Мартовские тезисы

Некоторые соображения по поводу будущей идеологии и практических задач партии «Родина»

Раскол блока «Родина», блестяще осуществленный политтехнологами со Старой площади руками некоторых недостаточно твердых членов самого блока, всех неравнодушных людей заставляет задуматься о весьма проблематичном будущем патриотического движения в России. Не станем заниматься той грязной стороной дела, которая, к сожалению, почти всегда присутствует в политике и касается личных обид, интриг, зависти, борьбы мелких самолюбий и неизбежно сопутствующей этому корысти. Обратимся к сути, к тому политическому «сухому остатку», который только и может интересовать людей, стремящихся серьезно работать в политике.

Изначально блок «Родина» складывался из составляющих, разнородных не только, как считали многие, функционально (одни стремились тесно сотрудничать с нынешней властью, так или иначе встраиваясь в путинскую «вертикаль», другие пришли из оппозиции и т. д.), но и политически, представляя совершенно разные направления в политике, разные части политического спектра. Так, одни представляли достаточно радикальных (А. Савельев) или более умеренных (Д. Рогозин) националистов, другие предпочитали больше акцентировать традиционно-имперскую составляющую русско-православного проекта (Н. Нарочницкая), наконец, третьи, придя из умеренного крыла фракции КПРФ, принесли с собой преимущественный акцент на идеи социальной справедливости, социально ориентированной экономики, справедливого использования национальных богатств и доходов от производства (С. Глазьев). Поэтому, как представляется, пресловутый раскол блока, помимо достаточно простых и прозаических моментов (которые являются главными побудительными причинами к расколу), нес в себе еще и эту идеологическую составляющую, подспудно использованную некоторыми в качестве обоснования всего остального.

Между тем совершенно очевидно, что практическая политика никогда не бывает основана только на идеологии (пусть даже и, с точки зрения ее носителей, правильной), она всегда включает адекватное понимание политической и экономической реальности, в которой происходит весь процесс, и той живой социальной плоти общества, с которой практическому политику приходится иметь дело. При отсутствии такого понимания — борьба идеологий и программ в процессе партийного строительства имеет мало смысла. Если идеология, всегда будучи основанной на определенного рода духовности, относится больше к ядру политического проекта, то, помимо ядра, существует ведь еще и социальная периферия. Искусство практической политики во многом заключается в умении простраивать связи между ядром и периферией, с помощью этих связей управляя движением социума в нужном направлении, в сторону «своего» идеала. Нет этого искусства, не простроены связи между идеологией, политической программой и реально существующим социумом — и политика вырождается в говорильню или в лучшем случае — в «пиар», существуя и развиваясь помимо реальности и параллельно с ней.

Секрет непонятной многим харизмы Глазьева (ученый-экономист, казалось бы, далекий от практической жизни) заключается в том, что он сумел каким-то непостижимым чутьем уловить, почувствовать ту основу, на которой подобные связи можно простроить. Отвлеченные и «заумные», казалось бы, слова о «природной ренте» вдруг затронули главный нерв сегодняшней жизни — вопиющую социальную несправедливость так называемых «реформ». За счет этого Глазьев сразу вырвался вперед и стал отличаем от других патриотических лидеров. Это почувствовали и «политтехнологи» со Старой площади. А поскольку основу политики нынешней российской власти составляет «пиар», а не реальная идеология и вышеописанное простраивание связей с реальностью, там сильно забеспокоились. Глазьев, при всех своих недостатках и просчетах, стал представлять реальную угрозу, ибо мог стать реальным политиком всероссийского масштаба, почему его и начали уничтожать.

Что теперь делать Глазьеву?

Принадлежа по своим убеждениями к исконно «правым» (в традиционном, а не СПС-овском смысле) и будучи патриотом, православным по своей вере, я, тем не менее, глубоко убежден, что учиться у врагов — большое искусство, без которого немыслима практическая политика. В этом плане представляется полезным, как ни страшно это прозвучит для «белых» патриотов, обратиться к опыту большевиков.

Период так называемого «военного коммунизма» — это период утопических попыток партии Ленина — Троцкого механически навязать свои утопические схемы реальности, не особо интересуясь при этом самой реальной жизнью, ее внутренними законами. Реальность сопротивляется — значит, нужно применять насилие. Однако к концу «военного коммунизма», где-то к 1921 году Ленин понял, что так не пойдет. Разгромив белые армии, большевики оказались на грани поражения перед лицом крестьянских восстаний. Здесь, в конечном счете, не спасли бы и карательные армии Тухачевского. После этого, как известно, произошел переход к НЭПу. Затем, в период коллективизации, которую коммунистические историки считают вынужденной (что на самом деле не так) социальная плоть страны вновь оказалась очень сильно порезанной. Однако затем Сталин вырезает уже ту часть партии, которая была наиболее фанатичной, наиболее преданной идее «мировой революции» и прочим идеологическим химерам (наряду, конечно, и с другими), неся, так сказать, военный коммунизм в своем сердце.

После этого (а отчасти и раньше) начала происходить любопытная вещь. Тогдашние «политтехнологи» ВКП (б), занимавшиеся идеологией и пропагандой (в отличие от нынешних, занятых в основном «пиаром»), стали всерьез работать с существовавшей тогда социальной плотью страны, доставшейся в наследство от старой России. Прежде всего, они отрезали чуждое и враждебное им сакрально-духовное ядро дореволюционной империи, то есть все, что было связано с православием, Церковью и монархией. Затем они взяли оставшееся народное Тело с традиционными качествами русского народа (жертвенность, предпочтение идеального, духовного материальному и т. д.) и стали сращивать его с духовно-сакральным ядром своего, коммунистического проекта, с тем, что А. Проханов обозначает словечком «красные смыслы». Этой задаче была подчинена вся тогдашняя пропагандистская машина, создававшая определенные легко узнаваемые, близкие и доступные народу образы, которые несли бы в себе нужную идеологию. Данный процесс охватил все стороны символической деятельности — кино, народную песню, монументальное искусство, архитектуру, художественную литературу и т. д. От уничтожения и ломки традиции поумневшие большевики перешли к ее эксплуатации ради достижения своих политических целей. В качестве весьма характерного и хрестоматийного примера можно указать хотя бы на образ Чапаева в знаменитом фильме, заживший совершенно отдельной жизнью от реального В.И. Чапаева, который мало кого интересовал. (Русский человек, герой, воин, но — за красную идею). Здесь работа по вышеописанному «сращиванию» была выполнена столь блестяще, что даже теперь среди православных (хотя и не очень умных) людей находятся желающие реально жившего В.И. Чапаева канонизировать, то есть причислить к лику святых. Коммунизм давно мертв, а пропагандистский образ продолжает действовать!

Затем, уже в годы войны, даже сама красная идея стушевывается, уходит на задний план (ср. такие фильмы, как «Суворов», «Александр Невский» и т. д.). Здесь уже просто русские люди Родину защищают. Все есть из традиции, кроме, конечно, самого главного, кроме ядра — то есть православия. В конечном счете, даже монархия отчасти включается в систему пропагандистских образов («Иван Грозный»). Для беспристрастного историка вполне очевидно: если бы традиционный русский патриотизм в 1941—1945 гг. не был выдвинут на первый план, и вся пропагандистская машина не стала работать в этом направлении, победа в той войне вряд ли была бы одержана. Народ не хотел воевать за красную идею: 3 млн. сдавшихся в плен в первые месяцы войны — небывалый случай в истории России!

Даже и для Церкви с 1943 года Сталин делает послабления. И настолько классно была проведена эта операция по сращиванию своего идеологического ядра и традиционного российского социума (классно с точки зрения «политтехнологий»), настолько тонко и эффективно была выстроена вся пропагандистская система, что итог «аукается» до сих пор, и даже сейчас находится немало людей, готовых верного ленинца и убежденного большевика И.В. Сталина воспринять в качестве православного вождя, а некоторые даже и его уже канонизировать хотят вместе с Чапаевым (вслед за Иваном Грозным и Григорием Распутиным). Что, спрашивается, большевики перестали быть большевиками, поменяли ядро своего проекта? Да нет же, целью по-прежнему был коммунизм, только в качестве средства избрали использование живой социальной плоти нации, а не полное уничтожение ее (на что в принципе были готовы фанатики внутри партии) и эксплуатацию традиционных (то есть реально существовавших) духовных энергий народа. (Хотя, конечно, механизм репрессий продолжал действовать). И если бы тогдашние большевики не пошли по этому пути, они не продержались бы и месяца!

Данный пример необычайно поучителен и ценен для реального политика, желающего работать с реальностью, а не заниматься лишь идеологическими дискуссиями с себе подобными.

Что же мы имеем сейчас? Сейчас мы с нашими идеологиями и программами имеем дело с постепенно деградирующей постсоветской реальностью. Спрашивается, интересуют ли массового обывателя разногласия различных толков наших монархистов, скажем, бесконечный спор «легитимистов» и «соборников»? Да ни в малейшей степени! Обыватель вообще не понимает, что это такое. Обывателя интересует: реформа ЖКХ, будет ли работа, зарплата, что будет с образованием, не закроют ли предприятие, бесплатная и качественная медицина, как обуздать кавказцев, не взорвут ли завтра снова метро и т. д. Хороши же здесь патриоты со своими спорами, претендующими на вселенское значение! И если большевиков, сумевших за короткое время создать весьма эффективный репрессивный аппарат, ненавидели и боялись, то над нами посмеются, а то и просто поморщатся и пожмут плечами.

Задача, стоящая перед нами, аналогична той, перед лицом которой были в свое время поставлены большевики, и в то же время, при всей своей сложности, в сравнении с ней гораздо проще. Если тогда совершалось насилие над естественным ходом истории, и к социальной плоти нации «пришивали» идеологию утопическую, что рождало «химеру», по Л.Н. Гумилеву (то есть совмещение несовместимого), и несло в себе зачатки скорой гибели всего проекта, то теперь следует произвести обратную операцию. Русско-православное ядро нашего, «белого», патриотического проекта, несущее в себе идейную и, надеемся, духовную связь с традицией, должно быть аккуратно «пришито» к социальной плоти, доставшейся в наследство от Советского Союза, в которой тоже ведь есть модифицированные, но все же по происхождению традиционные черты. Необходимо отрезать, откинуть идейный коммунизм и химерические «красные смыслы» Проханова (по большому счету давно уже никого всерьез не интересующие) и воспринять социальную проблематику как свою, наполняя ее той связью с традицией, носителями коей должны быть патриоты. Разумеется, эта задача — в первую очередь пропагандистская и идеологическая, но не отвлеченно-теоретическая, а в полной мере практическая. Хотя она и облегчается тем, что, в отличие от большевиков, мы пытаемся восстановить естественный, основанный на традиционной преемственности, ход истории, а не ломаем его, не нужно думать, что все это очень просто. Разумеется, борьба за СМИ должна рассматриваться как главная составляющая данной задачи, но важно иметь, чем эти СМИ наполнить. Здесь необходима не только идеология, но и знание психологии, социологии, работа с образами, теория символа и т. д.

В известном смысле нечто похожее мы видели в «Русском доме», хотя в целом, за некоторыми исключениями, проект нельзя признать удачным, поскольку сам А. Крутов, как человек своей среды и своего времени, на мой взгляд, еще не совсем освободился от «красных смыслов».

Эта работа — ювелирная и очень непростая, но она должна быть проделана, если мы не хотим оказаться за бортом политического процесса. Думается, у Глазьева есть все необходимые предпосылки к тому, чтобы реально претендовать на лидерство в решении этой задачи.

Владимир Петрович Семенко — старший научный сотрудник Института религиозных и социальных исследований, член Центрального Совета Союза православных граждан.