 |
| Российская газета | Владимир Легойда | 21.04.2011 |
Есть ли у Церкви информационная политика?
Какую картину дня церковной жизни она хотела бы представлять и какую видит на самом деле? Глава синодального информационного отдела РПЦ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО Владимир Легойда рассказал «РГ» о попытках выстроить информационную политику церкви.
Эффекты веры и недоверия
Российская газета:От работы вашего отдела во многом зависит имидж Церкви — ее образ в глазах современного общества. Каким вы его хотите видеть?
Владимир Легойда: Несколько лет назад я спросил главного редактора одного из ведущих аналитических журналов: «Какое место духовно-нравственные и религиозные вопросы занимают в большой общественной дискуссии?» Он ответил: «Никакого». К сожалению, во многом он был прав. О религии у нас говорится вроде бы очень много, но нередко либо в «фольклорном» аспекте (рецепт кулича на Пасху и т. д.), либо в скандальном — религиозные новости могут стоять в одном ряду с разводами светских персонажей, летающими тарелками и т. п. А это не то чтобы понижение, но очевидное искажение «предмета». Поскольку мы хотим, чтобы голос Церкви звучал в медийном пространстве, мы должны участвовать в формировании большой «повестки дня». Не оправдываться, когда нас втаскивают в скандал, а предлагать свои темы.
А образ Церкви лучше искать в Евангелии. Христос сказал апостолу Петру: «…созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют Ее». И два тысячелетия Церковь является несокрушимым местом спасения, соединения с Богом. Церковь открыта для каждого, но никому не навязывается, хранит традицию, но проповедь ее ежедневно актуальна… Наша же работа — в том, чтобы делать слово Церкви максимально доступным, в том числе с учетом новейших технологических инноваций, стремительного информационного темпа современного мира.
Патриарх недавно на заседании Высшего церковного совета сказал о цели развития системы церковного «менеджмента» — сделать миссию Церкви в современном мире более эффективной. Эта же цель движет и сотрудниками нашего отдела.
РГ: Что Церковь может предложить сегодняшнему медийному пространству?
Легойда: Как я отметил, Церковь — это пространство, где человек общается с Богом. Об этом и надо стараться говорить — в том числе и в СМИ. Скажем, один из главных вопросов для верующего человека: «Что значит — быть христианином?» И что значит — быть христианином сегодня, в XXI веке. Разговор о вере — в первую очередь есть разговор о Христе. И это не про имидж: Христос в имидже не нуждается. Здесь другие творческие проблемы — как вместить в формат СМИ то, что не вмещается ни в какие человеком созданные форматы? Есть и задачи попроще: противостоять той -мифологии, которая сегодня складывается вокруг Церкви. Вот несколько мифов навскидку: Церковь слилась с государством, Церковь страшно богатая, но не помогает людям.
Кроме мифов, есть еще эффект недобросовестной и непрофессиональной работы коллег-журналистов. Я уже могу написать учебное пособие со множеством накопленных за два года примеров того, как журналисты вольно или невольно искажали то, что говорил Патриарх или делала Церковь. Вот один из недавних: на заседании Координационного комитета по поощрению социальных, культурных, образовательных, информационных инициатив под эгидой Церкви Патриарх рассказал, что утром в машине обсуждал со своим водителем проблему роста тарифов ЖКХ. И заметил: «Люди не понимают, почему так стремительно увеличиваются тарифы на жилье: в два-три раза за год без предоставления соответствующих услуг». В некоторых СМИ тут же написали: о том, что цены на ЖКХ растут, Патриарх узнал от своего водителя! Чем не пример для учебника по информационной журналистике — как не надо писать заметки? Похожим образом были искажены и слова Патриарха после трагедии на Гаити. Честное слово, порой хочется вслед за Никитой Михалковым завести видеоблог, чтобы дать людям возможность сравнивать реальность высказываний с вольными интерпретациями журналистов.
РГ: Самый надоедливый миф о Церкви?
Легойда: Церковь нередко воспринимают как корпорацию, по аналогии с другими социальными институтами. И тогда то, что для людей Церкви является главным, может восприниматься как прикрытие для мифических «подлинных интересов». Например, перед каждой поездкой Патриарха на Украину нам с упорством, достойным лучшего применения, задают один и тот же вопрос: «А зачем он на самом деле туда едет?» Ответы про молитву у святынь и пастырское общение с верующими пропускают мимо ушей. А потом пишут, что подлинные цели визита лежат в области политики. Получается, что все мы — циники неверующие и лишь придумали себе веру, чтобы решать иные задачи?
Другая сторона медали: воспринимать Церковь лишь в мистическом смысле и утверждать, что любая организация ее работы профанирует высшее предназначение. Здесь мифы порой рождаются из самых лучших побуждений, стремления разобраться в сложностях церковной жизни. Скажем, человек пытается объяснить, в том числе и самому себе, наличие в Церкви одновременно самоотверженности, святых и недостатков и дурных людей. И делает предположение о том, что на самом деле есть не одна, а две Церкви: земная и небесная. При этом церковные чиновники, аппаратчики и управленцы, — это «приземленная», здешняя Церковь. А есть еще «одухотворенная», возвышенная, истинная, где Бог и святые и где не может быть ни менеджмента, ни денег за свечи в храмах, ни священника на иномарке.
РГ: Это не так?
Легойда: Нет. В церковной жизни всегда было небесное и земное измерение. Церковь — это Тело Христово, корабль нашего спасения, где через таинства человек соединяется с Богом; но это и организация, действующая по естественным законам управления, порядка. Как душа и тело в человеке. Тело не презренно, оно необходимо. И конфликт возникает не тогда, когда телесная жизнь правильно организована, но, напротив, когда она никак не управляется.
Я знаю многих молодых священников, игуменов, честно, ревностно, с любовью, не жалея сил и здоровья, вкладывающихся в административную работу, радеющих за то, чтобы в служении Церкви не было проблем, издержек, перекосов. А они удостаиваются безжалостной критики журналистов за то, что осмеливаются не только в храмах служить, но и «менеджментом» заниматься.
Не спорю, любая бюрократия очень часто и очень быстро коснеет, черствеет, ее все время надо держать в состоянии бодрствования, в том числе — прямой критикой. Но не надо вместе с плевелами выдергивать пшеницу. По крайней мере, Евангелие прямо говорит, что отделять зерна от плевел будет Сам Господь — в нужное время.
Детектор правды
РГ: В какой мере вы, а в какой журналисты определяют картину новостей о Церкви?
Легойда: Мы стремимся задавать основные акценты в этой картине. Когда ее определяют журналисты, нередко пропадает существенное. Пример: сгорел клуб «Хромая лошадь», произошла ужасная трагедия, Патриарх выступил с соболезнованием. В СМИ появилось упоминание с цитированием. Но «за кадром» остались его призыв к молитве, его указание на ответственность за людей, которую несут владельцы таких клубов, напоминание о том, что пост (а эта трагедия случилась в Рождественский пост) — это не время для безудержного веселья.
Еще более досадно было, когда ответ Патриарха на вопрос Дмитрия Киселева в интервью ВГТРК о главной встрече в жизни Предстоятеля в прошлом году прошел практически незамеченным коллегами-журналистами. Святейший сказал, что таким событием считает для себя визит в хоспис. Но почему-то ни одно издание не вышло с заголовком «Главной встречей в ушедшем году Патриарх считает посещение детского хосписа»? Понятно почему: кому интересно, что у Патриарха болит сердце за умирающих детей, вот про водителя и ЖКХ — это поинтереснее, это инфотейнмент…
РГ: Это можно изменить?
Легойда: Конечно. Вот представьте, что кто-то из журналистов взялся бы вести колонку «О чем на этой неделе говорил Патриарх», или «О чем на этой неделе говорили в Церкви?» — на основании реальных высказываний, проповедей; исходя из того, что важно для самой Церкви. Уверяю вас, картина была бы иной. И тема «дресс-кода» никогда бы не стала первой при разговоре на церковную тему. И многие важные мысли, высказываемые в проповедях и выступлениях Патриарха, не прошли бы мимо людей.
РГ: Русская православная Церковь сегодня — это «открытый институт»?
Легойда: Главное в Церкви — жизнь во Христе — никогда не было тайной: приходи и смотри, участвуй. За право быть «открытой» — открыто исповедовать свою веру — тысячи христиан в разные эпохи заплатили своей жизнью. Православные священники и епископы не прячутся от людей. Иное странно: ведь их задача — служить Богу и людям. А тем, кто прячется, Святейший Патриарх недавно недвусмысленно сказал в одном из своих выступлений: «Те, кто связывает служение Господу в XXI веке с комфортом, с благополучием, с легким образом жизни, должны сойти с поезда — чем раньше, тем лучше. Это имеет отношение к архиереям, к священникам, к монахиням, к монахам — ко всем».
Священноначалие стремится сегодня сделать происходящие в церковной жизни процессы предельно понятными — прежде всего, самим церковным людям, стремится вовлекать их в обсуждение и решение церковных проблем. Для этого создано Межсоборное присутствие. И поэтому Патриарх всегда говорит о том, как важно общецерковные решения не «посылать в регионы из центра», но тщательно готовить, изучая ситуацию в епархиях, мнение правящих архиереев.
Конечно, есть сферы церковного бытия, жизни человека в Церкви, которые нельзя открывать. Из понятных и неоспариваемых — тайна исповеди. В прошлом году начал работу общецерковный суд. Мы публикуем решения, которые он принимает. Но когда обстоятельства рассматриваемого дела касаются нравственных вопросов, отношение к такой информации — как к тайне исповеди.
РГ: В первохристианские времена исповедь не была тайной.
Легойда: Но она была открытой только для своей общины, где все друг друга знали. Это усугубляло эффект работы совести. Сейчас ситуация принципиально другая. Церковь никогда не превратится в аналог современного телевидения, внедряющегося вглубь человека и вываливающего на публику исповедальные вопросы, как в программе «Детектор лжи».
Повторю, мы хотим строить нашу информационную работу на принципах открытости. Это нелегко. Сознание многих пожилых священников сформировалось в советское время, они хорошо помнят и прессинг со стороны власти, и нападки со стороны СМИ, и их порой излишняя осторожность имеет вполне естественное объяснение. Кажется, протодиакон Андрей Кураев заметил по схожему поводу: нам 70 лет ломали ноги, а теперь хотят, чтобы мы станцевали польку-бабочку. Так не бывает, для перемен нужно время.
Церковь как ньюсмейкер
РГ: На информлентах много религиозных новостей. Церковь становится «ньюсмейкером». Какие особенности у этого ньюсмейкерства?
Легойда: Наша главная задача в этом плане — реакция на острые, больные темы, которые касаются всех. Ущемление прав ветеранов, насилие над семьей и детьми, наркотики, коррупция — это общественные язвы, на которые Церковь не может реагировать. Ограничения естественны — любая политизированность. Скажем, после печальных событий на Манежной площади некоторые СМИ пытались склонить Церковь и Патриарха занять ту или иную позицию, сходную с позицией политических партий! Или вообще столкнуть в оппозицию государству.
Но Церковь не может быть в оппозиции, поскольку оппозиция предполагает борьбу за власть. Говорить с властью жестко Церковь может, а порой и должна. Но в оппозицию уходить — нет. Церковь никогда не станет лоббистом какой-то группы влияния. Она может быть только «лоббистом интересов человеческой души».
РГ: Как бы вы назвали церковное время, которое мы переживаем?
Легойда: В конце ХХ столетия в жизни освобожденной Церкви появилась некоторая успокоенность. Храмы строятся, священнослужителей никто не гонит — кажется, есть время на неспешное развитие. Но это время осознания своей ответственности. Тот настрой, который задает нам Святейший Патриарх, возвращает нас к смыслу евангельской притчи о человеке, который очень самонадеянно строил планы, но которому Бог сказал: «безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя». Кто знает, сколько у нас времени: у отдельного человека, у Церкви?
А время непростое. На одной чаше весов — 4 часа у телевизора в день (средний показатель для жителей России), а на другой — в лучшем случае 2 часа в неделю в храме. Но это лишь показывает, что Церкви предстоит еще очень много трудов. И поэтому то напряжение, с которым Церковь говорит о строительстве новых храмов, о присутствии уроков религиозной культуры в школе, священнослужителей в армии, связано только с одним — мы понимаем, что мало делаем. И как исходить из каких-то других максим, если Евангелие говорит нам именно об этом?
РГ: Образ Патриарха тоже задается информацией о нем?
Легойда: Патриарх как личность настолько самодостаточен, целен и глубок, что ему не нужно создавать дополнительного образа. Святейший начинает говорить — и образ создается сам. Недаром же программа «Слово Пастыря» стала важным явлением в медийной жизни. Поэтому наше дело — лишь ассистировать, технически обеспечивать максимальное широкое распространение информации о служении Патриарха. Сказать, что Патриарх много работает, — почти ничего не сказать. Сегодня многие много работают. У Патриарха качественно другое восприятие времени: он просто не способен тратить время попусту. Даже во время официальных встреч и юбилеев, где, как говорят, сказанное всегда надо «делить на 16», Патриарх никогда не произносит дежурных, пустых фраз, но всегда говорит о том, что важно, что задевает за живое. Представители ли власти его слушают, духовенство ли — не важно. Мне кажется, это исходит из евангельской максимы, что за каждое праздное сказанное слово мы дадим ответ.
