 |
| Радонеж | Протоиерей Андрей Ткачев | 12.05.2011 |
Прошли недавно скорбные торжества, посвященные годовщине трагедии в Чернобыле. Были речи, были молитвы, были конференции. И были фильмы.
В одном из них (может быть и единственном, снятом на Украине) трагедия была показана на фоне зачинающегося счастья молодой семьи. У молодых — свадьба, шум, застольные возлияния. И вот они, переодевшись в ванной, поменяв белое и парадное на повседневное, тихонько выскальзывают за порог, садятся на мотоцикл и совершают побег навстречу собственному маленькому счастью. За спиной остаются дом, набитый хмельными гостями, тосты, подарки. А впереди их ждет лес, первая ночь под яркими звездами и долгожданное «одиночество вдвоем».
Это удивительно безотказный ход: показать маленькое счастье, еще только пробивающееся и проклевывающееся, чтобы потом обрушить и на зрителя, и на маленьких счастливцев, и на весь мир глобального размера катастрофу. Вот занимается заря нового дня. Молодые, как водится, щекочут друг друга травкой, или плетут венки из ранних цветов, или «аукают», имитируя игру в прятки. А рядом уже грохочет техника, в небе летят вертолеты, дороги запружены беженцами, леса прочесывают дозиметристы. Пришла большая беда и раздавила хрупкое счастье.
Если бы фильм был о войне, то сценарий был бы тот же. Был бы выпускной, встреча рассвета, некий излишек алкоголя, запоздалые признания в любви и щемящее ощущение прощания с детством. А утром. Суматоха призывных пунктов, поломанные судьбы, слезы, «Прощание славянки» на фоне товарных вагонов. Скорбное знание о том, что поколение это, только что вышедшее из школы, будет закопано в землю почти полностью в ближайшие месяцы. И, как обычно, вкус печали будет приправлен специями штрихпунктиром намеченного, такого возможного, но так и не состоявшегося счастья.
Что бы ты ни снимал — фильм о крушении башен-близнецов, фильм о трагедии на Фукусиме, фильм о кошмаре в Норд-осте — сделай так, чтобы трагедия прервала новобрачную ночь, первое свидание, сцену купания младенца, и ты (режиссер) добьешься успеха. Великая беда на фоне маленького счастья — попадание в «яблочко».
Любая трагедия хочет быть увековечена средствами искусства. И любая трагедия в нашем мире (ибо в иные эпохи было иначе) хочет сделать вид, что человек хорош, а беда живет где-то вовне. Безликая беда, живущая где-то, хочет ворваться в хрупкий человеческий рай, чтобы разрушить его. Такова новейшая идеологема. Человек хорош, а мир плох, полон зла. Этот жестокий мир угрожает хрупкому человеческому счастью.
Вспоминаю фильмы-сказки Ромма. Там тоже всегда вначале — идиллия. Он (сильный и спокойный) пашет и утирает крупный пот с умного лба. Она (поплакатному красива и весела) лебединым шагом идет от колодца с полными ведрами на коромыслах и косит в его сторону нежно-игривым взглядом. Вблизи могут копошиться дети. Вдали могут работать и петь бабы. И вдруг! Небо заволакивается дымом, воздух оглашается гиком и визгом, слышен стук копыт, засвистели стрелы! Пришла беда — татары! Рай разрушен. Точно, как у Шевченко, хоть и по другому поводу: «Пришли ляхи и запалили наш тихий рай…»
Это все правильно и почти хорошо. Это вполне мифологично и необходимо для детского сознания. Мы, дескать, изначально, априорно хороши. Мы хороши в силу того, что это — мы.
«Он хорош и она хороша». Зла нет в них. Зло если и есть, то только «где-то» и в «ком-то». Не приди оно, зло, не ворвись в эту идиллию, так и жить бы им, хорошим — ему и ей — в бредовом шевченковском раю с вишневым садом возле хаты вовеки веков. Чем не рай и не предел мечтаний?
Но, на самом деле, это не рай. Это — ложь. Это — бесовское самолюбивое марево. Это — пробный камень для обличения и обнаружения всякой самовлюбленной и самодовольной лжи, рядящейся под проповедь истинного счастья.
Что мы читаем в Библии? Что было в начале? В начале была полная противоположность нынешней сентиментальности. Не «он и она хороши», а «мир зол». Напротив: мир прекрасен, а он и она первые согрешили. Он и она (вернее, она и он, по очередности согрешения) нарушили запрет, ввели грех и смерть в мир, все испортили, стали виновниками всеобщей порчи. Вот откуда все! Как может быть мир хорош, если состоит этот мир из миллионов людей, и у каждого внутри нет целого места. Все изранено, все перепутано, вымучено, засорено. Откуда возьмется внешнее благополучие, когда все сгнило почти изнутри?
Вот пишу, а по телевизору показывают пляски американцев по поводу смерти Бен Ладена. Пляшут так, как не пляшут смиренные алеуты после удачной охоты на кита. Хотя для тех кит — полгода спасения от голода.
И все та же чушь. Радуются янки так, будто все зло мира было в этом полумифическом персонаже ими же, американцами, если не придуманном, то взращенном и выкормленном. И в голову не придет никому из них, что каждый из этих пляшущих сам — «маленький Бен Ладен», и что если бы этого убитого не было, они сами бы его выдумали.
«Зло снаружи. Я хорош», — это символ веры человечества, жаждущего внутренне прихода антихриста. Сей «разрешитель всех проблем» именно будет решать «тяжелые задачи» и преодолевать «внешние сложности». Покаяния требовать он не будет. Он скажет грешнику: «Ты был плох по причине внешних условий, социальной несправедливости и биологической наследственности. Я устранил это. Теперь ты хорош». И за это одно поклонятся ему миллионы. Уже кланяются. Авансом.
Виноват Гитлер. Виновата Аль-Каида. Виноват Сталин. Виноват «мирный атом» и советский бюрократизм. Виноваты масоны. Виноваты евреи.
И в атмосфере этих проклятых песен, исполняемых на один и тот же мотив, мы живем год за годом.
А ведь ничего бы хорошего не было, даже не будь ни войны, ни Хиросимы, ни Чернобыля. Какая цивилизация испортила Каина и вложила в его руку орудие убийства брата? Никакая, правильно. Но грех залез внутрь, и глупое занятие — искать внешних врагов.
(Приди, Хаттабыч, вырви волос из бороды. Скажи «трохтибидох», и убери махом всех внешних врагов, на которых мы все привыкли возлагать вину. Вот удивятся тогда те, кто думал, что зло живет не в них, а снаружи. Вот вытянутся их глупые физиономии, когда проблемы не исчезнут, хотя и врагов уже не будет. Проблемы не только не исчезнут, они еще и умножатся. Тогда начнут болезненно прозревать и биться головой о стены те примитивно мыслившие души, для которых зло было где-то, а не в себе самом. Ради этого отрезвляющего зрелища, приди Хаттабыч и вырви волос из бороды)
Но уйдем от сказок и вернемся к фильму о Чернобыле.
Вот молодые герои, предположим, поженились и счастливы. Нет никаких катастроф, но разве без катастроф нет несчастий? Есть разводы, неврозы, психозы. Есть измены, безде-нежье, пьянство. Есть усталость, агрессия, ложь. Есть постылая жизнь без просветов с разлюбленным человеком и навязчивые мысли о сведении с нею (жизнью) счетов. Вся эта жизнь — катастрофа безо всяких дополнительных катастроф. Неужели это не понятно? После грехопадения вся жизнь — не что иное, как медленно тонущий Титаник, и только Лестница Якова позволяет взойти вверх, а не уйти в бездонную глубину.
И думается в эти дни следующее: Христианство не обязано обслуживать эгоистичные потребности самолюбивого человека. Оно не обязано оплакивать его беды так, словно это случайные трагедии, без которых жизнь была бы раем. Жизнь не была бы раем, поскольку она уже сейчас — скрытый ад. Она — скрытый ад, стремящийся стать явным. Христианство обязано прежде всего прочего, прежде возвещения радостной вести о спасении, сделать чутким человеческое сердце, сделать его чувствительным к подлинной и ежедневной боли нашего падшего бытия. Тогда не нужно будет по временам устрашаться от ужаса жизни, сверяясь с календарем и его скорбными датами. Тогда возникнет истинная нужда спасаться не просто от ужасов общества потребления или перекосов техногенной цивилизации, а спасаться вообще «от века сего лукавого» и сердцем искать той подлинной «земли, на которой правда живет».
