 |
| Известия | Владимир Легойда | 15.04.2011 |
Есть надежда, что у МГУ скоро появится еще один храм — на Воробьевых горах.
И храм этот станет воплощением гражданской инициативы — студентов и преподавателей, попросивших Виктора Садовничего о строительстве церкви на университетской территории, вблизи учебных корпусов. Инициатива не осталась без внимания Патриарха Кирилла, который в письме ректору МГУ поддержал просьбу университетского сообщества
Сегодня Церковь в лице ее предстоятеля возвращает обществу забытые нормы университетской культуры, которая испокон века была тесным образом связана с традицией церковной учености. Ведь большинство старейших университетов мира начиналось с развития богословской науки и храмостроительства.
Казалось бы, в традициях сомневаться не приходится. Однако столичные атеисты оказались задеты за живое этой историей и пригрозили жалобами и даже митингами в случае, если начнется возведение церкви. Поражает, признаться, заявление адептов атеистической идеологии о том, что строительство храмов при университетах «отклоняет Россию от прогресса». На мой взгляд, развиваться нам мешают лень, нравственная деградация и интеллектуальная похоть, но никак не новые или старые храмы. Вообще, попытки заявить, что строительство храмов тормозит науку, — признак того, что их авторы находятся в плену старых советских мифов о вечной борьбе религиозности и учености. Мифы эти откровенно абсурдны.
Религия и наука — это разные способы познания мира, которые не пересекаются и потому не могут противоречить друг другу. Наука отвечает на вопросы причинности («как» и «почему»), а религия — целеполагания («для чего» и «зачем»). С помощью религии человек обретает твердые смысложизненные ориентиры, с помощью науки — изучает окружающую среду. Великий русский философ, академический ученый Алексей Федорович Лосев говорил, что в религии человек ищет самореализации в вечности. У научного поиска просто не может быть такой цели. Если мы убеждены в противоречиях религии и науки, мы просто не понимаем природы ни одной из них. Конфликт здесь может быть лишь тогда, когда религия или наука переходит границы, так сказать, своей компетенции.
Именно с этим связаны известные конфликты в истории: те же дела Коперника или Галилея. Сам Галилей эти пределы прекрасно понимал. Библия, по словам этого великого ученого, была написана для того, чтобы объяснить человеку, как взойти на небо, а не для того, чтобы описать, как это небо устроено. Увы, здравую позицию ученого о разграничении полномочий веры и науки (о разграничении, но не о конфликте!) не разделял его современник — папа Урбан VIII. Не потому, что был католиком (Галилей тоже таковым был и сознательно оставался до конца своих дней), но потому, что ему просто неясна была эта граница.
Поэтому говорить сегодня, что строительство храмов есть преграда для науки, — это все равно что пытаться с помощью микроскопа найти Бога либо с помощью религии объяснить, как вертится Земля. И то, и другое противоречит интересам как религии, так и науки. И никакого конфликта между ними нет и быть не может — как не может быть, к примеру, конфликта науки и поэзии. А если кто-то считает иначе, то он должен поместить в один смысловой ряд христиан, мусульман, буддистов и… физиков. Надеюсь, до этого не дойдет.
Другое дело, что для целостного мировоззрения необходим ответ на вопросы о жизни и смерти. Он важен, так как определяет ценностные ориентиры жизни человека. Причем ответ этот у верующего и у атеиста будет разным. Но в любом случае не будет влиять на объективность научного поиска! Любой ученый знает, что эксперимент может считаться научным тогда, когда он совершается независимо от того, кто его проводит, в какой стране и т. д. И если ученый перед началом эксперимента зайдет в храм на богослужение, это не значит, что у него стрелка амперметра будет по-другому отклоняться. А вот что действительно является сегодня проблемой, о которой противники университетских храмов не говорят, так это то, что богатейшее наследие раннехристианской духовно-интеллектуальной традиции достоянием современной науки не стало. Или стало не в полной мере. Одна из причин в том, что, хотя язык современной науки и формировался в Европе и прежде всего верующими людьми, огромный корпус святоотеческой литературы на этот научный язык переведен не был.
Христианские аскеты сделали такие открытия о человеке, какие, с позволения сказать, и Фрейду не снились. Не научные, конечно, открытия по своей форме, но, например, вполне детальные описания многих психологических законов развития личности. Западная культура прошла мимо трудов отцов Церкви и христианских подвижников-аскетов, веками изучавших потаенные законы человеческой души. В итоге эти открытия о человеке, по словам современного философа С.С. Хоружего, наукой не были «опознаны и признаны». И не дело сейчас думать, чья в том вина. А вот изменить ситуацию можно и нужно.
Стрессы, страсти, нервное напряжение, тоска от одиночества — недуги современного человека, изучаемые психологами и исправляемые психотерапевтами, хорошо известны церковному пастырскому опыту. У христианства есть колоссальный опыт анализа движений сердца, наверняка необходимый современной науке. И есть ли в таком случае нам смысл воевать — или лучше говорить друг с другом в конструктивном тоне, а не с помощью митингов и писем в прокуратуру?
