Глава попечительского совета Музея Сахарова Елена Боннэр: разгром выставки — проявление экстремизма
Глава попечительского совета Музея и общественного центра им. Андрея Сахарова Елена БОННЭР ответила на вопросы обозревателя «Известий» Бориса ПАСТЕРНАКА. — Не кажется ли вам, что выбор площадки для выставки «Осторожно, религия!» был не вполне удачным? Устроители подставили Музей Сахарова под неприятности… — Мне хочется ответить словами Андрея Дмитриевича Сахарова. У него есть комментарий к этому процессу в одной фразе. «Я подхожу к религиозной свободе как к части общей свободы убеждений. Если бы я жил в клерикальном государстве, я наверняка выступал бы в защиту атеизма и преследуемых иноверцев и еретиков». Написано в 1982 году по поводу отсутствия в СССР религиозной свободы. А соображение насчет того, что Музей Сахарова «подставили», мне кажется очень поверхностным. Я считаю, что Сахаров — как человек, а теперь и как символ — достаточно широк, чтобы на площадке его имени представлялись различные взгляды, различные течения в искусстве и различные — кроме насильственных и экстремистских — политические и общественные течения. — Противники выставки как раз и обвиняют ее в том, что она экстремистская. — Противники пришли на выставку с молотками, красками и ножами, до этого ее не видя. Противников навели на эту выставку и поручили им ее разгромить. — Вы догадываетесь, от кого исходило такое поручение? — Судя по письму в Думу священника Шергунова, а потом и верующих его прихода, можно предположить, что это его идея. Но я хочу подчеркнуть, что в письмах этих идет речь не просто о выставке, а о музее в целом — как об организации, якобы защищающей террористов, якобы способствующей разжиганию войны… — Вы воспринимаете разгром выставки как атаку на музей? — Как атаку на музей, на меня лично, на других сотрудников музея. Это гораздо шире, чем разговоры о выставке, которая просуществовала три дня и которую в день открытия видели только сами устроители и их родные и близкие. Вы посмотрели бы дневник дежурной по залу. Посетили эту выставку двадцать один или двадцать два человека! Никакого интереса ни у верующих, ни у еретиков она не вызвала. — Это была слабая в художественном отношении выставка? — Я не говорю о качестве экспонатов. Это та область, которая вне меня. Есть художественные произведения, которые я люблю или не люблю, но это дело вкуса. А защищать право художника на выражение своих мыслей — это не экстремизм. Экстремизм — это когда убивают друг друга или громят выставки. Никакого призыва к вражде в выставке не было. Согласно закону, она проходила весьма далеко от церковных земель. А религиозные люди, чувства которых выставка якобы могла задеть, по собственному выбору ходят в церковь, а не в Музей Сахарова. — Обращались ли к вам с просьбой дать показания на процессе? — Нет. Я сама собиралась присутствовать на суде, но мне это сейчас не под силу. Мне от этого очень стыдно. Всю свою жизнь, хоть на полусогнутых ногах, я стояла у здания суда, когда, на мой взгляд, суд был неправым. А сегодня, когда судят моих сотрудников, у меня на это нет сил…
