 |
| Фома | Протоиерей Александр Борисов | 24.08.2011 |
Только ли политического союзника 
видела интеллигенция в гонимой Церкви? Можно ли считать «церковным интеллигентом» знаменитого российского генетика Николая Тимофеева-Ресовского? Какой может быть роль интеллигенции на конкретном приходе? На эти и другие вопросы отвечает сегодняшний герой сериала «Интеллигенция» протоиерей Александр Борисов, настоятель храма Космы и Дамиана в Шубине.
Враг моего врага?
— Есть мнение, что интеллигенция — это своего рода фигура речи, за которой реального содержания не стоит. Вы бы согласились?
— Нет, с моей точки зрения, интеллигенция — это очевидная историческая реальность. Причем ее возникновение может быть четко датировано: 1861 год, отмена крепостного права. Хотя, конечно же, интеллигенция не появляется в одночасье. Это постепенный процесс, связанный с появлением большого круга людей с хорошим образованием. И у этой части общества есть одна существенная особенность: интеллигенция пополняется людьми из разных сословий (поступать в Университеты при Александре II получили право, например, дети священников, чего раньше не было). А значит, интеллигенция является носителем не узкосословных чаяний, а интересов разных слоев общества. То есть, некоторая группа людей думает, как решить проблемы не своего класса, а страны в целом.
— А как эта группа людей воспринимала Церковь?
— Отношение к Церкви менялось в зависимости от того, в каких отношениях Церковь состояла в государством. Например, в XIX веке Церковь играла важную роль в идеологическом аппарате государства, и поэтому отношение к ней было негативным. Кроме того, интеллигенция не смогла устоять перед искушениям противопоставлять религию и науку. То есть, идеи французского просвещения нашли в России благодатную почву. И поэтому для представителей интеллигенции совершенно естественным было позиционировать себя как атеистов и антиклерикалов. Сочетание образованности и христианской веры до начала ХХ века было в России, скорее, исключением: например, Владимир Соловьев, Зинаида Гиппиус и некоторые другие авторы эпохи Серебряного века. Но даже они, принимая христианство интеллектуально, были далеки от собственно церковной жизни. А основная часть интеллигенции была настроена по отношению в Церкви и вовсе враждебно.
— Революция 1917 года что-то изменила?
— Колоссально. Отношение интеллигенции к Церкви поменялось радикально — с негативного на позитивное. Оно и понятно: Церковь стала гонимой. В ее сторону повернулись многие умнейшие люди того времени: будущий епископ Лука (Войно-Ясенецкий), отец Сергий Булгаков. Он принял сан именно в 1918 году. У него и до этого было много работ по христианству, но отношение к самой церковности было очень настороженным — именно из-за «смычки» Церкви и государства. Это вполне естественно. Лучшая часть интеллигенции всегда на стороне гонимых.
Этим же отчасти объясняется значительное потепление по отношению к Церкви со стороны следующего — уже советского — поколения интеллигенции. Те, кто так или иначе повернулся в сторону христианства после революции, остались в меньшинстве и вели полулегальное существование, а новые интеллигенты (первой половины ХХ века) не только впитали в себя советскую атеистическую идеологию, но и в какой-то мере унаследовали дух предыдущего столетия — когда церковность и вера считались чем-то недостойным образованного человека. Но в 60-х годах ХХ века начались хрущевские гонения: представители творческой интеллигенции, диссиденты и церковные люди оказались в одной лодке. И это их в какой-то степени сплотило. Стало в каком-то смысле престижным принимать Крещение, пытаться скрытно, не афишируя, ходить на службы, доставать запрещенную литературу из-за рубежа. Раз это преследуется — значит, это очень органично вписывается в путь диссидента. В этот период большую роль начинают играть миссионеры — такие как отец Дмитрий Дудко и отец Александр Мень. Для огромного количества интеллигентов они становятся подлинными авторитетами и помогают людям перейти от внешней, культурной симпатии к Церкви собственно к воцерковлению. Отец Дмитрий Дудко начинает очень смелую работу: после служб остается в храме на беседы с прихожанами и отвечает на любые их вопросы. Для того времени это было шоком. Московские верующие стекались к нему в храм в удивлении: как же это так? Священник открыто говорит на любые темы. Отец Дмитрий занял в сущности по-настоящему диссидентскую позицию. Неудивительно, что за этим последовали репрессии и арест. Отец Александр Мень пошел несколько по другому пути: его работа была, скорее, просветительская — и она тоже была крайне востребована.
На сегодняшний день, с моей точки зрения, интеллигенция является ведущим началом в жизни Русской Православной Церкви. Именно из этой среды приходят основные кадры священнослужителей. Именно интеллигенция задает уровень дискуссии внутри Церкви и планку той работы, которую Церковь сегодня ведет.
— Как же так получилось: интеллигенция в XIX веке возникла как антиклерикально настроенная часть общества, а к началу XXI века стала основной ведущей силой Церкви? Где произошел перелом?
— Под интеллигенцией я понимаю людей думающих, ищущих, которым не чуждо познание мира. В XIX веке в России — на волне следования за европейским Просвещением — за такое познание мира «отвечала» главным образом наука, деятельность разума, а вера как бы оказывалась к ней в оппозиции. И это было настоящим противоречием. Поэтому многим образованным людям казалось, что вера в Бога (а значит, и Церковь) несовместимы с их образованностью. Но в ХХ веке это противоречие религии и науки снимается для многих представителей интеллигенции. Этому способствует появление совершенно новой философии науки, которая утверждает, что наука — только один из способов познания мира, со своими задачами и инструментарием, но отнюдь не главный и не единственный способ. Стало понятно, что зря ученый-естественник видит в Библии «конкурента» теории Дарвина. Что теория Дарвина объясняет, как появился человек, а Библия — зачем он появился. Дарвин — о происхождении видов, о биологическом процессе. Библия — о смысле жизни. И в ХХ веке появилось много ученых, которые, оставаясь честными в своей профессии, читали Библию не как учебник эволюции, а как Откровение.
— Вы сказали, что отношение интеллигенции к Церкви сильно зависело от отношения Церкви с государством. Получается, интеллигенция поворачивалась в сторону гонимой Церкви как «врагу моего врага», а значит, другу? То есть, это было не очень-то продиктовано духовным поиском, скорее, политическими мотивами?
— Не думаю. Мне в этом видится как раз духовный поиск. Да, интеллигенция шла именно в гонимую Церковь, но не потому что враг моего врага — мой друг. Просто отсутствие государственного сервилизма позволяло более ярко воссиять той Истине, которую Церковь несла людям. Это духовная Истина, именно ее присутствие интеллигенция чувствовала и именно за ней шла. А раньше эта Истина была, возможно, несколько замутнена как раз политическими моментами — железной сцепкой Церкви и государства.
Человек Возрождения
— Есть мнение, что главная проблема интеллигенции — это как раз ее позиция: есть «мы и Церковь», то есть, две как бы равновеликие категории.
— Я такой проблемы не вижу. У меня, наоборот, есть опыт общения с людьми из среды интеллигенции и я вижу в них глубокое уважение к Церкви как носителю Истины, которая, по их же мнению, значительно превосходит интеллигентское самосознание. Ведь образованность — как правило, мозаика, собранная из разных областей знания. Всех их как будто куполом покрывает христианская Истина. Она дает им единое, общее направление и общую цель. Так что я со стороны интеллигенции намного чаще видел отношение к Церкви благоговейное. При этом такие люди очень остро реагируют на любую неправду. В том числе и ту, которая напрямую по Церкви «бьет». Например, правозащитники поддерживали отца Дмитрия Дудко не потому что, дружили вместе с ним против государства. Их возмущала именно попытка насильственно заглушить христианскую проповедь.
— А только ли политические вопросы могли возбудить праведный гнев интеллигентского сословия? Какая неправда внутри самой Церкви вызывала критику?
— Опять же вопрос сочетания веры и науки. В этом плане критика в адрес Церкви часто была заслуженной. Когда священник или иерарх выступает с обличительными словами против теории эволюции и агрессивно высказывается о биологах и других ученых, это не может не возмутить. Потому что в данном случае этот священник или иерарх, который не имеет соответствующего образования, берется судить о вещах, которых не знает, и оскорбляет труд другого человека. Правда, часто происходило и наоборот: ученый, никогда не читавший Священного Писания, брался «громить» попов-мракобесов.
— А выражение «церковная интеллигенция» — с Вашей точки зрения, правомочно?
— Да. Это люди, которые занимаются интеллектуальным трудом и одновременно являются верующими. Они соединяют в себе высокую интеллектуальную культуру и собственно церковную практику. Это очень важная часть Церкви.
— А какой была церковная интеллигенция в советские годы, когда совмещать жизнь и церковную практику было достаточно проблематично?
— Были смелые люди, которые несмотря ни на что находили возможность исповедоваться и причащаться. Хотя и тщательно это скрывали. Это могло стоить карьеры и благополучия. Но были другие яркие примеры: люди сохраняли веру в Бога, даже не имея возможности вести церковную жизнь. Например, мой хороший знакомый и оппонент по диссертации, известный русский генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Он никогда не терял веры в Бога, но и в Церковь не ходил. Однажды я брал у него интервью как раз на тему сочетания веры и науки, и он утверждал, что среди по-настоящему крупных ученых-естественников его круга не было ни одного атеиста. А он знал о чем говорил: он около 20 лет прожил за границей, был единственным биологом на семинаре физиков Нильса Бора. Когда Николай Владимирович был уже на смертном одре, я его спросил: «Может быть, Вам привести священника? Вы могли исповедаться и причаститься.» Он ответил: «Для меня это была бы огромная радость». И к нему приехал отец Александр Мень. Они оба были чрезвычайно рады этой встрече. Беседовали около двух часов. Когда я зашел к ним, Тимофеев-Ресовский был заплаканным и совершенно счастливым. А на обратном пути отец Александр в нашей беседе назвал его «человеком Возрождения» — то есть, как будто жителем эпохи Возрождения, с широким кругозором, охватывающей своей личностью много разных сфер жизни. Из уст отца Александра это было высшей оценкой.
— Ваш приход Космы и Дамиана в Шубине некоторые считают храмом для либеральной интеллигенции. Вы с этим согласны?
— Надо четко понимать, что мы имеем в виду под словом «либеральный». Если, как это часто бывает, одобрение гомосексуальных браков и гей-парадов, то это не про нас. Наши прихожане смотрят на это не как на проявление человеческой свободы, а как на болезнь. Я очень люблю шутку Жванецкого о том, что если мужчина объявляет себя Наполеоном, его сажают в сумасшедший дом, а если объявляет себя женщиной, то его права бросаются защищать. Если под либеральной интеллигенцией понимать людей, которые не видят противоречия между научной работой и церковной жизнью — то это про нас. Считают антисемитизм тяжким грехом в соответствии с (Быт.12,3) — это про нас. Не разделяют антикатолицизма (но и не собираются, вопреки расхожим басням, приводить нашу Церковь под власть Ватикана) — это тоже про нас. В такой либеральности лично я не вижу ничего плохого.
— Какова роль интеллигенции в Церкви для Вас как для пастыря?
— Представители интеллигенции — в первую очередь помощники в просветительской работе. Например, у нас в храме каждый год проходят катехизаторские курсы: неделю — лекции, неделю — семинар. И вот семинары ведут прихожане, которые по профессии, например, преподаватели литературы, историки. И в этом смысле роль интеллигенции в Церкви та же, что и в стране в целом: быть носителем знания и культуры и передавать их другим.
— Не получается ли так, что на приходе возникает деление на своего рода страты: интеллигенция, «простые люди», духовенство и т. д.
— Никаких страт не возникает. Если говорить узко о катехизаторских курсах, то в качестве слушателей к нам приходят люди самых разных уровней образования и социального положения. С разными интеллектуальными запросами. И никакого мировоззренческого разделения мы между ними не проводим и обращаем их внимание, что и для них между собой такого деления быть не может. Вспомним послание апостола Павла к Галатам: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе». Точно так же во Христе нет, скажем так, ни интеллигента, ни пролетария. Когда человек становится христианином, отходит куда-то в сторону делению на «образованных» и «необразованных», на «своих» и «чужих». Такого разделения в Церкви в принципе не должно быть. «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил» (1 Петр 4, 10).
Беседовал Константин МАЦАН
