Проклятье Бога навсегда заклеймило этот народ!

Письмо Вильгельма II Николаю II

Приближающееся 100-летие гибели Российской Империи побуждает нас как к осмыслению совершившейся катастрофы, так и к поиску причин случившегося. Вряд ли кто будет спорить, что Мировая, или как её тогда называли — Великая война, была важнейшим фактором, способствовавшим падению православной монархии в России. Публикуемое ниже письмо Кайзера Германской Империи¹ к своему российскому собрату, написанное за 20 лет до трагических событий, оказалось пророческим: в результате Мировой войны монархии Габсбургов, Романовых и Гогенцоллернов превратились в республики. Казалось бы между германскими и российской империями не должно было быть больших противоречий. Со времён Петра Россия черпала в Германии кадры для проводимой в Империи модернизации. Кровные узы связывали не только значительную часть дворянской элиты, но и сама династия Романовых впитала в себя немалую часть германской крови. Россия и Германия не имели приграничных споров, экономически и та и другая стороны были заинтересованы в близком сотрудничестве. В течении столетий между русскими и немцами не было военных столкновений, и, тем не менее, катастрофы избежать не удалось. Мировая война положила конец самодержавному монархизму в Европе.
Текст письма Вильгельма II к Николаю II публикуется по изданию «В.Н.Ламсдорф. Дневник 1894−1896»² в переводе И.А.Дьяконовой (Москва, изд. Международные отношения, 1991 г.).

Дражайший Ники!

В высшей степени радостное и неожиданное прибытие дяди Михаила³, который только что позавтракал со мной, предоставляет мне приятный повод горячо поблагодарить тебя за твое любезное письмо, привезённое сюда Мольтке⁴. Тот всё еще полон воспоминаниями о твоей доброте, вос­хищается твоей личностью и твоими манерами! Твои мнения о прессе, как правило, полностью совпадают с моими. Она нанесла и продолжает наносить много вреда, нам приходится считаться с тем, что в ней много злобы, лжи и бессмыслицы. Однако она имеет влияние и, как ни ужасно признаться, по ней судят о настроениях разных народов, которые на­учились грамоте и читают газеты.

Твои и мои подданные более медлительны в размышлениях, более трезвы и спокойны в своих выводах, чем, например, южане или французы. Римская и галльская расы легче возбуждаются, они более склонны приходить к поспешным выводам, а воспламенившись, становятся более опасными для мира, чем тевтонская или же русская расы. В Англии пресса в большей степени выражает общественное мнение, чем на материке, она глубже входит в интересы собственного континента.

Визит Лобанова⁵ был для меня очень интересен, это несомненно очень способный дипломат и великолепный собеседник. То, что он рассказывал мне насчёт Франции, было весьма успокоительным. Как я считаю, я был прав, поговорив с ним совершенно откровенно насчёт Франции, поскольку он сказал мне, что ты держишь с ним связь. Я постарался показать ему, что не хочу быть неправильно понятым. Беспокойство мне причиняет не факт «отношений» дружбы между Россией и Францией — каждый монарх является единственным господином интересов своей страны и соответственно формирует свою политику, — а та опасность, которая создалась для монархического принципа из-за возвышения республики на какой-то пьедестал благодаря той форме, в которой проявляется указанная дружба.

Постоянное появление князей и великих князей, государственных деятелей и генералов, притом в полном облачении, на всевозможных парадах, похоронах, обедах и скачках вместе с главой республики или его непосредственным окружением заставляет республиканцев думать, что они вполне честные и прекрасные люди, с которыми наследные князья чувствуют себя как дома! Каковы же последствия этого в наших собственных двух странах? Республиканцы по существу являются революционерами, и, как правильно говорят наши верные подданные, с ними надо обращаться как с людьми, заслуживающими расстрела или повешения. А между тем республиканцы получают возможность возразить: «О нет, мы не опасные и не плохие люди. Посмотрите на Францию! Там можно увидеть царствующих особ, водящих дружбу с революционерами! Почему того же самого не может быть и у нас?»

Французская Республика возникла из великой революции, она распространяет, и неизбежно должна распространять, идеи революции. Не забывай, что Фор⁶ — не по его собственной вине восседает на троне «божьей милостью» короля и королевы Франции, чьи головы были отрублены французскими революционерами! Кровь их величеств всё ещё лежит на данной стране. Взгляни на эту страну, разве она сумела с тех пор стать снова счастливой или спокойной? Разве она не шаталась от одного кровопролития к другому? Разве в свои великие минуты эта страна не шла от одной войны к другой? И так будет продолжаться до того времени, пока она не погрузит всю Европу и Россию в потоки крови. Пока, в конце концов, она не будет иметь у себя снова Коммуну. Ники, поверь моему слову, проклятье Бога навсегда заклеймило этот народ!

Мы, христианские короли и императоры, имеем лишь один священный долг, возложенный на нас Небом, — это поддерживать принцип «Божьей милостью». Мы можем иметь хорошие отношения с Французской Республикой, но никогда не быть близкими с ней! Я всегда опасаюсь, что частые и долгие посещения Франции людьми без опредёленных взглядов заставляют их проникнуться республиканскими идеями. Здесь я должен рассказать тебе об одном примере этого! Немного лет тому назад один порядочный человек — не немец по национальности — рассказывал мне, что пришёл в ужас, когда в одной фешенебельной парижской гостиной он услышал следующий ответ русского генерала на заданный французом вопрос, разобьёт ли Россия германскую армию: «О, нас разобьют вдребезги. Ну что же, тогда и у нас будет республика». Вот почему я боюсь за тебя, мой дорогой Ники! Не забывай Скобелева и его плана похищения (или умерщвления) императорской фамилии прямо на обеде. Поэтому позаботься о том, чтобы твои генералы не слишком любили Французскую Республику.

Прости, пожалуйста, что высказываюсь столь откровенно, но хочу, чтобы ты понял, как тепло я к тебе отношусь, как боюсь за тебя, и ты должен полностью понять движущие мной побуждения. Другой интересной новостью, сообщенной мне Лобановым, было известие о Турции — о том, что у него есть основание подозревать Англию в желании овладеть Дарданеллами! Этим объясняется и оживление армянского вопроса. Сознаюсь, я был крайне поражен подобной новостью. Конечно, со времени прихода Солсбери⁷ внешняя политика Англии стала очень таинственной и малопонятной, а упорство, с которым английский флот бродит около Дарданелл, показывает, что там что-то затевается. Однако если англичане сделают это, то они нарушат Берлинский трактат, а они не могут рассчитывать, что им позволят это без разрешения всех других подписавших трактат держав, а те никогда не дадут такого разрешения. Вместе с тем, как мне кажется, у англичан есть какой-то замысел изменения своей политики на Средиземном море, потому что два дня назад Малет, нанося прощальный визит нашему ведомству иностранных дел, использовал очень хвастливые угрозы в адрес Германии, сказав, что она плохо ведет себя в Африке по отношению к Англии, что Англия не будет этого больше терпеть и что, подкупив Францию уступками в Египте, англичане свободны для присмотра за нами. Он даже оказался настолько недипломатичным, что упомянул слово «война»! Сказал, что Англия не остановится даже перед войной, если мы не сбавим тона в Африке. Я распорядился ответить по этому поводу, что англичане сами ставят себя в смешное положение в данном случае, делают себя неприятными для всех и что если они столкнутся с кем-либо в другом месте, то я не двину с места ни одного померанского гренадера, чтобы оказать им какую-либо помощь. Как я полагаю, это охладит их пыл.

То же самое я рассказал Лобанову. Как я сказал ему, если Россия будет серьёзно связана на Дальнем Востоке, я сочту своим долгом обеспечить ваш тыл от любого нападения в Европе, присмотреть, чтобы все держали себя спокойно и чтобы с моей стороны ничего не случилось по отношению к Франции, если только я не буду атакован сам. Лобанов горячо поблагодарил меня за это. Я разделяю опасение Лобанова, что Япония имеет какую-то договоренность с Англией и именно поэтому проявляет такое упрямство.

Прежде чем закончить, разреши выразить самую сердечную симпатию в связи с приближением даты 1 ноября. Один Господь Бог способен смягчить печаль, которая будет теснить твоё сердце при воспоминании о таком добром отце, о таком замечательном и хорошем человеке, столь похожем на моего бедного папу! Могу ли я предложить одну вещь, близкую моему сердцу? Принимая во внимание наши близкие отношения и постоянный обмен письмами и посланиями, который всегда неизбежно и без всякой пользы приводит в движение механизм посольств, не захочешь ли ты возобновить старинный обычай наших предков и опять иметь личных адъютантов, прикомандированных к нашим соответствующим штабам? Тогда дела, имеющие более частный и интимный характер, могли бы, как в старые времена, проходить прямо через них, что было бы значительно проще. Я с удовольствием приму в мою военную главную квартиру любого человека, которому ты действительно доверяешь; в свою очередь, как тебе понравился бы Мольтке? Заканчиваю, не буду тебя задерживать! До свидания, дражайший Ники, мой сердечный привет Алисе и будущему ребёнку, будь уверен в твоем всегда преданном и любящем друге и двоюродном брате.

Вилли.

Потсдам. 25.10.1895 г. (по новому стилю)

1. Вильгельм II Гогенцоллерн (1859−1941), германский император и прусский король (1888−1918).

2. Граф Влади`мир Никола`евич Ла`мсдорф (1844−1907), российский дипломат, в 1882—1896 директор канцелярии министерства иностранных дел.

3. Великий князь Михаил Николаевич Романов (1832−1909).

4. Граф Хельмут Мольтке (1848−1916), немецкий дипломат, флигель-адьютант Вильгельма II в 1891—1895 годах.

5. Князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (1824−1896), дипломат, Министр иностранных дел Российской Империи в 1895—1896 годах.

6. Феликс Фор (1841−1899), Президент Франции в 1895—1899 годах.

7.Роберт Солсбери (1830−1903), Премьер-министр Великобритании в 1885, 1886−1892 и 1895−1902 годах.