик по профессии. В последние годы жизни Лосева он был его лечащим врачом. Чтобы оценить, сколько у Лосева было учеников и скольких он привел к вере, достаточно посмотреть, какое множество людей традиционно собирается в день Кирилла и Мефодия на могиле Алексей Федоровича.
— Вы сказали о миссии интеллигенции в советское время — приводить людей к вере через академическое познание. Но в ту эпоху другого пути, по существу, и не было. А какова в таком случае миссия интеллигенции сейчас?
— Та же самая. Эта миссия должна продолжаться: приводить людей к вере и укреплять в ней, прежде всего напоминая, что вера — не обряд. Не принадлежность к какой-то корпорации. Не любовь и симпатия к местному батюшке. Все эти вещи, конечно, очень милы и важны. Действительно, честный прихожанин старается по мере сил быть твердым в соблюдении внутрицерковной дисциплины. Он, конечно же, осознает себя членом своей общины. И замечательно, что он симпатизирует и доверяет приходскому священнику. Но если он не понимает, во что верит, если содержание веры для него не является первичным и самым главным — он не состоялся как христианин. А таких людей в нашей Церкви — к сожалению — очень много. И дело церковной интеллигенции — продолжать приводить человека не в корпорацию и не к погружению в обряды, а к сути христианской веры — ко Христу. Путем, свойственным именно интеллигенции — будоражить мысли человека. Сподвигнуть его задуматься, во что же он верит, чтобы для него это был не тот вопрос, от которого он отмахивался бы как от неважного. Никогда не забуду замечательную беседу с одной прихожанкой, которая сказала: «Я в церковь прихожу не к Богу, а к батюшке». И это, с моей точки зрения, симптоматично. Поэтому люди Церкви, у которых есть свои интеллектуальные запросы, не должны прекращать свою деятельность — сейчас это нужно как никогда. Ведь православное вероучение не очень-то стоит на месте. Да, Православие считается чем-то очень традиционным, мы постоянно делаем упор на древние каноны и догматы. Но посмотрите: нетронутость, безусловная защищенность церковных канонов («отцы Церкви что-то решили — больше ничего тут не трогаем») на рубеже IX—X вв. была очень характера для западной Церкви, но не для восточной. В Византии в это время бурлили богословские вопросы. Почему? Там было огромное количество верующих светских людей, которые этими вопросами были заинтересованы и активно стремились их обсуждать. И православное вероучение, которое мы признаем истинным, сформировалось не в один день, не явились скрижали, где все было записано до точки. Оно сформировались как результат богопознания и вытекающих из него вопросов, сомнений и обсуждений. Иногда восточной Церкви ставят в укор то, что на Западе ересей не было, а на Востоке они возникали постоянно. Но ведь именно в борьбе с ними и велась интеллектуальная работа. И даже сейчас — в XXI веке — ни в коем случае нельзя эту работу прекращать. Это важная задача современной церковной интеллигенции.
Постсоветское
— Чем отличаются путь в Церковь нынешней интеллигенции от того, что было в советские годы?
— Сейчас некоторые пути становятся более сложными. Если в 90-е годы студенчество очень активно шло в Церковь, то сейчас — нет. Остались филологи и историки, которые непосредственно соприкасаются с церковно-историческими источниками, их интерес к Церкви, в общем, сохраняется. Но среди студентов естественно-научных дисциплин — падает. Это связано с тем, что снова в обществе возникает некая модель устройства жизни, в которой, как предполагается, можно обойтись без Бога. То есть, у людей, которые не занимаются специально культурно-исторической тематикой, не возникает потребности в этой идее. И если нет каких-то жизненных обстоятельств, которые к Церкви подталкивают, этот путь в Церковь становится достаточно трудным.
— А что же делать?
— Тут я очень боюсь неправильных слов… Мы — верующие — обычно сразу же начинаем говорить: «Нужно интеллигенцию просвещать». А как? Мы понимаем только один способ просвещения: чему-то их учить. А они не хотят этому учиться. И поэтому учить их не надо. Значит, надо убедить и заинтересовать. И снова вопрос — а как? Как убедить людей, что они нуждаются в Боге? Что нельзя без этого обойтись? Что естественную, присущую всем потребность в Боге не надо заглушать? Для того, чтобы кого-то в этом убедить, надо сначала нам самим очень многому научиться — и в плане того, во что мы верим, и в плане того, как убеждать. Это очень сложная задача. И я не знаю, сколько времени она потребует. Пока же мы все еще на уровне аргументации типа: «академик Павлов и Ломоносов были верующими людьми». Это не работает! Не убеждает! Не заставляет сегодняшних физиков и биологов задумываться о вере. В этом смысле есть определенные научные специальности, которые сами по себе подталкивают к идее Бога — например, математика. А есть научные дисциплины, которые, напротив, оставляют равнодушными к этой идее. Это прикладные специальности — например, программирование. Но они-то как раз сегодня наиболее востребованы. Поэтому еще одна большая задача верующей интеллигенции — самим разобраться в том, как можно своих неверующих собратьев убедить и им тем самым помочь. Ясно только одно: прямое учительство здесь неприемлемо.
— А сама по себе постановка вопроса — «Церковь и интеллигенция» — корректна?
— Конечно же, нет. Нельзя воспринимать их как две отдельные равновеликие категории. Интеллигенция — часть верующего сообщества. И кстати, проблема тут еще вот в чем: у этого верующего сообщества нет большого интереса к интеллигенции. В том числе и потому, что интеллигенция не является правящим сословием. Считается, что с ними необязательно выстраивать отношения. Но это ошибка.
Беседовал Константин МАЦАН
