Синдром заслуженности

Лет эдак десять назад, когда общество еще не так много слышало о Церкви, мне на глаза попалась публикация в весьма популярной светской газете. Речь шла о человеке, который выстроил храм в память о своем сыне, погибшем в одной из тогдашних локальных войн. Отец смог в одиночку поднять такое строительство, поскольку занимался бизнесом и имел отношение к «нефтянке». Правящий архиерей той епархии (какой-то из среднерусских — не помню, какой) освятил новый храм, совершил в нем панихиду по погибшему воину, а затем назначил настоятеля. Но не прошло и года, как вокруг храма возник серьезный конфликт. Бизнесмен-храмостроитель заявил настоятелю, что церковь эта принадлежит ему и его сыну, а батюшка в ней, по сути — наемный работник, который должен знать свои обязанности и ни в коем случае не превышать полномочий. Ошеломленный батюшка пошел на прием к архиерею; владыка пригласил храмостроителя и, как можно было понять из публикации, объяснил ему, что он в данном случае не совсем прав. Храмостроитель не согласился, конфликт вышел на новую орбиту и, как уже сказано, попал в светскую прессу. Грустней всего было то, что известная и, надо сказать, очень даже неглупая журналистка встала на сторону «оскорбленного» отца и обвинила Церковь в неуважении к отцовским чувствам и в «несоответствии канонов законам человечности».

С той поры ситуация изменилась, Церковь вышла из тени, люди — даже и невоцерковленные — стали как-то лучше понимать, что она такое. Но конфликты, подобные вышеописанному, возникают и сейчас. Причем далеко не всегда они связаны с богатыми жертвователями-храмостроителями.

Вот только что мне пришлось беседовать с человеком, который действительно немало сделал для того, чтоб в его родном населенном пункте действовал храм. Человек этот, кстати, никакой не бизнесмен, он обычный труженик, но — с незаурядными пробивными способностями. В разговоре выяснилось, что у этого человека в какой-то момент тоже возник конфликт со священником:

— Он думал, что он один тут командовать будет, а я ему говорю: не-ет, батюшка, так не пойдет!

Другой священник, хорошо знающий этого человека, сказал мне, что у него есть, конечно, искреннее желание делать что-то доброе, есть и тщеславие, но в этом он вряд ли оригинален. Главная же беда — в том, что не имеет этот хлопотливый и пробивной человек церковного сознания.

Церковное сознание — это когда человек хорошо понимает, что такое Церковь. Если он это понимает, он не станет приписывать себе какие-то особые перед нею заслуги и особые в ней права. Не поставит собственные обстоятельства, каковы бы они ни были, выше ее канонов.

До недавнего времени я самоуверенно полагала, что вышеописанные перекосы не имеют никакого отношения ко мне; что мое церковное сознание вполне надежно меня от подобных деформаций защищает. Однако не зря сказано: никогда не думай, что какой-либо грех не свойствен тебе совсем, абсолютно, органически. Все, что угодно, может проявиться в самый неожиданный момент.

Будучи постоянной прихожанкой одного из саратовских храмов, я охотно исполняла небольшие просьбы настоятеля: подмести, помыть окна, расчистить снег, полить клумбы. И на его «спасибо» отвечала — про себя, но тем искреннее: «Это вам, батюшка, спасибо, что предоставляете мне возможность хоть что-то для храма сделать». Такая идиллия продолжалась до пасхальной ночи. То есть до того момента, когда я, привычно переступив порог храма, оказалась перед плотной стеной из чужих спин и затылков. И поняла, что храм битком и что я не могу — ни снять с себя куртку, ни повесить на крюк сумку, ни пройти на любимое место близ царских врат.

«И из-за кого?! Из-за людей, которые ничего для храма не делают, да они в храме-то и не бывают никогда, а на Пасху их, видите ли, потянуло — из любопытства.» Какую-то минуту мне на полном серьезе казалось, что эти люди обязаны, как минимум, передо мною расступиться.

Я знаю, конечно, прихожан, постоянно помогающих храмам, приходам и очень далеких притом от «качания прав». Одного моего знакомого на приходе так и называют — «Валера, который все делает». Валера, если не стоит на службе, то всегда — с метлой, с граблями, с молотком, дрелью, стремянкой. Это при том, что у него семья имеется и основная работа — та, где он деньги получает, — тоже. А вот голос его редко прихожане слышат: мало он говорит, и очень тихо, и только по необходимости. Убеждение у него такое — в храме как можно меньше нужно говорить, да и не только в храме.

Другая моя знакомая — прихожанка одного из самых «густонаселенных» городских храмов — каждый вечер самозабвенно драит в нем все подсвечники и крайне удивляется, когда ее за это «еще и хвалят». У нее, между прочим, тоже семья. Причем довольно проблемная. И работа — мягко говоря, нервная.

Впрочем, откуда мне знать: может быть, и они испытывают подчас чувства, аналогичные моему, и каются в них.

Почему это так трудно: делая что-то для Церк­ви, делать это — на самом деле, искренне, до конца — для нее, а не для себя?

Потому, наверное, что это не только в отношении Церкви трудно. Кто из нас не ловил себя на гордости от доброго поступка, на чувстве самодовольства после него? Надо постепенно избавляться от этого, и наша помощь храму — она, может быть, лучший индикатор и лучшая проверка для нас на этом пути.

За комментарием мы обратились к священнику Виталию Колпаченко — настоятелю храма в честь Воздвижения Честного и Живо­творящего Креста Господня в Хвалынске:

— Что касается наших жертвователей — предпринимателей, — здесь мне приходилось сталкиваться с совершенно разными людьми, разным поведением. Был один человек из соседнего с нами региона: он весьма ощутимо помог мне в строительстве храма в сельской местности. Без него мне вряд ли удалось бы построить этот храм. И он никогда не пытался «качать права», вел себя очень скромно, молился где-то в уголке. Но однажды я узнал о нем то, что заставило меня ему сказать: если ты не прекратишь эти действия, я отказываюсь от твоей помощи, такая помощь Церкви не нужна. Это было для него большой неожиданностью! Но он нашел в себе силы не обидеться. Мы с ним по-прежнему друзья, и у меня есть основания полагать, что жизнь свою он изменил. Но помощи у него я больше не прошу. Попрошу, если будет, как говорится, край. А пока — ограничиваюсь дружеским участием и общением. Другой наш жертвователь — человек очень состоятельный, очень ответственно относившийся к своему слову. Но во всех его действиях сквозила какая-то снисходительность. Было ощущение прихоти, блажи, «барского плеча». Однажды, когда очень нужна была помощь, я позвонил ему и услышал: «Все, я больше благотворительностью не занимаюсь». Стало грустно — и не только от того, что мы не получим больше от него помощи.

Что же касается «мелких» заслуг — уборки храма и прочего, — я заметил, что более всего склонны к «качанию прав» те, кто на самом деле ничего для храма не делает, а только симулирует бурную деятельность, создавая при этом постоянные конфликты. Это у них есть в храме свои «забронированные» места — никто другой не смей на это место встать. Это они должны непременно первыми приложиться к иконе, к Плащанице; это на их грубость другие прихожане то и дело жалуются.

Каждый из нас, включая не только мирян, но и священников, должен помнить, что он в храме не хозяин. Хозяин в храме — Господь Иисус Христос, хозяйка — Его Пресвятая Матерь. А нам этот храм вверен на наше земное время, наш долг его беречь и благоговейно украшать. И при этом знать — по евангельскому слову: Мы — рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17, 10).

Газета «Православная вера», № 11 (439), июнь 2011 г.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57 283&Itemid=3