Барон Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм и Павел Скоропадский

Королевство Финляндия и украинская держава: контрреволюция и государственность

Падение монархии в России стало толчком распада империи, в основе которой лежал династический, а не национальный принцип государственности[1]. Формирующиеся новые государственные образования, или как их называли рандштаты, стремление к полному суверенитету связывали с отречением монарха и освобождением от данной ему ранее присяги (Финляндия — 1809 год, Украина — 1654 год). Приход к власти в России большевиков, провозгласивших право наций на самоопределение, с одной стороны, ускорил процесс распада единой государственности, однако, с другой стороны, разжег пожар Гражданской войны, наиболее интенсивно происходившей в 1918 году на территории новых государств: Финляндии и Украины.

Для большевиков принцип самоопределения наций был всего лишь фикцией, под которой они понимали «самоопределение рабочего класса» и установление советской власти в новых государствах. Как отмечал в своих мемуарах барон Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм: «Если бы мы не поднялись на борьбу в 1918 году, Финляндия в лучшем случае превратилась бы в автономную область Советского Союза — без каких бы то ни было национальных свобод, без настоящей государственности, и нам не нашлось бы места среди свободных наций» [2]. Приблизительно то же можно сказать и об Украине. Так, например, в циркулярной телеграмме ЦИК Советов Украины от 7 марта 1918 года говорилось: «мы никогда не рассматривали Украинскую Советскую республику как национальную республику, а исключительно как советскую республику территории Украины» [3].

Контрреволюция в Финляндии и Украине первоначально предполагала борьбу с большевизмом на своей территории, а затем стала ставить стратегическую задачу реставрацию монархии в России. В отличие от Добровольческой армии, отстаивающей принцип «непредрешенчества», и провозгласившей лозунг «Единая и неделимая Россия», монархическая контрреволюция предполагала восстановление дореволюционного порядка, отказ от идеи Учредительного Собрания, а также более гибкий подход к проблеме территориального единства будущей монархической России. Например, сохранение независимости Королевства (бывшего Великого княжества) Финляндии после реставрации монархии в России не подлежала сомнению и не вызывала дискуссию в финском обществе. Более того, реставрация монархии в самой Финляндии происходила путем избрания короля среди претендентов из европейских династий, поскольку последний великий князь из дома Романовых, отрекся от престола и тем самым освободил финский народ от присяги ему. Несмотря на это Финляндия должна была принять деятельное участие в «воссоздании России», и «такая „услуга“ стала бы основой для будущих дружественных отношений» [4]. Перед Украинской Державой, в зависимости от внешнеполитической ситуации, стоял выбор: либо сохранение полной независимости, либо широкая автономия в составе федеративной монархической России. Гетман Украинской Державы генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский полагал, что Украина должна стать основой для восстановления России, но России федеративной, где Украина займет достойное место среди других равноправных частей федерации [5].

Политическими и военными лидерами новых государств стали генералы русской службы, убежденные монархисты: главнокомандующий, а затем и регент Королевства Финляндии, генерал-лейтенант барон Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм и гетман Украинской Державы генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский. В европейской печати формировался образ барона Маннергейма как лидера русских белых и главы русского белого правительства [6]. В большевицкой пропаганде образ гетмана Украинской Державы Павла Скоропадского формировался как основного врага советской власти и главы всероссийской монархической контрреволюции. В.И. Ленин несмотря на то, что Украинская Держава не располагала армией и фактически не воевала с РСФСР, боялся Скоропадского больше, чем Маннергейма, Краснова и Корнилова с Деникиным. Скоропадский для Ленина стал именем нарицательным. Например, В.И. Ленин в докладе по внешней политике 14 мая 1918 года заявил, что-то, что произошло на Украине «легко произойдёт и в России» [7]. Затем на митинге в Сокольническом клубе 21 июня 1918 г. В.И. Ленин снова выразил опасение, что контрреволюция осчастливит «нас каким-нибудь Скоропадским» [8]. Наконец, В.И. Ленин признался дважды: на митинге в Симоновском подрайоне 28 июня 1918 г.: «Народ устал и его, конечно, можно толкнуть на какое-либо безумие, даже на Скоропадского, ибо народ в своей массе тёмен» [9], и в докладе Совета народных комиссаров 5 июля 1918 г.: «с голодом не шутят, и народные массы, если в голоде им не помочь, с голоду способны метнуться даже к Скоропадскому» [10]. Сама же Украинская Держава большевикам представлялась как база всероссийской реставрации, монархический «Коблец». Член большевистской делегации Д. Мануильский, находившийся в Киеве, заявил: «Для черносотенной реакции самостийная Украина была раньше всего окраиной — Вандеей, куда, как в Кобленц, стекалась вся русская знать с остатками неотнятого имущества, где происходила мобилизация сил для наступления на Москву…» [11]

Маннергейм и Скоропадский как кадровые военные и лидеры контрреволюции прекрасно понимали, что формирование любого государства невозможно без создания армии, в противовес революционным демагогам, стремящимся упразднить армию и заменить её так называемой народной милицией, «красной гвардией», «гайдамаками» и т. д.

Финляндия, несмотря на то, что не располагала воинскими формированиями, сумела создать весьма эффективную армию в короткий срок (3−4 месяца) и отстоять свою независимость в борьбе с красными (январь — май 1918 года). Первоначально основу вооружённых сил составляли добровольцы, так называемый «щюцкор», но всё же главная причина военного успеха белых заключалась в том, что Главнокомандующим генерал-лейтенантом бароном К.-Г. фон Маннергеймом сразу же был отброшен милиционный принцип и свёрнута деятельность различных «военных комитетов», был взят курс на создание именно регулярной армии, на основе всеобщей воинской повинности (закон от 18 февраля 1918 года [12]), с высокой дисциплиной, офицерскими и унтер-офицерскими званиями, знаками различия, погонами и т. д. Армию создавали специалисты, имеющие боевой опыт и многолетнюю довоенную службу в рядах Русской армии, в частности, генерал-майор П. фон Герих, заведовавший ранее учебными и призывными центрами Петроградского военного округа [13]. Основу финского офицерского корпуса составляли как русские офицеры (по данным С.В. Волкова их было 2−2,5 тыс. [14]), так и шведские офицеры-добровольцы (всего 84, из которых 34 кадровых, в том числе 5 в Ставке [15]), а унтер-офицерские кадры состояли не только из бывших унтер-офицеров Русской армии, но также и из финских егерей 27-го Прусского егерского батальона, прошедших обучение в Германии [16].

Финская Белая армия уже в феврале 1918 года, — когда был объявлен призыв, — насчитывала 32 тыс. чел. Ей противостояла 70 тыс. красная армия (40 тыс. русских большевизированных войск и 30 тыс. красной гвардии [17]), но несмотря на это белая армия успешно вела крупные наступательные операции. В мае 1918 года численность Белой армии составила 70 тыс. человек [18]. Успешные боевые действия белых в Финляндии заставили красных умерить пыл. К концу 1918 года финская действующая армия, находившаяся в 25 верстах от Петрограда и 60−80 верстах от Мурманской железной дороги в Карелии, составляла 40−50 тыс. чел. Ей противостояли силы красных также в 40−50 тыс. [19], при этом вся действующая армия красных насчитывала 300 тыс. [20]

Украина, напротив, имея колоссальный кадровый потенциал, не сумела создать эффективной армии, вместо этого были самочинно сформированы вооруженные ватаги, по замечанию полковника А.А. Зайцова: «боевая ценность которых была близка к нулю» [21]. В отличие от Финляндии, где армия и государство создавались консервативными и контрреволюционными кругами, в Украине во главе национального движения стали социалисты, практически аналогичные тем, с которыми приходилось воевать белым в Финляндии. Во главе Центральной Рады, по признанию члена Генерального Войскового комитета поручика П. Скрипчинского, были «фантазеры и демагоги», лозунг которых был: «геть милитаризм, хай живе народня милиция!» [22]. Украинизация Русской армии в 1917 году, проводимая различными солдатскими комитетами и «Всеукраинскими Войсковыми съездами», вела к подрыву морального и боевого духа, большевизации, дезертирству [23]. В конце концов было объявлено выборное начало, при котором Рады и советы становились фактическими хозяевами армии [24].

Финны, поляки и чехословаки начали строить государство с вооруженной силы, украинцы же — с говорильни на съездах [25]. По данному поводу поручик П. Скрипчинский отмечал в своих воспоминания: «Украинизация была первым ярмом, накинутым революцией на шею украинцев, подставленной ими же самими, она стоила многих жизней напрасно потерянных… В отличие от польских легионеров сознательных, украинский элемент в украинизированных частях несознательный» [26].

Безусловно социалистические лозунги и партийная пропаганда не могла создать национальную армию, а только разрушить старую. Генерал от кавалерии А.А. Брусилов заявил по данному вопросу следующее: «украинизация не может быть средством для создания украинской национальной армии, так как она (украинизация) на мой взгляд, является какой-то мешаниной национализма и социализмом. Всякие социалистические платформы в армии — дело пропащее: они разрушают самую сильную армию и могут послужить поводом к гражданской внутренней войне…» [27], что собственно и случилось в Украине в январе 1918 года.

Вместе с тем, в Украине формировалось здоровое консервативное военное ядро для создания национальной армии во главе с будущим гетманом генерал-лейтенантом П.П. Скоропадским и подполковником Кельчевским [28]. Лидеры Центральной Рады М.С. Грушевский, В.К. Винниченко, С.В. Петлюра и военный министр Н. Порш, относились с недоверием к генералитету (в частности, к командующему 1-м украинским корпусом генерал-лейтенанту П.П. Скоропадскому и его начальнику штаба генерал-майору Я.Г. Гандзюку), не без основания опасаясь контрреволюции со стороны военных, которых В.К. Винниченко презрительно называл «офицернёй», и наивно полагая, что армию могут возглавить атаманы, бывшие штабс-капитаны, такие как Н.Л. Шинкарь или еще хуже алкоголик Хилобоченко, Ю.Н. Тютюнник, Ю. Божко, а также полковник Ф.В. Тимченко, подполковник П. Балбачан [29]. Украина вместо регулярной армии, к сожалению, пошла по пути создания народной милиции: «вольного казачества», «гайдамаков».

С.В. Петлюра вызывал украинизированные части с других фронтов на Украину, но при этом даже не думал об их размещении и довольствии. Как отмечал поручик П. Скрипчинский, это было одной из причин развала [30]. За период 1917 года личный состав украинизированных частей был доведён до полмиллиона солдат [31], но на момент наступления красных войск на Киев УНР не располагала силами для защиты своей столицы, многие украинизированные части либо объявили нейтралитет, либо перешли на сторону большевиков.

Во всеобщем хаосе и развале украинские социалисты готовы были обвинять кого угодно, лишь бы оправдать свою революционную деятельность. Так, например, В.К. Винниченко заявил: «если бы тогда были на Украине свой Александр Македонский или Наполеон, то и они не могли бы спасти положения». В ответ следует согласиться с поручиком П. Скрипчинским: «Казалось иначе; создание тех или иных исторических условий и обстоятельств, в которых началось строительство украинской армии, зависело в большей мере от личных или партийных убеждений высшего руководителя украинского государственного строительства… 1917 год может служить примером, как не надо ходить в казармы с политикой… Часто само создание молодых частей базировалось на личной амбиции отдельных особ или служило личным целям… Если прибавить к этому сильно тогда развитую демагогию, то станет понятным, как легко тогда можно было сделать воинские части игрушкой в руках отдельных лиц и течений политических… Главными чертами тогдашней оценки военного контингента были национальные и социальные убеждения и взгляды; критерий же чисто военный часто отсутствовал» [32].

Собственно, неправота В.К. Винниченко подтверждается ярким примером национально-государственной и военно-политической работы с противоположным результатом, который продемонстрировала Финляндия, находящаяся в более сложном положении: первоначальное отсутствие национальных воинских формирований и опыта их создания на фоне нахождения на своей территории многократно превосходящих сил врага и более интенсивно протекающей Гражданской войны.

Военный министр УНР Н. Порш, напротив, проводил мероприятия, направленные на дальнейшее разложение армии: расформирование и демобилизация наиболее боеспособных частей, 25 декабря 1917 года произошла отмена военной организации, воинской дисциплины, воинских званий, погон и иных знаков различия, даже военной формы, введение выборности командного состава, атаманщины. Даже в дни наступления большевиков на Киев Н. Порш объявил о демобилизации [33]. П. Скрипчинский вспоминал: «Революция в войсках официально углублялась… после отмены формы, киевский вокзал полон уезжающими в „отпуск“ сердюками, одетыми в парадную форму… Войско фактически перестало быть войском». И, наконец, Н. Порш решил заменить армию в Киеве Красной гвардией, которую он вооружил. В самом военном министерстве происходили партийные митинги и собрания. Финансирование шло не регулярных частей, а инсургентских атаманских отрядов. Сами министры боялись военной охраны своих учреждений, небезосновательно опасаясь своего ареста со стороны военных [34].

Военные действительно готовили арест и насильственное отстранение военного министра. В то время как под Киевом уже шли бои у штаба Киевского Военного округа появились 2 броневика, сопровождаемые взводом конницы с транспарантом «Долой изменников Винниченко и Порша!» [35]. Во главе переворота в Киеве было предложено стать подполковнику Кельчевскому, но произошла отставка Н. Порша. Новым министром был назначен штабс-капитан Немоловский, который через несколько дней перешёл на сторону большевиков [36].

В отличие от Финляндии, в Украине подавляющее большинство офицеров не имело никакого желания сражаться на стороне Центральной Рады, более того идея украинской государственности для них была чужой и непонятной [37]. Именно эта часть, сохраняющая нейтралитет в борьбе с большевиками, будет затем почти поголовно уничтожена в период красного террора, учинённого бывшим подполковником М.А. Муравьевым, после занятия Киева большевиками (всего, по данным Красного Креста было уничтожено 3 тыс. офицеров, по другим данным до 6 тыс. [38]). Как можно заметить, количество уничтоженных офицеров приблизительно равно количеству сил красных Муравьева, штурмовавших Киев. Вместе с тем, по данным П. Скрипчинского, в Киеве находилось около 40 тыс. офицеров, прибывших с фронта после начала переговоров в Бресте, больше половины из них вообще было враждебно настроено к Украине [39]. Как можно заметить, число вполне достаточное, чтобы дать отпор силам красных, но в Киеве не было своего Маннергейма, способного организовать эту массу, независимо от её политической ориентации, на борьбу с большевиками.

Как справедливо заметил П. Скрипчинский: «Действительно, до сих пор для многих представляется загадкой, почему Украина, имевшая в 1917 году громадный людской материал для создания национальной армии, не смогла выставить против 3500 большевиков отряда Муравьева соответствующих сил и не могла загасить пожара гражданской войны на своей территории. События покажут причины этого и во всяком случае не вину войск, а что касается цифр, это вопрос совершенно проблематичный. Действительно, армия создавалась, и Украину защищали свои силы, какие и почему вместо армии на поле боя посылались гимназисты» [40].

Если говорить о численном составе украинского войска, то наиболее достоверные данные собраны Я.Ю. Тинченко: на фронте — 80,9 тыс. пехоты, 1350 конницы, 612 орудий, внутри Украины — 25 363 штыка, 1680 шашек, 44 орудия, 12 самолетов [41]. Соотношения же сил в борьбе за Киев в январе-феврале 1918 г. выглядели следующим образом: Центральная Рада — 1,9−3 тыс., большевики — 4,5 тыс. плюс киевская красная гвардия — 1,5 тыс. Отряд Муравьева, прибывший для штурма города насчитывал 3,5 тыс., 12 орудий, 2 броневика, 2 самолета и бронепоезд [42]. При этом в боях 24 января (6 февраля) 1918 года участвовало со стороны большевиков 2400 человек, со стороны Центральной Рады 650 человек [43]. Несколько отличаются данные генерала Н.Н. Головина: в борьбе за Киев участвовало 5 тыс. красных и 1200 бойцов Центральной Рады [44]. После отступления из Киева «украинская армия» насчитывала от 316 до 1150 человек [45]. То есть, мы можем говорить о фактическом отсутствии украинского войска после эвакуации Киева.

В целом, в Украине отсутствовала нормальная система обеспечения и сбережения войск, а также штабного планирования по обороне Украины [46]. Самочинные формирования по 10−20 человек объявляли себя «полками», во главе с выборными атаманами, а настоящие полки митинговали, не выполняли приказов и оставляли позиции [47]. Украинская армия, руководимая самостийными атаманами хаотично оборонялась от наступающих большевиков, в то время как армия Финляндии, под руководством генерал-лейтенанта барона К.-Г. фон Маннергейма, вела стратегические наступательные операции, окружая крупные группировки противника, как например, под Тампере и Выборгом, и наносила удары по тылам противника, захватывая стратегические магистрали, как например, Мурманскую железную дорогу в Карелии.

Откуда у украинских военных могла взяться воля к победе, если в бою под Шепетовкой в декабре 1917 года украинская сводная бригада 2-го Сечевого корпуса разбежалась, её командир, генерал-майор Б. Поджио бежал, прихватив казну. Корпус, во главе которого стал штабс-капитан Кудря быстро большевизировался, солдаты разбежались, а военное имущество было распродано на аукционе в Вернигородке [48].

Собственно, в этот период всеобщего развала государства и армии в Украине формируются два противоположных лагеря: казацкий, во главе с генерал-лейтенантом П.П. Скоропадским, представляющий консервативные контрреволюционные и монархические силы, землевладельцев и зажиточное крестьянство, и гайдамацкий, во главе с атаманом С.В. Петлюрой, во круг которого группировались республиканские силы полуинтеллигенции левой социалистической ориентации. Казацкий центр решительно готовился к государственному перевороту, но произошла задержка с формированием казацких частей. Гайдамацкий кош, высланный навстречу наступающим большевикам, перешёл на их сторону [49].

Особенность украинского случая было в том, что не контрреволюционные силы создавали армию и государственность, а у власти находились революционеры, которые продолжали своё разрушительное дело. Например, сохранявший относительную боеспособность 1-й украинский корпус для Центральной Рады считался контрреволюционным и она боялась «гетманства» больше, чем большевиков, принцип украинских социалистов, как заметил генерал-майор Я. Гандзюк: «лучше пусть погибнет всё, лишь бы не было контрреволюции» [50].

Если в Финляндии контрреволюция победила самостоятельно, то в Украине она была «принесена на германских штыках». Германия отправила на помощь финским белым весьма незначительный контингент: по одним данным 9−10 тыс. чел., в составе Балтийской дивизии генерал-майора графа Р. фон дер Гольца (7 тыс.) и бригады полковника барона фон Бранденштайна (2−3 тыс.) [51]. На Украину же были направлены значительные силы: германские 21 пехотная (к 1 мая число сокращено до 16 [52]) и 2 кавалерийские дивизии и австро-венгерские 8 пехотных и 2 кавалерийские дивизии [53]. Всего войска интервентов насчитывали около 300 тыс. [54]. К 4 мая 1918 года вся территория Украины была очищена от красных [55]. Для сравнения территория Финляндии окончательно освобождена к 15 мая 1918 года, правда, самостоятельно, а не с помощью интервентов, как Украина.

Если говорить о составе украинских вооруженных сил в период германского наступления в феврале — мае 1918 года, то Украина располагала только двумя малочисленными соединениями: так называемой «Синей дивизией», сформированной из военнопленных в лагерях Германии, в составе 6 тыс. чел. [56], находившейся в непосредственном подчинении Германскому командованию и расформированной накануне гетманского переворота в апреле 1918 года, и Запорожской бригадой генерал-майора А. Натиева, в составе 3 тыс. чел., также подлежащей расформированию, но сохраненной из-за «ярко выраженной антибольшевистской направленности» [57]. Однако, бригада, как любое самочинное формирование, подверженное атаманщине, стала быстро разлагаться, и уже после гетманского переворота солдаты желали либо разбежаться по домам, либо идти на гетмана [58]. В дальнейшем бригада, объявленная дивизией, под командованием полковника П. Балбачана, примет участие в антигетманском восстании Директории. В мае 1918 года австро-венгерским командованием на Волыни была сформирована из военнопленных «Серая дивизия», которая в августе была передана в состав Вооруженных Сил Украинской Державы, в составе 15 тыс. бойцов. Но, как любое соединение, созданное из военнопленных, она также оказалась небоеспособной, с сильными антигетманскими настроениями, и находясь на охране демаркационной линии, подвергалась воздействию большевистской пропаганды, и в результате также приняла участие в антигетманском восстании ноября-декабря 1918 года [59].

Гетманские власти медлили с созданием армии не только в силу запрета немцами Украинской Державе иметь регулярную армию, кроме полицейских частей. В секретном докладе на имя гетмана, по этому поводу говорилось: «Распропагандированная часть тёмной массы враждебна в настоящее время идее государственности, а потому призванная на военную службу на основе всеобщей воинской повинности в своем большинстве эта тёмная масса даст целиком ненадежный элемент, склонный к бунту и непослушанию, а особенно к политиканству» [60].

Гетману П.П. Скоропадскому так и не удалось сформировать эффективную армию. Его личным детищем была Гвардейская Сердюцкая дивизия, в составе 5 тыс. чел. (в действительности только 3,5 тыс.), по образцу лейб-гвардии: офицеры — только довоенного времени и только дворяне, а солдаты из зажиточных крестьян-хлеборобов, имеющих не менее 50 десятин земли. Однако, данная дивизия оказалась хороша только для парадов, кроме того, и она не избежала частых случаев дезертирства (уже через месяц с начала формирования зафиксировано 800 случаев дезертирства) [61].

Наконец, в октябре 1918 года правительство Украинской Державы начало формирование офицерских добровольческих дружин, которые также оказались ненадёжным элементом, поскольку не признавали ни власти Гетмана, ни Украинской Державы как таковой [62]. Хотя мобилизационный ресурс офицерства был достаточно высоким: на территории Украинской Державы находилось более 100 тысяч офицеров. Однако, большая их часть была деморализована, поэтому офицерские добровольческие дружины в крупных городах не превышали 4 тыс. человек [63].

Офицерские дружины обладали также и низкой боеспособностью. Так, например, при осаде Киева войска Директории насчитывали 5 тыс. бойцов, им противостояли офицерские дружины общей численностью 3 тыс. [64]. Однако, они беспорядочно отступили в город, который был сдан без боя начальником обороны князем Долгоруковым. В плен попало около 2 тыс. офицеров [65].

Итак, подводя некоторый итог следует отметить различия в формировании государственности, армии в Финляндии и в Украине. Если в Финляндии армия была сформирована консервативными контрреволюционными кругами и основывалась на твёрдой дисциплине, то в Украине, напротив, контрреволюция обладала значительно меньшим потенциалом, а революционные круги разрушили армию, создав вместо неё атаманские ватаги и самочинные инсургентские формирования с выборным начальством. Это привело к тому, что, имеющая несравненно больший военный потенциал Украина лишилась собственной армии и проиграла большевикам, в то время как одновременно начавшая борьбу за независимость Финляндия, не имеющая на первых порах военных кадров и достаточного вооружения для армии, а также многочисленного обученного резерва, оказалась в выигрышном положении, и сумела победить силы красных, создав эффективные и многочисленные вооруженные силы.

Несмотря на многочисленность офицерского корпуса и громадный обученный резерв солдатского и унтер-офицерского, мобилизационный потенциал Украинской Державы оказался весьма низким, по причине распространения большевистской пропаганды, усталости от войны (чего не наблюдалось в Финляндии), морального разложения фронтовиков. Ставка Гетмана на довоенных офицеров-дворян и невоевавшую молодежь из зажиточных крестьянских семей также не оправдалась, из-за низкого уровня патриотизма и высокой политизации всех слоев общества. Важным фактором являлась и австро-германская оккупация Украины, оказывающая негативное моральное воздействие на все слои украинского общества.

Если в Финляндии немецкий контингент имел численно весьма ограниченный характер и был соразмерен 10−15% от финской армии (7−9 тыс. против 70 тыс.), то в Украине войска интервентов (300 тыс.) значительно превышали все национальные парамилитарные формирования (60 тыс.) на фоне отсутствия реальной регулярной армии (только штабы и кадры 8 корпусов). Как уже отмечалось, в Украину контрреволюция была принесена германской армией, а не созрела внутри страны. Вместе с тем, обе страны стали островами порядка в море всероссийской революции, и базой для всероссийской контрреволюции и реставрации. Как отмечал полковник А.А. Зайцов: «И Финляндия, и Украина… и казачьи земли… были теми территориями, на которых могли формироваться и нарастать контрреволюционные силы. Они являлись базой русской контрреволюции. Но требовать от контрреволюционной базы стать её движущей силой значило требовать невозможного» [66].

И в Финляндии, и в Украине монархическая контрреволюция в лице государственных лидеров, генерал-лейтенантов русской службы не противоречила принципу сохранения национальной государственности, и противостояла национализму Добровольческой армии, лозунгом которой был: «Единая и неделимая Россия!». Различия же состояли в том, что офицерство в Украине, в отличие от Финляндии, в большинстве своём не разделяло убеждений главы государства и даже враждебно было настроено по отношению к самому государству.

Дмитрий Бондаренко, кандидат исторических наук

Одесса

Примечания