 |
| Деловая газета «Взгляд» | Михаил Бударагин | 25.08.2011 |
Есть люди, которые считают, что боец Мирзаев «очень качественно» врезал студенту Агафонову. Есть люди, которые уверены в том, что раз уж национальность разная, то в этом-то все и дело. Но есть и третьи.
В том, что сторонники и защитники Расула Мирзаева разделятся именно так, как они разделились, можно было не сомневаться с самого начала.
Первые говорят: «Мужик, молодца, дал в репу пареньку, который к его девушке приставал. А что умер бедолага, так не надо нарываться». Вторые отвечают: «Русского убил кавказский боец — впаять ему на всю катушку». Дальше идут подробности — то ли Агафонов называл девушку Мирзаева «проституткой», то ли не называл; то ли была словесная перепалка, то ли боец сразу ударил парня; то ли нападал Агафонов на какой-то лотерейный киоск, то ли не нападал.
Общество, размежевавшись на два лагеря, смакует улики, рассчитывает силу удара, говорит о физическом и душевном здоровье, человекоподобии или нечеловекоподобии всех участников конфликта — и это на фоне полнейшей невнятицы со стороны официальных органов правопорядка, которые тихо отпускают подозреваемого под скромный залог в 5 миллионов рублей, а потом решают снова посадить. Мирзаев, кстати, явился с повинной, вины не отрицает, но вроде как опасен для общества. Полная, в общем, сумятица. Или сажайте, или отпускайте, чего уж тут.
Ясно пока только одно, и это признают все стороны. Если бы убитый и убийца поменялись местами, крик о «русском фашизме» стоял бы сейчас до небес: экстремизму сразу бы нашли вагон и маленькую тележку, и футбольный клуб какой-нибудь вспомнили бы…
Это первый социальный итог случившейся истории. Доблестные правоохранители так увлеклись борьбой с «бритоголовыми молодчиками» (в основном, кстати, придуманными — настоящие молодчики ходят осторожно, дураков нет), что любой межэтнический конфликт уже заведомо воспринимается именно с этой точки зрения. То есть невинный обыватель хитро прищуривается, смотрит в честные полицейские глаза и спрашивает: «А вот если бы их местами поменять, а?» И — нет прямого ответа. Сразу приходится городить огород: мол, все равны, то-се. Обыватель молча уходит: знаем, мол, мы, как именно у вас все равны.
Второй социальный итог — полнейшее равнодушие всех сторон к закону, который превратился в элемент манипуляции: его можно соблюдать, когда нужно, можно не соблюдать, когда это не в твоих интересах. Можно, кстати, и поугрожать соблюдением закона — от этого бывает и хуже, чем от полного беззакония, так уж сложилось. То есть любой чиновник средней руки может так начать исполнять законы, прямо и буквально, что небо с овчинку покажется. Но не исполняет, конечно. Делает честные глаза и спрашивает: «А? Что? Кто-то честный? Да вы что? Покажите же мне».
Покажите честного — вопрос сезона.
И, наконец, третье. Самое во всей этой истории неприятное. Я общался о деле Мирзаева с разными людьми — и с националистами, и с либералами — и отмечу осторожно тот факт, что кроме сторонников гопнических разборок («а, как он ему врезал, любо-дорого») и фанатов чистоты по крови, есть и третья сторона, негромкая такая, пока еще не слишком осознающая сама себя.
Это люди самых разных взглядов, которые не чувствуют ни в убитом, ни в убийце «своих» — просто потому, что им чужда и непонятна сама арена действия. Раннее утро, ночной клуб, машинки, «моя девушка» — это что-то с другой планеты на самом деле. Кто все эти люди? Чем они занимаются? Что такое, извините, эти «бои», в которых участвовал Мирзаев, и что такое это «собирался учиться на милиционера» в случае с Агафоновым? Мне, обывателю, честно говоря, не очень понятно, но ведь непонятно не только мне.
Третья сторона, которая не за националистов и не за гопников, смотрит на конфликт уже совсем — да, прозвучит старомодно, но кто-то же должен это сказать — классово, и оба участника конфликта принадлежат к одному и тому же (с вариациями) классу.
То, что я пытаюсь, как умею, описать — важнейшая точка самоопределения общества: есть «мы», и есть «они», и если бы «мы-они» делились хотя бы пополам, было бы гораздо легче. Но есть много разных «мы», множество разнообразных «они», иногда совершенно не соприкасающихся друг с другом. Очень похоже на касты или сословия, но ведь касты — заданная схема, готовая калька, а сословия — выросшая из родовых, племенных etc отношений система, некий результат разумной эволюции. У нас же «закон крови», совершенно племенной, требует «чужих не пущать», и никакой схемы, переходящей из одного состояния в другое, попросту нет.
Потому-то мне, например, с удивлением очевидно, что-то самое классовое общество, с которым 20 лет назад страна радостно расставалась, не просто существует (пусть и в слегка шизофренической вариации), но и является во многом наиболее разумным и безопасным способом организации хотя бы своего личного пространства.
Вы говорите, межэтнический конфликт? Да такого же уровня, как драка узбеков и таджиков где-нибудь за рынком. То есть важно не то, что подрались, и не то, что узбеки против таджиков (или аварцы против лезгин, или молдаване против украинцев), а то, что за рынком и по каким-то своим, не вполне понятным для нас поводам. Может быть, урожай картошки сравнивали или аутентичность переводов поэзии Алишера Навои обсуждали, кто ж их поймет. Привет из другого мира.
Извините за грубую метафору.
