Личная встреча

«Один священник на проповеди говорил, что большинство из нас не видят в Евангелии личности Христа, и тогда, если Он не становится для нас самым близким, нам трудно исполнять заповеди, трудно любить. Я крестилась 20 лет назад, все эти годы хожу в храм, причащаюсь, читаю Евангелие — но я не вижу в Евангелии живого Богочеловека, скорее какую-то схему и свод законов. Только в описании крестных страданий Христос становится близок лично мне, в остальном я Его не вижу. А есть ли в Евангелии Христос как личность?» (Из письма в редакцию)

Своими мыслями о том, как читать Евангелие, делится библеист Андрей ДЕСНИЦКИЙ.

Текст, спрятанный за словами

Вопрос этот может показаться удивительным: как же не увидеть в Евангелии Христа, ведь все оно, все четыре книги о Нем и говорят с первой до последней страницы! Но если задуматься — очень честный вопрос и даже закономерный.

Мы все время обращаемся к Евангелию: читаем его за богослужением, цитируем к месту и не к месту, используем евангельские образы и сюжеты чуть ли не на каждом шагу. Вот на проскомидии, приготовительной части Литургии, священник кладет Агнец на дискос — и это есть образ Вифлеемского вертепа, в котором родился Младенец. «И пришедши, звезда ста верху, идеже бе Отроча» — произносит священник евангельские строки, накрывая дискос золотой «звездицей». Символизм этого действия понятен. Но видим ли мы за этим благоговением, за этими покровами другое: ночь и городок Вифлеем, и Марию с Иосифом, которым пришлось поселиться в хлеву, среди животных, потому что люди не захотели потесниться? Выходит, часто не видим. Или открываем мы книгу о чем-нибудь духовном — и находим постоянные ссылки на Евангелие. Вот и Христос подтверждает мысль автора. Но заметна ли за цитатами личность? Тоже далеко не всегда.

И даже когда мы раскрываем само Евангелие, когда пробегаем глазами по его строчкам, мы настолько уже привыкли видеть в нем сборник цитат и образов, что порой совершенно не замечаем цельного, связного текста. Ну да, вот эти слова прочитываются тогда-то, означают они то-то, все знакомо и понятно. Только живое удивление перед Тайной ушло.

Что же делать? Борис Пастернак говорил о том, как растратил живую детскую веру и как вновь обрел ее в зрелые годы:

Ты значил все в моей судьбе.

Потом пришла война, разруха,

И долго-долго о Тебе

Ни слуху не было, ни духу.

И через много-много лет

Твой голос вновь меня встревожил.

Всю ночь читал я Твой завет

И как от обморока ожил.

Рассвет для него (так и называется это стихотворение) — личная встреча со Христом, и происходит она над страницами Евангелия. Но ей предшествует «голос» — может быть, не глас с неба, а какой-то неясный призыв, какое-то душевное пробуждение, заставившее раскрыть давно оставленные страницы. Мы не знаем, что произошло тогда в его жизни, но мы знаем, как он ответил на призыв: раскрыл Новый Завет. И увидел там не символы и не идеи, а именно Личность.

Каждый видит по-своему

Чтобы увидеть Христа, не нужно быть великим поэтом, можно просто взять в руки книгу — и прочитать ее. Постараться представить себе, как все это было. Но главное — понять, что тогда происходило, что думали и чувствовали эти люди, не читавшие ни Закона Божьего, ни катехизиса, ни даже Евангелия, но жившие в нем. Увидеть Христа среди этих рыбаков и земледельцев, торопливых горожан, надменных книжников… И тогда мы увидим, с одной стороны, удивительный трагизм Его положения. Для Бога стать человеком — значит снизойти на какую-то неизмеримо более низкую ступень бытия. Но этого мало. Его окружало непонимание не только толп, которые ждали немедленных чудес и явных выгод, стремились насытиться хлебом и освободиться от римского господства, — но и ученики, которые до Воскресения так толком ничего и не поняли, им приходилось все разъяснять. И даже в ночь перед распятием кто-то бежал, а кто-то отрекся. В Гефсиманском саду накануне Голгофы Он просил их бодрствовать, но они не могли — «веки отяжелели» после трудного дня, завершившегося праздничной Вечерей. И каким разительным контрастом выглядит к этой сцене другой эпизод, во время бури на Галилейском озере: ученики отчаянно борются со стихией, а Он спокойно спит, потому что волны и ветер — в Его власти, и нет причин просыпаться ради внешних волнений.

А с другой стороны, мы видим Его удивительное жизнелюбие, Его привязанность к простым людям вокруг Него и даже горячую преданность им. Первое чудо Он совершает на браке в Кане Галилейской, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а просто потому, что вина на свадьбе не хватило. Даже и самые известные чудеса, исцеления, они ведь происходят, в конечном счете, просто потому, что там, где Он, не место страданиям и смерти. Ученики, да и вообще окружающие все время пытаются расставить точки над i: когда будет восстановлена независимость Израиля? Кто сядет по правую и левую руку? Как надо поститься и молиться? Он учит их единственной краткой молитве, обещает, что потом будут они поститься, но это все потом, потом. Здесь и сейчас — их отношения с Отцом и между собой, и в этом все дело. Внешность может быть разной, но не в ней суть.

Самое, пожалуй, удивительное — это Его беседы. Он отвечает всем, даже тем, кто пытается поймать Его на слове, но как Он при этом переворачивает всю ситуацию! Его спрашивают, платить ли подать кесарю, — а Он задает нелепый вопрос: кто это изображен на монете? Как будто не знает, что кесарь. Ну вот и отдайте, говорит Он, кесарю то, что ему по праву принадлежит. Или приводят к Нему женщину, застигнутую с чужим мужчиной. По закону Моисея надо бы побить ее камнями, но негуманно как-то, да и римские власти не позволяют совершать смертные казни без своего разрешения.

Ну что ж, положено побить — так побивайте, а первым пусть покарает грешницу тот, кто сам безгрешен. Только и всего. и толпа обвинителей расходится. А ей Он говорит: «…Иди и впредь не греши». Не оправдывает грех и не осуждает человека.

Растаскивая Евангелие на цитаты, мы лишаемся цельности, упускаем из виду не просто отдельные фразы, а Его линию поведения, Его отношение к людям. Но есть, пожалуй, и другой способ чтения: сравнить четыре Евангелия между собой. Есть даже специальные издания, где они напечатаны в параллельных колонках, чтобы четко стали видны уникальные черты каждого. Это ведь не стенографический отчет, не протокол — это воспоминания разных людей (причем Лука передает чужие воспоминания, он сам ничего не видел). Каждый из них запомнил Христа по-своему, у каждого полнее раскрыты особые грани этой удивительной Личности. Не случайно с древнейших времен у каждого из Евангелистов был свой символ: жертвенный телец — у Матфея, могучий лев — у Марка, человек — у Луки как добросовестного историка, орел — у Иоанна как парящего в высях богослова.

Читая об этих встречах и беседах, задумываясь о различиях четырех Евангелий, понимаешь: «всему миру не вместить» книг, написанных о Христе, но каждый, кто встретился с Ним, вместил что-то очень важное, лично для него главное. А значит, такая встреча возможна и для нас.

http://www.nsad.ru/index.php?issue=80§ion=10 014&article=1429