«Я молюсь за вас, и дальше буду молиться..»

В годы, когда евангельская проповедь была под запретом, честность, искренность, доброта и образованность саратовского архипастыря — архиепископа Пимена (Хмелевского) для многих стали олицетворением истинного служения Богу. Своими воспоминаниями о нем с читателями поделился клирик Воронежской епархии протоиерей Стефан Домусчи. Отец Стефан много лет знал владыку Пимена. Он помнит его по Московской Духовной Академии, где владыка Пимен, бывший тогда архимандритом, преподавал; помнит его и после Академии.

— Отец Стефан, как Вы познакомились с владыкой Пименом?

— В 1957 году я окончил Одесскую духовную семинарию и поступил в Московскую Духовную Академию. В это время вернулся из Палестины наместник Русской Духовной Миссии архимандрит Пимен (Хмелевской), он у нас преподавал. Это был всесторонне развитый человек. Он не только рассказывал о богословии, но и спрашивал каждого студента: откуда он, как у них там жизнь. У нас было заведено, что у каждого студента был свой шкаф, где мы хранили свои книги, свои учебники, конспекты. Однажды он подошел и говорит: «А чей это шкаф?». Я говорю — мой. «Так у вас есть переписка Сталина с президентом Америки и премьер-министром Англии? Вы читали?» — «Да». — «И у меня есть. Ну как?» — «Теперь я по-настоящему знаю, как развивалась война, какая помощь была со стороны наших сателлитов». Еще задавал вопросы: «Вот из вас кто знаком с оперным искусством?». Все молчат. «Вы не скажете, какая опера была самая распространенная в Европе?» Я говорю — «Кармен». Он улыбается: «О, одессит, у вас же театр — потому и знаешь. А кто автор?» Я говорю — Бизе. «Надо же! Не только богословием — и этим занимаетесь!» Мы с ним часто на светские темы беседовали. Я ходил в художественный кружок, которым руководила Марья Николаевна Соколова (потом узнал, что она монахиня Иулиания). Я был старостой кружка и много внимания уделял живописи. После 3-го курса сделал выставку. Пришел Патриарх Алексий II. Сопровождали его личный секретарь Даниил Андреевич Остапов и крестник Патриарха отец Алексий Остапов. Владыка Пимен, тогда еще архимандрит, сопровождал Патриарха и стал сильно критиковать мои работы. А Патриарх говорит: «Отец архимандрит, а вы можете так сделать?» Тот отвечает: «Нет». — «А тогда почему критикуете? Прекрасные работы!» Отец Пимен любил покритиковать — и проповеди, и сочинения.

— После окончания Академии Вы общались с ним?

— По окончании Академии меня направили на приход в Борисоглебск. И через некоторое время я узнаю, что на Саратовскую кафедру епископом назначен Пимен (Хмелевской). Я написал письмо, он ответил. Потом мы крестили дочь, он был кумом у меня, крестным моей дочки. Владыка Пимен часто заезжал ко мне, когда направлялся на юг; много раз ночевал у меня, к себе приглашал много раз. Звал к себе в епархию, хотел назначить настоятелем Духосошественского собора. Я отказался. Сказал, что люблю свой город, там у меня мастерская, не хочу никуда уезжать. Когда у меня бывал Управляющий Воронежской и Липецкой епархией, владыка Мефодий, я звонил владыке Пимену, и он приезжал. Мы иногда даже играли в городки — владыки с одной стороны, а мы с водителем владыки Мефодия — с другой. Когда владыка Пимен ночевал у нас, мы могли запросто до часа, до двух сидеть, разговаривать и вспоминать всех.

— Каким Вам запомнился владыка Пимен?

— Он любил жизнь. Не был алчным, не был жестоким. Мог покричать, чтоб отвести душу, но был очень добрым человеком. Его за это и любили. Многое он сделал на кафедре. Надо было открывать храмы, вести гибкую политику с властями. Он это умел делать, в том числе и с уполномоченным находить общий язык. Был такой случай. Он дружил с Солженицыным и Ростроповичем. Из ЦК прислали запрос, чтобы владыка Пимен дал характеристику Солженицыну. Владыка говорит, чтобы спасти Солженицына: «Вы знаете — люди искусства, писатели. Это люди, так сказать, чокнутые. Вы не обращайте внимания на него — ну пишет и пишет. Можете не читать». Он таким образом защищал Солженицына.

Еще он, например, вел очень широкую переписку. Несколько сот писем рассылал к Пасхе. Власть это сильно раздражало, потому что, если у тебя такая связь с заграницей, со многими высокопоставленными людьми, трудно с тобой бороться, нельзя тебя «кусать». Он дипломатично отвечал властям на их придирки. «Ну как же так, — говорил он, — Пасха, и вдруг мэр города Иерусалима скажет: как же так, Пимен здесь служил, лично меня знает, и вдруг не поздравил. Это бескультурный архиерей! Вот я ему и написал. С министром иностранных дел мы вместе рыбачили. А если я его не поздравлю, он скажет: ну что за воспитание такое у русских архиереев? А разве я могу допустить, чтобы за границей думали, что русские — бескультурные люди?» Он на каждый вопрос умел найти дипломатичный ответ, с тем чтобы уйти от придирок со стороны властей.

Каким мне запомнился владыка Пимен? Он запомнился очень живым человеком, интересующимся всем, любящим хорошую шутку. Он никогда не унывал. В последний год (это был как раз тот год, когда Саратов посетил Святейший Патриарх Алексий II) я приглашал его в гости: «Владыка, приезжайте ко мне, немного послужите вместе с нашим владыкой Мефодием!». Он говорит: «Нет, отец Стефан, не получится совершенно». Видимо, он чувствовал уже болезнь какую-то. Но он никогда ни о какой болезни ничего не говорил, никогда не жаловался ни на что. Он был оптимист. И ни с кем я не мог чувствовать себя так свободно в разговоре, как с ним. Был еще владыка Савва (это мой сокурсник по Академии из Закарпатья, он тоже несколько раз приезжал к владыке Мефодию), таким же был и Тамбовский владыка Евгений. С ними я себя чувствовал как со своими товарищами, можно было на любую тему говорить. Это особые люди были.

— Какие из историй, рассказанных владыкой Пименом, Вам вспоминаются?

— Владыка рассказывал такую историю. Он услышал ее от одного из космонавтов (скорее всего, Гречко, потому что он был действительно глубоко верующим человеком), который узнал ее непосредственно от Королева. Когда Королев сидел в тюрьме (25 сентября 1938 года Королев был включен в список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР. В списке он шел по расстрельной категории, список был завизирован лично Сталиным.— Авт.), было время, когда он от голода почти уже падал. И молился: «Господи! Дай мне возможность каравая русского покушать, а потом и умереть можно». Утром он шел на лесоповал, и вдруг видит — на пеньке каравай. Наверное, думает, уже галлюцинации. Одну руку он протянул к хлебу, а другой ущипнул себя за ногу — чувствует или нет. Дотронулся до хлеба: действительно, каравай. Половину съел, а половину спрятал в кусты. Почувствовал себя немного лучше, пошел на работу. На другой день вторую половину съел. Вдруг на третий день его приглашают: надо помыться, побриться. Дали одежду. Вызывают в Москву. Думает: наверное, меня будут расстреливать или в другую тюрьму поведут. Он молился. И когда уже подъехали к Москве, кагэбэшники, которые его сопровождали, говорят: вас вызывают в Кремль. Потом он просил космонавтов, чтобы они рассказывали эту историю всем.

Вспоминается также, что владыка Пимен, как это ни странно, хорошо отзывался о саратовских уполномоченных. Он рассказывал мне о том, как навестил однажды уполномоченного в больнице. Тот был в очень тяжелом состоянии. Владыка пришел к нему, принес гостинцы, а уполномоченный говорит: «Владыка, вы помолитесь за меня». Тот ему: «Ну что вы, тут хорошие врачи, вас скоро вылечат…» Он: «Нет, нет, владыка — вы обязательно за меня помолитесь!» Владыка после этого сказал: «Я молюсь за вас, и дальше буду молиться…»

Беседовал диакон Дионисий Елистратов

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=56 948&Itemid=3