 |
| Русское Воскресение | Татьяна Малютина (Чалая) | 18.04.2011 |
17 ноября 1891 года император Александр III направил на имя нашего земляка — уроженца слободы Новая Калитва Острогожского уезда Воронежской губернии Высочайший Рескрипт: «Принимая во внимание многолетнее ваше служение церкви, исполненное ревностной деятельности в управлении Подольскою, Херсонскою и в последнее время Холмско-Варшавскою епархией, Я признал за благо вверить вам Московскую епархию, с возведением вас в сан митрополита. Оправданная на деле опытность ваша в церковном правлении и учительстве и заботливость о водворении порядка и благочиния в клире внушает Мне твёрдую надежду, что вы оправдаете вполне Моё избрание в сем новом и важном служении.
Препровождая к вам белый клобук и поручая Себя молитвам вашим, пребываю к вам всегда благосклонным — Александр».
Адресат рескрипта — человек удивительной судьбы. Человек, имя которого чуть более века назад знала вся православная Россия, портреты которого были напечатаны «во всех почти европейских газетах и даже азиатских». Человек, панихиду по которому наряду с другими видными духовными деятелями XIX века служил и протоиерей Иоанн Сергиев, пастырь Крондштадтский.
Речь об Иване Алексеевиче Лебединском, в 26 лет принявшем монашеский постриг с именем Леонтий, ставшем митрополитом Московским и Коломенским. «На долю немногих городов, слобод выпадает быть родиной замечательных людей», — писал один из первых его биографов.
Семья
Иван Алексеевич Лебединский родился 22 января 1822 года в семье священника Новой Калитвы, чей род чуть ли не в течение века служил слободе.
Новая Калитва возникла в первой половине XVIII века как форпост для охраны южных рубежей Московского государства от разорительных набегов степняков — крымцев, нагайцев. Её основали казаки-черкасы из уже существовавшего поселения Калитва (которое после основания новой слободы станет называться Старой Калитвой) и переселенцы из орловских земель, перейдя реку Черная Калитва и закрепившись на её степной стороне.
Эта местность привлекла их богатством природы и, видимо, не в последнюю очередь, красотой. Уже в XIX веке человек, зимой проездом побывавший в Новой Калитве, писал её жителю: «Что за местность чудная в Калитве? Если и в мёртвое время как зима там тебя живит, то что же в весеннее время, когда всё прекрасно растёт и цветёт? Я представляю ваше место в летнее время бесподобным: неподалеку тихий Дон струится, сливаясь у вас перед глазами с другой речкой — и это не в горах, а на ровном месте на протяжении 7-ми верст, где взор утопает в мягкой зелени. А тут неподалеку от вас есть и лес густолиственный, а далее степь необъятная с одной травкой мягкою, колыхающейся из стороны в сторону от лёгкого ветерка!.. А слобода сама чем не прекрасна? Стоит на горе с величавой церковью, домики чистенькие, народ кишит торговый. У вас край — богатство природы, а отсюда спокойствие духа и избыток счастья!».
Вспоминая детские годы, проведённые в Новой Калитве, владыка Леонтий писал: «Первоначальное детство моё проходило, как обыкновенно проходит детство в быту семейств духовных. Читать и писать я выучился скоро, на 9-м году, и помню, что часто читал для своего деда престарелого заштатного уже протоирея Даниила Лебединского богослужебные книги, которые он выслушивал, лёжа большей частью на одре по болезни и исправляя мои ошибки по памяти. Дед мой был знаменитый протоиерей в своё время. Не получив никакого образования, он обладал крепким рассудком и огромной начитанностью, имел хорошую библиотеку. Для слободы Новой Калитвы он был дорог и памятен остался навсегда по своей деятельности. Он выстроил превосходную церковь в слободе, трехпрестольную, существующую даже в лучшем виде. Скончался в 1831 году, заблаговременно передав место священника своему сыну».
Служивший здесь позже священник Николай Алексеевич Куфаев так описывал построенный при протоиерее Данииле храм, «изображавший внешне Троицу Святую: столпообразный, в высоту 20 саженей (около сорока трёх метров). От низу выложен диким камнем. Дальше — стены из кирпича, оштукатурены сверху и внутри, побелены известью. Огромный купол при постройке несколько раз рушился, пока за каждой кладью кирпича не проложили железную связь. Своей грациозностью купол не только внутри храма поражал взоры молящихся, даже во вне оставлял сильное впечатление».
Даниил Иванович Лебединский родился в 1743 году в семье дьякона. По сохранившимся ревизским сказкам 1815 года можно установить, что на момент их составления его отца — Иоанна Лебединского уже не было в живых, а мать Евдокия Фёдоровна (прабабушка будущего митрополита) 49-ти лет проживала Новой Калитве.
Даниил Иванович прослужил в сане пастыря более 50 лет. Скончался 6 июля 1831 года. Погребён был в храме за алтарём. «Портрет его, писанный масляными красками на наружной стене алтаря, служил лучшим памятником того уважения, какое сохранили к его трудам бывшие его пасомые».
После в Свято-Троицком храме служили его сыновья Владимир и Алексей. Старший — Владимир Данилович родился в 1775 году. Прожил всего 38 лет, из которых десять отдал служению в Свято-Троицком храме. Его жена — матушка Марина Петровна в 30 лет осталась вдовой.
Младший сын — Алексей Данилович родился 12 марта 1780 года. Обучался в Воронежской семинарии и был «по окончании курса богословия в 1807 году уволен с аттестатом». В 1811 году поступил в Воронежскую консисторию, затем по собственному желанию был определен в Богучарское духовное правление, переведён в Острогожское, а затем в Павловское духовное правление. В 1827 году, по прошению своего престарелого отца протоиерея Даниила, был направлен архиепископом Антонием (Смирницким) в Свято-Троицкий храм Новой Калитвы, где и прослужил до своей кончины. Умер Алексей Данилович 14 июля 1838 года в возрасте 58 лет и был похоронен рядом со своим отцом.
С женой — матушкой Марией Васильевной Алексей Данилович вырастил семерых деток, одному из которых — Ивану и суждено было стать митрополитом Московским и Коломенским.
О жизненном пути сёстры и двух братьев митрополита кое-что известно. Они неразрывно связали свои судьбы с церковью, с православием.
Старший брат Даниил Алексеевич стал опорой семьи после смерти отца. После окончания Воронежской семинарии в 1837 году был направлен в отделение Павловского уездного духовного училища. В разные годы преподавал катехизис, священную историю, русскую историю, арифметику, латынь и греческий, нотное пение, географию. Даниил Лебединский сумел многого достичь на избранном поприще. Преподаватели училища отзывались о нём, как об учителе «выдающемся». Родители учеников называли Даниила Алексеевича «отцом» и «благодетелем» и относились к нему с большим уважением.
Даниил Лебединский, видимо, учителем был строгим. Он считал, что «без неослабного наблюдения за прилежанием учеников и, в особенности, за их поведением, и без взысканий, соответствующих важности их проступков, успехи учеников слабеют, шалости умножаются, поведение обращается в своеволие, покорность и почтение к наставникам умаляются». Педагог был искренне убежден, что «даже и малое послабление ученикам влечет за собою нравственную порчу детей».
Проработав двенадцать лет учителем, Даниил Алексеевич назначается инспектором, а потом и смотрителем Павловского училища. Тремя годами позже его с сохранением должности переводят в Бирюченское духовное училище (ныне поселок Бирюч входит в Белгородскую область). Но переезд на новое место не оказался счастливым. Внезапная смерть жены подкосила Даниила Алексеевича. Многим он тогда показался «помешанным в уме». Успокоение от горя Даниил Алексеевич постепенно обретает в религиозном чувстве, которое соединилось в нём с самоуглублением и изучением всех движений собственной души.
Работу он не бросает. Более того — активно включается в разработку проекта реформы системы обучения и воспитания в духовных училищах. Даниил Алексеевич стремился «приготовить достойных пастырей церкви, глубоко проникнутых духом строгого и деятельного благочестия». В своём проекте он детально рассматривает особенности учебной и нравственной подготовки воспитанников, особое внимание уделяет качествам, необходимым преподавателю. «Для успешного и удовлетворительного преподавания от наставника требуется ясный, раздельный, звучный голос и здоровая грудь, опытное знание своих предметов и умение передать его ученикам, что приобретается, по большей части, продолжительною службою по должности». Проект Даниила Алексеевича одобрил обер-прокурор Святейшего Синода. Лебединскому было предложено реализовать свои предложения в училище.
Но здоровье Даниила Алексеевича было уже не то. Через два года он вынужден оставить должность и уйти по выслуге лет на пенсию. Возвращается на родину — в Новую Калитву. 5 ноября 1871 года в возрасте 56 лет умирает.
Похоронили Даниила Алексеевича на слободском общественном кладбище. Располагалось оно на сельской околице и не близко от Троицкой церкви. Обнесено было каменной оградой.
Узнав о постигшей семью утрате, Владыка Леонтий, служивший в то время архиепископом Холмско-Варшавским, пожелал увековечить память старшего брата. На собственные средства решает построить на кладбище родной слободы церковь.
«Сам промысел Божий сохранил в середине этого столетнего кладбища для устроения церкви несколько квадратных саженей самой крепкой целинной земли незанятой могилами. Когда каменщики копали канаву под фундамент и изготовляли бут для этой церкви, то не встретили под своими заступами ни одной могилы и ни одного гроба».
Приехав в Новую Калитву в 1880 году, архиепископ Леонтий побывал на могиле брата, осмотрел построенную, но ещё не оштукатуренную и не готовую к освящению церковь. «В это время стеклось множество народа на кладбище взглянуть на своего земляка, которого не видали они в таком великом сане, и принять от него благословение. Сюда явились и крестники его, и товарищи по училищу Ново-Калитвенскому, обучавшиеся с ним у старого псалмопевца грамоте. Один из этих товарищей сказал почти вслух: «Дывысь, якый вылыкый вырис попович Иваня». Владыка, услышав это, умильно улыбнулся и продолжал щедро раздавать благословения народу.
Потом архиепископ, стоя на кладбище, долго любовался красивою, высокою местностью, откуда виднелись прекрасный луг, лес, Дон и несколько слобод с их церквами. И, наверное, он думал: вот где духу человеческому расти и окрыляться.
Священника Ивана Поповского он просил «позаботиться всю кладбищенскую ограду внутри обсадить деревьями: липами, ясенями, кленами, а от ворот до церкви — белой акацией». Что и было исполнено.
26 июля 1881 года кладбищенская церковь была освящена во имя святителя Леонтия Ростовского. «Ясная и тёплая была погода, а потому стечение народа было бесчисленное. Не только церковь не вмещала в себе богомольцев, но и самое кладбище было полно народа. От века не было подобного торжества и радости в нашей слободе».
Будто в небе лодочкой-ковчегом плыла церквушка с дуговой кровлей, зеленью крашеной крышей. Над главой её возвышался медно-позлащённый крест. А на звоннице пели колокола.
Владыка пожертвовал храму евангелие в бархатном переплете, в серебряной оправе. А ещё — иконы Божией Матери и святителя Леонтия. Передал церковному совету облигации, проценты от которых выплачивались храму. Купил дом, чтобы бескровные и нуждающиеся нашли себе там приют. Многое он делал для того, чтобы земляки поминали его и родных за здравие, а по смерти — за упокой.
Младший брат будущего митрополита — Василий Алексеевич, став благочинным священником, все силы положил на строительство Троицкого храма в слободе Козловке Бобровского уезда, теперь Бутурлиновского района Воронежской области.
Сестра Анна Алексеевна стала женой приходского священника Ивана Фёдоровича Поповского и осталась в родной слободе. Скончалась 4 марта 1888 года на 68-м году жизни и была погребена при Свято-Троицком храме. Протоиерей Иван Фёдорович пережил супругу. Умер 4 декабря 1897 года 78-ми лет от роду и был похоронен у новой Леонтьевской церкви. В 1885 году там была погребена его мать Елена Дамиановна (в девичестве Граникова), скончавшаяся на 105-ом году жизни. Её родной брат Андрей Дамианович Граников был известным профессором Киевской духовной академии. До 40 лет занимал там кафедру и умер также в преклонном возрасте.
***
Старинное слободское кладбище в Новой Калитве сохранилось и поныне. А вот храмы не устояли, рухнули в атеистическом урагане 30-х годов прошлого столетия. Лишь старожилы помнят ещё небольшую, как игрушечка, зеленокрышую Леонтьевскую церковь на слободском кладбище. Да на старинной фотографии сохранился запечатленный лик трёхглавого Свято-Троицкого храма. Лишь белой акации июньские гроздья душистые напоминают о былом.
В 1950-е годы, прокладывая водопровод по центральному парку Новой Калитвы, рабочие случайно натолкнулись на склеп с богатым захоронением. Говорили, что это могила священника (вероятно, Даниила Ивановича Лебединского). Ничего сохранить не удалось.
Но жизнь не стоит на месте. Совсем скоро в Новой Калитве появится новый храм. Для него переделывают старинное здание из дубового сруба, красиво обложив кирпичом. Сельский учитель выполнил чертежи купола, а местные мастеровитые умельцы изготовили его из цинковой жести и установили над шиферной крышей.
Детские годы. Юношество
Начальное образование Иван Лебединский получил в Павловском духовном училище, где до 4-го класса был на содержании своего отца. Начинать осваивать науки пришлось в бедности и крайней нужде, ведь ставить на ноги семерых детей его родителям было довольно сложно. Но учение легко давалось юноше, к концу года по успеваемости он числился первым в разрядном списке.
Знавшие Ваню в то время отмечали, что рос он «богобоязливым, с чистой душой и прямой совестью, трудолюбивым и рассудительным. Бывая дома, он редко в 12 часов ночи спать ложился — или книги за это время читает, или, выждав время, когда все позаснут, маленький Ваня бывало уединится в особую комнату и Богу там молится».
В Павловском духовном училище в то время учительствовал, а затем стал смотрителем старший брат Ивана — Даниил Алексеевич. Он «для меньшего своего брата был учителем и руководителем, помогал ему в денежном отношении и школьных занятиях, развил в нём стремление к высокой духовной жизни».
Годами позже в должности инспектора Киевской академии Иван Алексеевич посетит Павловское училище, и в воспоминаниях отметит: «как приятно мне было вспомнить прошедшее! Не без внутреннего волнения осмотрел я всё, что так давно знакомо. Об училище храню доселе лучшие воспоминания». Он способствует устроению там домовой церкви во имя трёх святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Следит за ходом строительства, жертвует на иконостас, ходатайствует о «безмездном отпуске полного круга богослужебных книг из Хозяйственного Управления при Св. Синоде». 14 февраля 1884 года было совершено освящение церкви. Архиепископ Леонтий прислал телеграмму из Петербурга: «присутствую духом, радуюсь и посылаю благословение».
По окончании курса духовного училища в 1837 году Иван Лебединский поступает в Воронежскую духовную семинарию. С 1822 года семинария располагалась на центральной улице города — Большой Дворянской. Это было трёхэтажное здание с домовым храмом, освящённым епископом Воронежским и Черкасским Епифанием (Канивецким) во имя святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Здание семинарии, пережившее несколько реконструкций, сохранилось и поныне. Его современный адрес — проспект Революции, 29. После революции в нём был открыт Дворец труда, а в послевоенное время — монтажный техникум, располагающийся там и сейчас. Мемориальная доска, открытая к 260-летию Воронежской духовной семинарии, увековечивает в камне имена её наиболее известных преподавателей и воспитанников. В их числе назван и митрополит Леонтий (Лебединский).
Иван Лебединский поступил в класс словесности (программа этого класса была рассчитана на три года). Главным предметом здесь считалась словесность или риторика. Преподавал её профессор М.А. Снежинский, подстриженный в монашество с именем Митрофана. Ваня вспоминал о наставнике, что «он при самом начале учения дал нам предложение для сочинения такое: «Мысли и чувствования при вступлении в класс словесности». Моё сочинение вышло лучшее, и прочитано было профессором в классе. Сразу этим я завоевал репутацию в классе между товарищами». По признанию Ивана, он был обязан отцу Митрофану очень многим: «На второй год учёбы я заболел тифозною горячкой в сильнейшей степени, и все уже, начиная с доктора (Малышева), отчаялись в моём выздоровлении. Но отец Митрофан, как лучшая сестра милосердия, сам ухаживал за мной с самоотвержением, и сверх чаяния, при помощи Божией я выздоровел».
Закончив лучшим учеником класс словесности, Иван Лебединский был переведён в философский класс, где кроме этого основного предмета (лекции по которому читались не только на русском языке, но и по латыни) изучались также математика и библейская история. Позже он отмечал, что «преподавание философии в христианском духе, как-то велось в семинарии, было весьма полезно не только для развития умственного, но и для твердости религиозных убеждений». В философском классе учились два года, и «было довольно лентяев, которые и покончили науку, не перешедшие за предел класса в обетованную землю богословия». Но Вани Лебединского в их числе не было.
В богословском классе читались множество предметов: основное богословие, нравственное богословие, сравнительное богословие, догматика, Священное Писание, каноническое право, еврейский язык.
В семинарии Иван жил на казённом содержании как сирота. В 1838 году в семнадцатилетнем возрасте он потерял отца. Иван Алексеевич позже вспоминал, что на каникулы он ездил домой не всегда. «Но одни каникулы летние (1841 года) мне очень памятны. По своей неосторожности от купания в селе на реке Дон я простудился, получил сильнейшую горячку. Это другая после бывшей со мной ещё в классе словесности). Недели две я страдал без доктора, которого в нашей слободе и не было, и совсем уже отчаялся в жизни, плакал я и молился. И тут-то дал обет принять монашество впоследствии, если выздоровею. Сразу почувствовал облегчение, и на третий день уже отправился в семинарию. Признаю это событие в своей жизни важным, чудесным, роковым. Различными путями Господь ведёт человека к предначертанным целям!».
После окончания курса семинарии в 1843 году Ивана Лебединского, единственного из всего курса, направляют за казённый счет в Санкт-Петербургскую духовную академию. Его выбирают не случайно. По свидетельству современников, в семинарии Иван выделялся «своими способностями, трудолюбием, отличными ответами на экзаменах и даром слова».
Тогдашний ученик духовного училища В. Гурьев вспоминает: «На нашей квартире, где я проживал с моими старшими братьями, не раз сходились по вечерам семинаристы разных классов, и между своими товарищескими беседами нередко заводили речь о достоинстве лучших студентов богословского курса. Намечали тех, которые должны быть назначены в академии, оценивали их способности, разбирали по косточкам и при этом спорили, горячились, но о Лебединском никогда не было разногласия, — его назначение в академию и ещё Петербургскую считалось всеми за факт несомненный, против которого никто не считал нужным возражать. Товарищи, все наставники, все начальствующие, словом вся воронежская семинария смотрела тогда на студента Лебединского, как на личность даровитую и многообещающую».
Ивану Лебединскому было доверено выступить на публичном экзамене в семинарии летом 1843 года. Это было торжество, на которое приглашалась знатнейшая городская публика, и съезжалось из разных мест епархии многочисленное духовенство. В числе почетных гостей был и воронежский архиепископ Антоний (Смирницкий), прославивший в 1832 году мощи святителя Митрофана и подготовивший к открытию мощи святителя Тихона Задонского, доложив Священному Синоду об их нетлении.
Архиепископ Антоний был так растроган воодушевлённой речью даровитого воспитанника, что «когда молодой оратор приблизился к архипастырю, чтобы принять от него благословение, владыка, вместо обычного благословения, возложил на склонённую пред ним голову юноши обе свои святительские руки, как это делается при посвящениях в священный сан, и тихо проговорил несколько молитвенных слов, из которых близ стоявшие могли явственно услышать только два последних слова: «горяй и светяй». Эти молитвенные слова прозорливого старца-архипастыря сейчас же истолкованы были, как предсказание о том, что Лебединский будет непременно архиереем, светильником горящим и блистающим на свещнице церкви Божией. В тот же день это предсказание сделалось известным целому городу, а через неделю, когда воспитанники разъехались по домам, оно стало известным всему духовенству Воронежской епархии».
Очевидцы видели в произошедшем событие замечательное: «догоравший уже великий светильник на закате своих дней благословил молодое восходящее светило и как бы тайнодейственно перелил в него свой благодатный свет».
Вспоминая этот важный эпизод своей жизни, уже став митрополитом, владыка Леонтий подчеркнёт: «Это была минута трогательная и для меня незабвенная».
Летом 1843 года В. Гурьев лично пообщался с Иваном Лебединским в Новой Калитве, куда тот приехал на каникулы перед отъездом в Санкт-Петербург. Воспоминания о встрече позже запишет: «Сельское духовенство тогдашнего времени относилось к студентам, назначаемым в академии, чуть не с подобострастием, представляя их себе чем-то особенным, к чему-то высшему предназначенным и смотрело на них, как на людей не от мира сего. При таком взгляде, повсеместно тогда существовавшем, и сами студенты-академики, по крайней мере многие из них, поддаваясь общему заблуждению, тоже смотрели на себя свысока, с чувством какого-то самодовольства и в своих отношениях с другими, даже со своими родственниками и товарищами, нередко выказывали некий горделивый тон. Помню хорошо, как моя мать, старушка весьма почтенная и серьёзная, не позволяла себе даже сидеть, когда Лебединский подходил к ней, и непременно вставала с места. А когда он, видимо, стеснялся таким отношением к себе почтенной старушки, она просто, серьёзно и прямо ему в глаза с полным убеждением повторяла апостольские слова: ему же страх — страх, и ему же честь — честь!.. Понятно теперь то чувство невольной боязливости, с каким я в первый раз представлялся будущему академику, — я представлял его себе грознее своих учителей, которые все были не академики. Но каково же было мое удивление и даже недоумение, когда вместо ожидаемой неприступности, грозы, я встретил самую искреннюю простоту и ласку: будущий академик как родной говорил со мной, расспрашивал о моих успехах. С такою же удивительною простотою и находчивостью умел он говорить со всеми: крестьянами-мужиками, с помещиками и с духовенством».
Сам архиепископ Антоний благословил Ивана перед отправлением в академию. «При последнем прощании он сказал мне: «Не ищи славы, слава сама нас сыщет». Эти напутственные слова Иван Лебединский пронесёт в сердце сквозь годы.
