Свыше 6 миллионов советских людей фашистская Германия угнала в рабство в годы Великой Отечественной войны
Уничтожение работой «В среду на утреннем пересчете меня поставили в команду, идущую в литейный цех… В первые же дни я понял, что в подземелье еще можно было жить. Литейный — пытка, к которой ни притерпеться, ни приспособиться. Когда заводская сирена гудела отбой, сил не оставалось, чтобы порадоваться этому свободному в лагерной жизни времени: смена закончилась, ночные заступают через четверть часа, и эти пятнадцать минут как бы ничьи, как бы горбушка на пайке, которую можно отрезать». Подросток из романа Виталия Семина «Нагрудный знак Ост», невольник N 703, не знал, что их уничтожают работой. Выгодный проект предложил Гитлеру пушечный король Крупп. Магнат заметил, что, конечно, каждый нацист является сторонником ликвидации «евреев, иностранных саботажников, немцев — противников нацизма, цыган, преступников и прочих антиобщественных элементов», но что он не видит причин, почему бы им перед уничтожением не послужить Германии. При правильной постановке дела из каждого заключенного можно за несколько месяцев выжать работу десятка лет. А уж потом покончить с ним. Деловое предложение очень заинтересовало фюрера. «Идея уничтожения трудом является наиболее подходящей», — высказался и Геббельс. Военная экономика рейха требовала все больше рабочих рук. И это при том, что к лету 1941 года на германских предприятиях было занято свыше трех миллионов иностранных рабочих и военнопленных и еще столько же вкалывали на Германию в оккупированных странах. В марте 1942 года советские бойцы захватили у пленного немецкого офицера секретную инструкцию «Об актуальных задачах в восточных областях». «Только отправка в Германию нескольких миллионов отборных русских рабочих за счет неисчерпаемых резервов работоспособных, здоровых и крепких людей в оккупированных восточных областях, — говорилось в документе, который подписал генерал-лейтенант Вейганг, — сможет разрешить неотложную проблему выравнивания неслыханной потребности в рабочей силе и покрыть тем самым катастрофический недостаток рабочих рук в Германии». Охота за черепами На улицах оккупированных советских городов, поселков, деревень шла, как бахвалились сами гитлеровцы, охота за черепами. Казалось, жизнь вернулась на несколько веков назад, во времена татарских набегов на Русь, когда по пыльным шляхам незваные гости уводили свой полон в Азов и Крым. По подсчетам известного русского историка А. Новосельского, за первую половину ХVII века крымские татары угнали в полон от 150 до 200 тысяч русских людей, это минимальная цифра. «Лишь в незначительной части татары использовали полоняников в качестве рабочей силы, — отмечает ученый, — а более всего сбывали их на рынках за море». До истребления работой мурзы и ханы не додумались. Это изобретение запатентовали просвещенные немцы в середине ХХ века. Сохранилось немало донесений немецких служб о такой охоте. Вот одно из них — рапорт 509-й фельдкомендатуры из Кировограда. На станции Знаменка и в окрестных селах, говорилось в документе, людей хватали, не считаясь с их возрастом, работой, семейным положением. Связанных украинцев вели через весь город. Матерей отрывали от детей, даже не дав им попрощаться. «Методы вербовки рабочих становятся невыносимыми», — подвел итог командующий оперативным районом группы армий «Юг». Привлекательной вербовка была лишь на страницах фашистских и профашистских листков да в рекламных роликах, снимаемых для ведомства Геббельса в кинопавильонах под Прагой. Там «восточных рабочих» провожали-встречали чуть ли не с цветами. Там натянуто улыбались «добровольно записавшиеся» и демонстрировали свидетельства о допуске «к исполнению почетной обязанности трудовой повинности». Много лет я собираю материалы о жизни «восточных рабочих». Встречался с ними, получал и получаю письма. Приведу из этой большой почты лишь несколько типичных историй. Галина Мазниченко, г. Запорожье: «Мама моя, Мазниченко Ефросинья Филипповна, многие годы была председателем сельсовета. Перед войной по состоянию здоровья уже не работала. Выдал ее односельчанин, полицай, фамилию его называть не буду, а по-уличному — Степан Махойка (он не выговаривал „р“). 19 апреля 1942 года пришел Махойка с немцами, чтобы арестовать старшего брата Шуру. Но он, предупрежденный добрыми людьми, вовремя ушел в лес. И тогда Махойка, грязно выругавшись, сказал: „Забирайте у большевички девчонку!“ И меня забрали. Мне было 15 лет, была незавидная, худая. С того несчастного августовского дня пошли мои мучения. Позже, как я узнала, арестовали маму и девятерых односельчан. Увезли их из села неизвестно куда, обратно никто не вернулся. Брат, Александр Николаевич, воевал в партизанах, после освобождения ушел с нашей армией и погиб в сорок четвертом. А Махойку все-таки поймали после войны и судили, дали 25 лет. Но он живет, и семья его здравствует, а сколько душ загубил — страшно подумать. И сколько их было, таких предателей!» Татьяна Горлова, г. Щигры, Курская область: «Слезы катятся из глаз, потому что снится каждую ночь Германия, все я никак оттуда не выберусь. Молодость прошла там. Помню, будто сейчас, как нас угоняли. Все село провожало 15−16-летних детей. Куда? В неизвестность. Помню, как пела частушку старосте: Я за все тебе прощаю, А за это не прощу, Будет времечко такое, Из нагана угощу. Староста, говорят, до сих пор благоденствует где-то в Казахстане. А мы гробились на каторге. Привезли нас сначала в пересыльный лагерь в город Фаллингбостель. Это название часто упоминают в печати, наши из посольства там возлагают венки. Мы жили в бараках. В пять ярусов клетки. Одна „буржуйка“ на большой барак. Лагерь был огромный. Мимо нашего барака пленные отвозили мертвых. Туловище человека лежало на тачке, а ноги, распухшие, болтались. Этот ужас я видела каждый день». Прасковья Ширнова, г. Унгены, Молдавия: «Был такой случай на станции Виры, куда нас, попавших в облаву, согнали. Одну женщину-инвалида (она не двигалась) привез ее брат на тачке к коменданту, чтобы ее дочку не увозили в Германию, потому что за больной мамой некому ухаживать. Комендант выслушал переводчицу и переспросил: это за ней некому ухаживать? Сидя в кресле, поднял автомат и расстрелял несчастную. А потом продолжил: „Вот и не надо больше ухаживать. А дочь должна работать на великую Германию“. Среди бела дня на виду у своих сослуживцев германский офицер расстрелял больную русскую женщину. Это был, как считал комендант, наглядный урок и для немцев, и для русских рабов, „недочеловеков“. Эхо той автоматной очереди не докатилось и до окраин безвестной станции, о расправе с несчастной даже не упомянули в рапортах. Этакая мелочь, прихлопнули русскую бабу, как надоедливую муху. Но на станции Виры тот эпизод запомнили». «На немцев работать не буду» Годами авторы мемуаров, кино- и телефильмов, созданных в Германии после Второй мировой войны, перекладывали всю вину за преступления гитлеровцев в Советском Союзе на таких вот карателей. Солдаты вермахта, мол, не несут ответственности за злодеяния эсэсовцев, жандармерии, зондеркоманд. Офицерский корпус, утверждают, добивался «порядочного отношения» к жителям оккупированных районов, военнопленным, «остарбайтерам». И вообще «мы, немцы, не знали о гитлеровских целях войны…». Это слова Вильфрида Штрик-Штрикфельдта, офицера германской армии, «ближайшего сотрудника и друга А. А. Власова», как представляет автора мемуаров издательство «Посев». Все они знали. Кроме одного — с какой силой любви к Родине, из которой рождается ненависть к врагу, встретятся в Советском Союзе. Харьковчанка Вера Петровна Коняева рассказывает, как осенью сорок второго года в одном из бараков их лагеря открыли «шпиталь», как называли эту комнату немцы. «Это была обычная барачная комната с грубыми нарами и соломенными матрасами. Сводили туда всех, кому не удалось убежать, — избитых, полуживых. Были они из разных городов и сел. Помню двух ребят — они убежали в третий раз, в этот „шпиталь“ попали уже полуживыми. Один из них сказал: „Пусть убьют, но работать на немцев не буду“. И умер. Это был Иван Кадигроб из села Михайловка Валковского района Харьковской области. Закопали его под забором лагеря». Сколько там, на чужой земле, таких безвестных могил, куда ни в родительский день, ни в иной, мудро отведенный предками для памяти, не придет родная душа. Чтобы поправить ограду, оставить по обычаю горсть конфет на могиле… В Вечном огне солдатской памяти пусть увидятся нам и эти судьбы. «Один русский», как обозначено в документах концерна Круппа, сунул обе руки под колеса паровоза. Его обвинили в саботаже и расстреляли. Имя его не сохранилось. Десятки, сотни приговоров за саботаж, отказ работать, за испорченную технику рассыпаны в делах фашистских судов. Иван Васильевич Матвеев, Москва: «Я был в лагере при крупном полуподземном заводе, где работали женщины, привезенные из украинского города Шостка. Они умышленно ломали станки, и многие поплатились за это жизнью. Ребята убегали из лагерей, вели борьбу во Франции, Италии. Забывать об этом стыдно и обидно. И вообще мы много льем грязи сами на себя, а о фашизме, злейшем враге человечества, говорим редко и тихо. Немцы рассчитывали на пригнанные резервы рабочей силы, но их расчеты не оправдались. Память об этом — знак признательности и уважения униженным и оскорбленным, но непокоренным советским людям». Однажды Фриц Заукель, назначенец Гитлера, генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы, в сердцах пожаловался армейскому генералу на то, что иностранные рабочие не горят желанием работать на рейх. — Трудности возникают из-за того, — заметил генерал, — что вы обращаетесь к патриотам, которые не разделяют вашего идеала. Генерал был прав. Видно, получил урок на поле боя. Там все нагляднее. Но и в глубоком немецком тылу, далеко за передовой, был свой фронт, где, как могли, держали оборону «восточные рабочие». Те, кого на заводах Круппа, Сименса, Юнкерса считали рабами, рабочим скотом, те, кого уничтожали работой. Вот только на Родине их патриотами не считали. Но об этом надо рассказать отдельно.
