 |
| Православие в Украине | Протоиерей Максим Максименко | 23.05.2011 |
ОТ РЕДАКЦИИ. Тюремное служение Православной Церкви только
в последние годы получило возможности для развития и до настоящего времени все еще находится на этапе, когда духовно окормлять заключенных отправляются лишь энтузиасты, сердцем откликаясь на слова Христа «В темнице был и вы пришли ко Мне» (Мф. 25, 36).
Церковь, на уровне созданного два года назад Синодального отдела по делам пастырской опеки пенитенциарной системы, стремится вывести эту деятельность на постоянную системную основу. Так, на днях в Киеве состоялась первая Международная конференция тюремных священников.
Но на неофициальном уровне тюремная тема, равно как судьба и моральное состояние тех, кто находится в местах лишения свободы, мало кого интересует, а многих вообще не трогает. С другой стороны, по духовной неопытности часто мы бросаемся помогать заключенным без размышления и рассуждения. А обманываясь в своих радужных представлениях, утрачиваем желание вообще когда-либо впредь с этой сферой соприкасаться.
Предлагаем вниманию читателей цикл материалов, которые мы объединили в теме с условным названием «Православие в узах».
О чем необходимо помнить, решаясь словом или делом поучаствовать в судьбе заключенного; как помогать, чтобы было и с умом, и с пользой; с какими трудностями нужно быть готовым столкнуться — обо всем этом мы будем говорить с теми, кто не первый год совершает свое священническое служение в местах лишения свободы.
Нынешняя беседа — с протоиереем Максимом Максименко, настоятелем Спасо-Преображенского храма в пос. Воронеж Сумской области и храма во имя священномученика Харалампия в Шосткинской исправительно-трудовой колонии № 66.
Как происходит воцерковление в местах лишения свободы, и как долго удается заключенным сохранить стремление жить по заповедям Христовым — читайте в беседе.
«Поначалу заключенные меня проверяли: сливали „дезу“ и следили, всплывет она где-то или нет»
— Отец Максим, расскажите, пожалуйста, как Вы стали тюремным священником.
— По послушанию, можно так сказать. В свое время изъявил желание поехать на богослужение в тюрьму со священнослужителем, который тогда духовно окормлял заключенных. Как говорится, проявил инициативу.
Через какое-то время меня вызвали в епархиальное управление и сказали, что мне благословляется быть вторым тюремным священником. Потом, со временем, произошло так, что я сам стал уже первым тюремным священником. И вот, на протяжении уже 13 лет мы постоянно ездим в колонию, совершаем там богослужение, общаемся с заключенными, ведем миссионерскую работу.
— Обычно у людей «со свободы» о тюремной жизни складываются некие стереотипы. Насколько Ваше представление о тюрьме и заключенных до первых визитов на зону отличалось от того, что Вы там увидели?
— Больше всего на зоне меня удивило не то, что люди изолированы, а вот эта страшная, кошмарная можно сказать, скученность, невозможность побыть одному. Настолько сильно это влияет на людей, находящихся там.
Мое представление о зоне какое было — книги, в основном. Тогда еще не было таких особых сериалов, так что на тот момент каких-то особых стереотипов не сложилось.
Что я мог знать о зоне? Это «Архипелаг ГУЛАГ», «Одлян, или Воздух свободы». Поэтому ломать стереотипы не приходилось, все просто на просто познавал с нуля.
— Трудно было найти общий язык?
— Скажем так, нельзя сказать, что было трудно. Во-первых, заключенные сами приходят в церковь, их никто туда не гонит. Хочешь — иди, не хочешь — не иди. Наоборот, первое время, когда это все только начинало складываться — система тюремных богослужений — гораздо сложнее было находить общий язык не с заключенными, а с теми, кто их охраняет. Вот здесь проблемы были очень серьезные, вплоть до того, что людей не допускали на службу под различными предлогами.
С заключенными проблемы были в каком плане — убедить человека в надобности исповеди. Было определенное недоверие. Они меня и проверяли: как оказалось, сливали «дезу», некую такую информацию, и следили, всплывет она где-то или нет. То есть, сотрудничаю ли я с оперчастью, можно ли мне доверять. Потом, когда убедились, что отношения у меня с тюремным начальством сугубо параллельные, люди стали, слава Богу, приходить на исповедь.
Постепенно отношения сложились, и уже на протяжении многих лет существует доверие между ними и нами — теми, кто приезжает на службу.
«Тюремные понятия в отношении христианства прямо противоположные: если для христианина воровство — грех, то для человека, живущего по понятиям, — всего лишь определенное средство к существованию»
— Чем заключенный отличается от обычных прихожан? Есть какие-либо радикальные отличия?
— Конечно есть. Во-первых, у них гораздо больше времени на то, чтобы изучать Священное Писание. Потому что, к сожалению, сейчас на зоне, там, где я служу, работы очень мало, производство еле дышит, и времени свободного у заключенных много. Так что каждый раз, приезжая на зону, ты сталкиваешься с таким явлением, как экзамен. То по катехизису, то по догматике, то по сектоведению и так далее.
Тем более, что тогда параллельно с нами ездили представители других конфессий, и у нас начинались диспуты еще до того, как мы входили в зону (например, со Свидетелями Иеговы и баптистами). То есть, мы начинали дискутировать с ними еще перед воротами, пока оформляли документы на разрешение войти в зону. А затем некоторые из прихожан от этих конфессий приходили к нам на службу и вступали с нами в диспуты. Поскольку ребята были довольно подкованы, начитаны, очень интересно было с ними общаться.
Таким образом, всегда находишься в определенном тонусе, расслабляться не дают.
— Насколько тюремные «понятия» противоречат христианству?
— Это устный свод определенных воровских законов. Мне приходилось на практике сталкиваться с этими законами, например, когда так называемые «опущенные» не допускались на службу. Были конфликты на этой почве. И здесь приходилось идти на некие компромиссы, потому что в той системе люди подвергают себя определенному риску, общаясь с этой категорией заключенных.
Понятия в отношении христианства прямо противоположные: если, например, для христианина воровство — это страшный грех, то для человека, живущего по понятиям, воровство — это определенное средство к существованию. Но «не обольщайтесь» — как говорит апостол Павел — «ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют». Приходится людей убеждать в том, что воровство — это действительно смертный грех.
Были такие случаи, когда меня пригласили в ШИЗО (штрафной изолятор). Там около трех месяцев находился за нарушение дисциплины один заключенный, грузин по национальности. И мы с ним долго дискутировали на тему, можно или нельзя грабить богатых. То есть, у него было такое представление, что бедных грабить нельзя, а богатых — можно. «Робингудские» такие понятия. Приходилось брать с собой Библию, показывать, рассказывать, доказывать. А вот примет это человек или не примет, уже зависит именно от того, насколько он серьезно относится к христианству.
Была у нас ситуация, что некий довольно «авторитетный» человек постепенно стал весьма серьезно относиться к христианству, и у него начались очень серьезные проблемы. Вплоть до того, что его могли физически уничтожить. Пришлось его прятать сперва в изоляторе, потом перевели на другую зону.
Все очень серьезно. Если человек действительно пытается войти в христианскую жизнь, ему приходится полностью порывать с теми «блатными» или воровскими понятиями, которые были смыслом его жизни. И мое мнение: человек, пытающийся жить по христианским канонам, выйдет из той среды криминальной, в которой он находился.
«Заключенные выходя на свободу, попадают в мир, где нужно бороться с искушениями. И далеко не у всех хватает на это сил»
— Насколько искренни верующие зеки? Бывают ли с их стороны попытки манипуляций?
— Конечно, есть и попытки какую-то выгоду получить для себя. Заключенные — довольно хорошие психологи, зачастую пытаются играть на чувствах священника и тех людей, которые с ним приезжают.
Насколько искренни. Можно сразу сказать, что повреждение души этих людей очень и очень сильное. И они могут искренне веровать во Христа, искренне считать, что перевоспитываются, но экзамен будет тогда, когда они выйдут на свободу. Тогда всю ту теорию, которую они наработали в зоне, им придется применять на практике.
— Удается ли бывшим заключенным сохранить веру, к которой они пришли на зоне? (Если можно, положительные, отрицательные примеры).
— По моей практике, может быть, потому, что мы плохо работаем, отрицательных примеров, к сожалению, больше. Но мне приходилось общаться и с другими священниками, которые окормляют заключенных, так вот процент людей, которые, действительно, перевоспитываются и становятся на путь христианской жизни, невелик.
— Почему так происходит?
— Если говорить о нашем обществе, то таких людей в нем, которые действительно воцерковлены, процент очень маленький.
А здесь, на зоне, человек очень, очень сильно поврежден, предрасположен ко злу, имеет страсти, которые отравляли его душу еще с юных лет. Плюс, живет с раннего возраста в окружении воровских традиций, постоянно приспосабливаясь. Воцерковляясь в тюрьме, он пытается лавировать между христианскими заповедями и «заповедями» уголовного мира. Такому человеку очень тяжело, выйдя на свободу, сохранить ту веру, которую он исповедовал.
Как мне приходится наблюдать за жизнью людей (в том числе тех, которые вели очень активный образ жизни: были у нас и старостами, и в воскресной школе преподавали), многие из них, к сожалению, сломались сразу же. Некоторые, слава Богу, все-таки покаялись и вернулись к христианскому образу жизни, постоянно балансируя в этом своем состоянии между грехом и христианской жизнью. А кто-то ударяется во все тяжкие, и таких процент очень большой.
Люди, которые, порой, действительно, очень начитаны, очень умны, досконально изучили историю Церкви, догматику и так далее, выходя на свободу, попадают в тот мир, в котором нужно самому бороться с искушениями. Потому что на зоне за тобой следят, дают возможность не думать о том, что пить, что есть. Следят, чтобы ты не пьянствовал, не употреблял наркотики. Блуда, соответственно, тоже быть не может. А выходишь на свободу — пожалуйста, сам себе режиссер. И тут уже сатана, как хороший менеджер, начинает предлагать свои услуги, и далеко не у всех хватает сил противостоять искушениям.
Были случаи даже, когда люди уходили после зоны в монастырь на послушание, и уже будучи в монастыре, совершали преступления. Хотя, находясь на зоне, это были образцово показательные верующие: всё знали, всё разумели, очень мудро беседовали… Как сказано в Священном Писании, «возвращается пес на блевотину свою». К сожалению.
«В наше время несложно помочь заключенному. Было бы желание»
— В Евангелии Христос говорит прямо и недвусмысленно: «В темнице был, и посетили Меня.» Обычно и больные, и нищие у нас перед глазами. Но не у всякого человека есть среди знакомых заключенные. Нельзя же в таком случае просто отмахнуться от этой заповеди или перетолковать ее в ином ключе.
Как можно простому человеку, который ни разу не сталкивался с тюрьмой, практически исполнить эту заповедь?
— К сожалению, мы живем в такое время, когда, как мне кажется, почти у каждого есть знакомый и, возможно, не один, который находится на зоне.
Сейчас помочь заключенному проблемы особой не составляет. Практически во всех епархиях есть организации, которые занимаются опекой заключенных. Можно, например, прийти и сделать пожертвование, купить ту же самую православную литературу. У нас (надеюсь, что и в других зонах) действует воскресная школа. Собрана замечательная библиотека, начали ее собирать еще иноки Киево-Печерской Лавры, потом мы давали клич по всей Украине и нам присылали книги.
Да и просто поинтересоваться у священника, занимающегося этим вопросом, а что нужно?
— Как можно реально помочь заключенным?
— Слава Богу, благодаря совместным усилиям с пенитенциарной системой, разрешают и в ШИЗО заключенному иметь Библию. Раньше запрещали.
Опять же, на зонах есть люди, у которых нет семьи. Это те, кто вышел из интернатов — к сожалению, именно оттуда часто в тюрьму и попадают. Соответственно, они не получают передач. Вот им нужно практически всё: начиная от белья, обуви — до туалетных принадлежностей и писчей бумаги.
Поэтому мой совет — подойти к священнику, который занимается этой работой, и просто спросить: «что нужно?». И выбрать то, что будет по силам каждому. Есть зоны общего режима (наша — строгая), куда не так уж и сложно попасть. Если это общий режим — пожалуйста, в месте со священником поучаствовать в богослужении, попеть в хоре.
В наше время эту заповедь Христа осуществить несложно. Было бы желание.
— Предположим, некто ведет переписку с человеком из мест лишения свободы. О чем можно писать?
Иногда бывает, что люди сталкиваются с эдаким лукавством со стороны заключенных. Человек может писать из тюрьмы трогательные душещипательные письма в надежде использовать адресата.
— Я бы советовал к переписке относиться очень и очень осторожно. Мне самому приходилось не единожды общаться с женщинами, которые сблизились с заключенными по переписке и поспешно заключили брак. Я лично не могу запретить человеку близко общаться с заключенным, но всегда говорю, что это большой риск. Насколько мне приходилось наблюдать, как говорилось выше, человек возвращается часто в ту же обстановку, которая привела его в тюрьму, и без внешних сдержек, как на зоне, падает.
Нужно взвесить все «за» и «против». Человек, находящийся в заключении, это один человек. Человек, вышедший на свободу, — совсем другой. Да, можно красиво, аргументированно расписать, представить себя в нужном свете. Но всегда нужно задаться вопросом: «А за что он сюда попал?». Повторяю, у нас были люди, которые сами преподавали в воскресной школе, теперь же они звонят мне только в состоянии алкогольного опьянения. Все знают, все понимают, умницы, замечательная память, эрудиция, часами можно говорить, разбирать тончайшие богословские темы… Но — «покажи мне веру из дел своих».
Поэтому я бы не советовал заключать браки, пока человек в тюрьме. Если есть желание общаться — пишите, прощупывайте почву. Пускай выйдет этот человек из зоны. Присмотритесь, какое-то время пообщайтесь. Естественно, если человек настроен по-христиански, то сразу проявится, насколько он соответствует тому, о чем писал в письмах. А так, нужно помнить слова Священного Писания: «Всяк человек ложь». К сожалению.
«Священник, который служит на зоне, должен быть „дедом Морозом“, у которого карманы всегда наполнены подарками»
— Есть еще один вопрос, который обычно не поднимается. В тюрьму, как правило, попадают не по своей воле. Но ведь есть люди, которые оказались там добровольно — надзиратели и так далее. Это их работа. Насколько тюрьма влияет на них? Не нуждаются ли они сами в духовном окормлении? Насколько велика пропасть между верующим «зеком» и верующим «ментом»?
— Тюрьма влияет очень сильно. Их тоже можно считать пострадавшими, в какой-то степени.
Идут туда тоже не от хорошей жизни. Изначально, в советское время, военная система, тюремная система, давали огромное количество льгот. Люди шли туда и за ранней пенсией, и за хорошей зарплатой. Не думаю, что ребенок в школе, когда пишет сочинение на тему «кем я хочу стать, когда вырасту», напишет — «я хочу быть тюремщиком». В какой-то степени это считалось и считается до сих пор у нас «непопулярной» профессией.
Опять же, не думаю, что кто-то идет туда работать из каких-то альтруистических побуждений. Просто государство поставило людей в такие условия, что нужно выживать, и мотивация проста — где бы найти стабильную зарплату. И большинство тех, с кем приходится общаться, отнюдь не в восторге от своей работы. Тем более, что по нынешним временам государство абсолютно наплевательски относится как к тем, кто находится в заключении, так и к тем, кто их охраняет.
В некоторых странах проводится специальная психологическая работа как с заключенными, так и с тюремщиками. Тюрьма — это все-таки большая травма для всех. И сами преступники покалечены духовно, и те, кто с ними по долгу службы общается. В Писании ведь как сказано: «С преподобным преподобен будеши, с развращенным развратишися».
Но, с другой стороны, за все тринадцать лет моей службы на зоне ни одного слова мата от заключенных я не слышал. Ни одного. Могу с уверенностью сказать. Но вот иногда, слушая, как общаются между собой представители пенитенциарной системы, уши «в трубочку сворачиваются» (и это ведь в присутствии священника). Приехав на зону, получаешь месячную дозу мата, и это не от заключенных. Почему так? Потому что заключенные всегда думают, что сказать. Потому что в заключении если ты кого-то «не туда послал», ты можешь ответить за свои слова. А в милиции, как говорится, матом не ругаются, на нем разговаривают. К сожалению.
Впрочем, могу сказать, что за эти тринадцать лет мне приходилось наблюдать хороших людей и со стороны милиции, которые действительно болеют душой.
Так уж сложилось, что для заключенных священник — это человек извне, а для тюремщика священник — это человек заключенных. Изначально отношения со служащими на зонах были очень натянутые. Впоследствии (я уже можно сказать «пережил» пятерых начальников зоны), менялись начальники, менялись отношения, менялись взгляды на то, что мы делаем. И действительно, если заключенные сами не дают повода (когда в храме со мной они одни, а после — совсем другие), то отношения складываются нормальные.
Был у нас заместитель начальника зоны — достойный человек, он сам посещал наши богослужения, молился вместе с заключенными, не считая это зазорным. Заключенные это видели, с большим уважением относились к нему, хоть он и был представителем власти. Здесь очень многое зависит от человека. Если осужденные видят, что это человек, который им действительно сочувствует (ведь многие попадают в такие места по дурости), воспринимает их не просто как «злодеев», а уважает их как людей, тогда и складываются хорошие отношения.
— Что лично Вам дала зона?
— Ну, материально, она мне точно ничего не дала. Священник, который служит на зонах, перефразируя известное изречение, должен быть «дедом Морозом», у которого карманы всегда наполнены подарками. Помощи никакой ведь нет, кроме добровольных пожертвований (в том числе, и бывших заключенных).
В духовном же плане есть некое удовлетворение, когда видишь, что человек, с которым ты общался несколько лет в тюрьме, выйдя на свободу, остается человеком и не ломается. Есть ведь, слава Богу, и такие примеры.
Да, нечистоты плавают на поверхности, их больше видно и смрад чувствуют все. Но ведь есть люди, которые ушли в монастырь, есть те, кто сейчас прислуживает в храме, да и просто ведут нормальный христианский образ жизни. Вот это очень радует.
Беседовал Дмитрий Марченко
