Весной 2003 года издательствомъ Сретенскаго монастыря «Правило веры» выпущена увесистая книга (1000 страницъ) подъ названиемъ «Стражъ дома Господня. Патриархъ Московский и всея Руси Сергий Страгородский». Авторъ книги — Сергей Фоминъ. Она целикомъ посвящена апологии митрополита Сергия Страгородскаго и его «мудрому церковному курсу». Ограниченные рамками газетной заметки, мы не можемъ подробно вдаваться во все нюансы и детали. (Для этого пришлось бы написать книгу не меньшаго объема, чемъ разбираемая). Остановимся только на основныхъ моментахъ. Во-первыхъ, вызываетъ удивление самъ фактъ появления на светъ этого труда. Сегодня Россия мучительно пытается проститься съ наследиемъ советскихъ временъ, давно развенчанъ культъ «отца народовъ», социальная концепция самой же Московской Патриархии призываетъ въ случае, если власти требуютъ отъ христианъ что-то противное божественнымъ законамъ, оказывать имъ гражданское неповиновение. Именно въ этотъ моментъ, авторъ книги, пытается вызвать къ жизни мрачныя тени страшнаго прошлаго. Всемъ своимъ содержаниемъ книга какъ разъ прославляетъ наследие советскихъ временъ, реанимируетъ культъ «отца народовъ» и одобряетъ политику соглашательства. Если характеризовать книгу въ целомъ, то передъ нами не критическое изследование, не вдумчивый научный анализъ, а восторженный панегирикъ, готовый материалъ къ канонизации. Герой повествования вне критики. Онъ не совершаетъ ни одной ошибки. Абсолютно все его действия — образецъ мудрости, любви и чуть ли не святости. Въ то же время все противники «святейшаго» и «мудрейшаго» представляются какой-то бандой вредителей, такъ и норовящихъ погубить Русскую Церковь. Книга предваряется вступительной статьей патриарха Алексия II. Однако, по мере чтения самого текста, возникаетъ впечатление, что патриархъ не читалъ благословенной имъ книги. Въ предисловии онъ пишетъ: «Въ декларации Церковь сказала о томъ, что …она разделяетъ радости, успехи и неудачи со своей гражданской родиной (выделено нами Д.А.), тогда — Советскимъ Союзомъ (а не „съ большевиками“, какъ говорятъ недруги Церкви)». Однако на с. 24 читаемъ: «Митрополитъ Сергий призываетъ всю Русскую Православную Церковь къ безусловной верности советской власти». И далее на той же странице: «Митрополитъ Сергий скорбитъ, что зарубежные враги не прекращаютъ своихъ антисоветскихъ выступлений». «Митрополитъ Сергий заявляетъ что мы, церковные деятели, не съ врагами нашего Совет-скаго государства, а съ нашимъ народомъ и съ нашимъ правительствомъ». Приведенныя нами цитаты находятся въ разительномъ противоречии съ предисловиемъ патриарха. Ни одинъ здравомыслящий человекъ не будетъ сомне-ваться въ томъ, что советская власть и правительство были именно правительствомъ и властью большевиковъ. Далее митрополитъ Сергий заявляетъ, что жить по своему благочестию мы можемъ «только повинуясь законной власти», то есть власти все техъ же большевиковъ. Получается, что герои Белаго движения и борцы русскаго сопротивления все эти годы сражались, по выражению Сер-гия Страгородскаго, съ «законной властью». Такимъ образомъ, Декларация 1927 г. не только признаетъ советскую власть, но и осуждаетъ всякое сопротивление ей и делаетъ подобное сопротивление фактически невозможнымъ. Если бы все и всегда следовали бы курсомъ «мудраго митрополита Сер-гия», советская власть держалась бы вечно. Правда, въ заявлении Синода отъ 16/29 марта 1928 г. говорится, что подъ успехами подразумевается внешнее благополучие (хороший урожай), а подъ неудачами — народныя бедствия (плохой урожай) (с. 244), темъ не менее въ свете приведенныхъ выше цитатъ подобныя разъяснения выглядятъ достаточно безпомощно. Вернемся къ предисловию «свя-тейшаго патриарха», вернее, къ уже цитированному выше пассажу о томъ, что именно Церковь заявила о томъ, что она разделяетъ радости и успехи со своей советcкой родиной. Между темъ на стр. 246 мы читаемъ, что самъ митрополитъ Сергий думалъ вовсе не такъ. Въ приведенномъ здесь письме митрополиту Кириллу отъ 2 января 1930 г. онъ пишетъ: «Послание является даже не заявлениемъ „самой Церкви“, а всего лишь обыкновенныхъ „земныхъ людей, гражданъ СССР“». Совершенно очевидно, что Декларация 1927 года является выражениемъ преданности не къ Родине и ея урожаямъ, а именно къ советской власти и правительству большевиковъ. Нелишне вспомнить, что именно та самая «законная власть», о которой молился Сергий, довела «гражданскую Родину» до голода, нищеты, массовыхъ репрессий и тому подобныхъ «успеховъ», плоды которыхъ мы пожинаемъ и до сихъ поръ. Выражать лояльность къ власти большевиковъ, подразумевая подъ этимъ любовь къ Родине, — вещь совершенно невозможная. Попытка доказать обратное есть только схоластическая казуистика и не более того. Особый разделъ книги посвященъ эмиграции. Онъ носитъ недвусмысленное название «Наша зарубежная болезнь». Противники Зарубежной Церкви любятъ напоминать о томъ, что самъ святой Патриархъ Тихонъ закрылъ Высшее Заграничное Церковное Управление, а вотъ такие сякие зарубежные политиканы этому Указу не подчинились, называя его документомъ, принятымъ подъ давлениемъ большевиковъ. Приходится еще разъ напоминать о томъ, что догадки деятелей Зарубежья оказались совершенно правильными. 3 мая 1922 г. состоялось секретное совещание президиума ГПУ по организации судебнаго процесса надъ патриархомъ Тихономъ. На совещании былъ поднятъ вопросъ о томъ, чтобы: «…вызвать Тихона въ ГПУ для предъявления ему ультимативныхъ требований по вопросу объ отречении имъ отъ должности, лишения сана и предания анафеме представителей заграничнаго монархическаго и интервенционно настроеннаго духовенства» («Источникъ» N 3, 1995 г., стр. 116). Президиумъ вынесъ по этому вопросу следующее реше-ние: «Тихона вызвать и затребовать отъ него въ 24 часа публикации, отлучения отъ Церкви, лишения сана и отречения отъ должности вышеуказаннаго духовенства. Въ случае, если Тихонъ откажется отъ исполнения вышеуказанныхъ требований такового немедленно арестовать и предъявить ему все обвинения совершенныхъ имъ противъ советской власти по совокупности» (тамъ же). Совещание состоялось 3 мая, 4 мая патриархъ Тихонъ былъ вызванъ въ ГПУ, а уже 5 мая, то есть черезъ сутки после вызова въ ГПУ патриархъ подписалъ постановление о закрытии Заграничнаго Церковнаго Управления. Связь между этими двумя событиями столь очевидна, что въ комментарияхъ не нуждается. Ясно, что решение о закрытии Заграничнаго ВЦУ было принято именно подъ жесткимъ давлениемъ большевиковъ. Промыслительно верными были действия заграничныхъ архиереевъ, распустившихъ въ сентябре 1922 г. ВЦУ и создавшихъ на его месте Синодъ Епископовъ. Выступая противъ Зарубежной Церкви, Сергий Страгородский бросаетъ ея духовенству обвинения въ политиканстве: «Я осуждаю ихъ увлечение политикой, притомъ враждебной нашему Советскому Правительству» (стр. 621). Митрополитъ осуждаетъ не просто политику, а именно политику, враждебную советскому правительству. Это еще разъ подтверждаетъ, къ кому былъ на самомъ деле лояленъ митрополитъ Сергий. Къ тому же онъ своими прещениями прямо нарушалъ постановление Всероссийскаго Собора отъ 3/16 августа 1918 года, которымъ членамъ Церкви дается свобода политическихъ высказываний. «Никто не имеетъ права принуждать церковными мерами другого члена Церкви примыкать къ чьей-либо политике». Кстати о политике. При чтении книги можетъ сложиться впечатление, что въ эмиграции оказались сплошные милюковы, шульгины и родзянки. Многомиллионную русскую эмиграцию составляли рядовые чины и офицеры Белой Армии, казаки, гражданския лица, ушедшия заграницу съ остатками русской армии. Очевидно, что чрезмерное увлечение политикой толкнуло ихъ на борьбу съ антихристианскимъ и антирусскимъ режимомъ. Та же политика заставила ихъ уехать въ изгнание отъ кровавыхъ большевиковъ-богоборцевъ. Это были тысячи и тысячи простыхъ людей, не виновныхъ ни въ трагедии февраля, ни въ разрушении России. И вотъ ихъ-то и окормляло духовенство Зарубежной Церкви. Они составляли подавляющее большинство прихожанъ, а не «ихъ светлости» и «высокопревосходительства». Сергий Страгородский требовалъ отъ заграничнаго духовенства лояльности советской власти: архипастыри и пастыри разсеяния должны были заявить, что отныне они лояльны власти большевиковъ. Той самой власти, отъ которой бежала ихъ паства. Той власти, которая разорила ихъ станицы и хутора, сожгла деревни, замучила и погубила ихъ родственниковъ, оскверняетъ храмы и убиваетъ священниковъ. Надо было расписаться въ лояльности темъ, съ кемъ ихъ прихожане бились подъ Перекопомъ и Каховкой, на Дальнемъ Востоке и въ Донскихъ степяхъ. Воображать, что произойдетъ нечто подобное, могли только какъ разъ те самые «кабинетные мечтатели», на которыхъ такъ негодуетъ Сергий въ своей Декларации. И уже совершенно непонятнымъ выглядитъ пассажъ на 160−161 сс. Авторъ страшно негодуетъ на то, что вожди Белаго движения въ феврале 1917 г. изменили присяге. Цитируя то место покойнаго владыки Митрофана (Зноско-Боровскаго), где онъ пишетъ, что «нетъ въ эмиграции покаянной непримиримости ко злу, — она непримирима къ большевизму лишь какъ къ явлению социально-политическому», уважаемый авторъ книги патетически восклицаетъ: «Грехъ этотъ не изжитъ и до сихъ поръ» (с. 161). Хочется спросить: какой грехъ? Получается, что лояльность Временному правительству — это тяжкий грехъ, а вотъ лояльность къ большевикамъ есть «особая мудрость». Осуждая Зарубежную Церковь въ томъ, что она «возвысилась до высоты судьи», господинъ Фоминъ самъ становится въ сие положение. Когда читаешь это, возникаетъ грибоедовский вопросъ: «А судьи кто?» Владыка Митрофанъ публиковалъ свои размышления для эмиграции, а въ Московской Патриархии, что, — всегда и на всехъ уровняхъ присутствовала та самая покаянная непримиримость ко злу? Авторъ требуетъ покаяния отъ Зарубежной Церкви, а своей родной юрисдикции поетъ сплошную «Осанну». Московская патриархия въ покаянии не нуждается? Ни въ чемъ? Далее для вящей убедительности приводятся слова «отечественныхъ духоносцевъ» архимандрита Серафима (Тяпочкина, 1894−1982) и ныне здравствующаго архимандрита Иоанна (Крестьянкина), суть которыхъ сводится къ тому, что Зарубежная Церковь есть расколъ и «никакого литургическаго общения у насъ съ ними быть не можетъ» (с. 628). Выходитъ, что те деятели Московской Патриархии, которые стремятся какъ можно скорей установить съ нами именно литургическое общение, не знакомы со свидетельствомъ собственныхъ «духоносцевъ» или знаютъ, но прямо противоречатъ своимъ же «старцамъ»? Чуть выше, на с. 621, приводится «прозорливое» замечание митрополита Сергия о Зарубежной Церкви о томъ, что «ихъ церковная организация не можетъ иметь характера постоянной организации, ни даже долгосрочной». А вотъ «непостоянная» и «недолгосрочная» существуетъ уже более 80 летъ. Особое умиление у читателя должна вызвать глава, посвященная товарищу Сталину. Когда читаешь ее, трудно отделаться отъ мысли, что у Дома Господня былъ не одинъ, а два стража — митрополитъ Сергий и, конечно же, гениальный вождь и учитель, «отецъ народовъ» товарищъ Сталинъ. Подъ влияниемъ катастрофическихъ неудачъ начала войны въ немъ вдругъ пробудился, изволите ли видеть, страхъ Божий, очень глубоко до этого скрываемый. Сразу вспомнились и семинарское образование, и воспитание верующей матери. На протяжении ряда абзацевъ передъ нами проходитъ благочестивое детство Иосифа Виссарионовича. Далее, на с. 702, приводятся слова самого высокопреосвященнаго Сергия о любимомъ вожде. Архимандритъ Иоаннъ (Разумовъ) вспоминаетъ: «Митрополитъ Сергий, полуголосомъ, говоритъ: „Какой онъ добрый!.. Какой онъ добрый!“. Это онъ такъ думалъ и говорилъ о Сталине». О доброте товарища Сталина надо было бы спросить у миллионовъ раскулаченныхъ, репрессированныхъ, погибшихъ въ тюрьмахъ и лагеряхъ, разстрелянныхъ и замученныхъ, у лишенцевъ и детей «враговъ народа». Они бы много могли разсказать о его доброте. Очевидно отъ доброты товарища Сталина тысячи людей бежали съ вермахтомъ на западъ. Казаки въ Лиенце бросали детей въ Драву, власовцы въ Дахау и Платлинге резали себе вены, лишь бы не попасть въ лапы къ «доброму» товарищу Сталину. Но это все не волнуетъ восхвалителей «Богомъ дарованнаго вождя». Съ особенной теплотой читается описание встречи въ Кремле (конечно же «исторической») Сталина съ тремя митрополитами, после которой Сергий такъ восторженно отозвался о «добромъ» товарище Сталине. Вы только вчитайтесь: «Сталинъ: „А почему у васъ нетъ кадровъ? Куда они делись?“. Митрополитъ …выдержавъ взглядъ зеленыхъ глазъ… ответилъ: „Мы готовимъ священника, а онъ становится Маршаломъ Советскаго Союза“. Довольная улыбка тронула уста диктатора. Сталъ вспоминать семинарские годы. Зная присущее митрополиту чувство юмора, можно предположить, что онъ могъ такъ сказать, а Сталинъ тогда могъ такъ ответить». (с. 700−701). «Зеленые глаза», «довольная улыбка», «чувство юмора», «такъ сказать», «такъ ответить», — просто идилия какая-то, встреча старыхъ добрыхъ друзей. На с. 705 находится абзацъ столь вопиющий, что стоитъ воспроизвести его полностью: «Въ библиотеке архиепископа Сергия (Ларина) хранится изданный въ г. Белграде въ 1941 г. второй томъ книги И.К. Сурскаго «Отецъ Иоаннъ Кронштадтский» съ характерной надписью, сделанной на его поляхъ, рядомъ съ напечатаннымъ тамъ известнымъ пророчествомъ отца Алексия Мечева: «…ныне…исполнилось пророчество прозорливаго старца о. Алексия Мечева…, что придетъ время — Богъ пошлетъ нужныхъ людей, которые спасутъ Россию. — Богъ послалъ Иосифа Виссарионовича Сталина и его сподвижниковъ, который закрылъ… Союзъ безбожниковъ и казнилъ его председателя, приказалъ открыть православные храмы, учредилъ Комиссариатъ Православной Церкви…, установилъ для всехъ днемъ отдыха воскресенье; возстановилъ Патриаршество въ полномъ блеске и сказалъ Патриарху, …что онъ желаетъ укрепления Православия…». Передъ нами явная сказка, сочиненная наивными (если не сказать большаго) людьми. Во-первыхъ, какъ хорошо известно, Губельманъ-Ярославский (председатель «Союза Воинствующихъ Безбожниковъ») не былъ никемъ казненъ, а спокойно умеръ въ своей постели подъ звуки арфы. Во-вторыхъ, авторъ приходитъ въ слезливое умиление по поводу ряда вынужденныхъ уступокъ, сделанныхъ Церкви въ то время, когда и советской власти, и лично ея главе угрожала смертельная опасность. Въ-третьихъ, если на одну чашу весовъ положить все злодеяния Сталина, а на другую несколько открытыхъ храмовъ, семинарий и выходной въ воскресенье, то, думаю, первая чаша значительно перевеситъ. Хочется задать вопросъ: въ какомъ это «полномъ блеске» возстановилъ Патриаршество тов. Сталинъ? Что подразумевается подъ этимъ самымъ «полнымъ блескомъ»? Очевидно — гонения на религию, продолжавшияся до конца 80-хъ годовъ, запретъ учить детей Закону Божию, безбожныя пятилетки? Если иметь въ виду чисто внешний блескъ патриаршихъ служений, правительственные лимузины и т. д., то тутъ действительно полный блескъ. И все это преподносится не какъ бредъ больного человека, а какъ, видите ли, исполнение некихъ пророчествъ. Дальше — больше. «Въ октябре 1941 г. Сталинъ приезжалъ въ г. Царицыно къ святой праведной Матроне (Никоновой), которая сказала ему: «Красный петухъ победитъ. Победа будетъ за тобой. Изъ начальства одинъ ты не выедешь изъ Москвы»» (с. 705). Вотъ онъ какой благочестивый Иосифъ Виссарионовичъ. Къ старицамъ ездилъ и предсказания отъ нихъ получалъ. Но и это еще не все. «Въ 1941 г., когда немцы были уже въ Химкахъ, — вспомнила монахиня Сергия (Клименко), — изъ Москвы хотели вывозить мощи святого благовернаго Князя Даниила (ужъ такъ заботились Советы о святыхъ мощахъ. — Д. А.). Въ ночь на 23 ноября по старому стилю Князь Даниилъ Московский самъ явился Сталину и сказалъ: «Я хозяинъ Москвы, не трогайте меня, а то вамъ плохо будетъ». О томъ, что Сталинъ виделъ князя Даниила, разсказалъ мне архимандритъ Иеремия (Лебедевъ), казначей патриарха Алексия, когда я после войны приехала въ Москву» (сс. 205−206). Не правда ли, надежный и объективный источникъ, воспоминания некоей монахини, къ тому же записанныя со словъ казначея патриарха. Позволительно спросить, а самъ казначей какъ узналъ о семъ чудесномъ видении? На той же странице мы находимъ некое московское предание (кто его знаетъ, когда и кемъ составленное — Д. А.) о томъ, что тов. Сталинъ зимой 1941 г. (въ самые критические дни обороны Москвы) призвалъ къ себе въ Кремль духовенство «для молебна о даровании победы». Нигде, ни въ одномъ серьезномъ историческомъ изследовании и документахъ того времени подобный фактъ не зафиксированъ. Въ который разъ объективный, вдумчивый исторический анализъ пытаются заме-нить псевдоблагочестивыми байками, какими-то легендами, какими-то преданиями, какими-то воспоминаниями казначеевъ. По ходу повествования всплываютъ некия тайныя злыя силы, которыя помешали де «Богоданному вождю» окончательно превратить совдепию въ Святую Русь. Опять же на сцену выходятъ прозорливые старцы. «По разсказамъ очевидцевъ, еще во время войны святая праведная Матрона (Никонова) (которая уже предсказывала победу тов. Сталину на с. 75 -Д.А.) теперь пророчествуетъ о его судьбе: «Кто знаетъ, можетъ, Господь и проститъ Сталина! Онъ самъ пленникъ». Я спросила: «У кого?» Она: «У Кагановича и всехъ техъ!». Показывала, какъ Сталинъ будетъ передъ смертью кричать: «Что вы, что вы!». А по стороне будетъ стоять Кагоновичъ, а по другой стороне сестра его. «Что хотите делать со мной?». А они наложатъ подушку на него» (с. 711). Это уже нечто совершенно новое. Передъ нами не просто благочестивый вождь всехъ временъ и народовъ, а святой мученикъ, пострадавший отъ «темныхъ силъ». «Богоданный вождь» умученный Кагановичемъ и сестрой его. Даже сейчасъ, при полномъ разгуле гласности, когда каждый можетъ писать абсолютно все, что хочетъ, когда въ печати попадаются самые смелые материалы, когда нетъ запретныхъ темъ, когда потокъ публикаций о сталинской эпохе и лично о Сталине поистине огроменъ, никто не додумался до столь невероятныхъ фантазий. Въ очередной разъ серьезное историческое изследование намъ пытаются подменить бреднями невежественныхъ людей, не стесняющихся прикрывать свои политическия пристрастия именами блаженныхъ. Естественно, смерть Сталина глубоко потрясла всехъ, кто уютно пригрелся подъ крылышкомъ вождя. Прямо такъ и написано: «Пошатнулся разъ и навсегда расчисленный порядокъ. Ихъ охватило острое чувство катастрофизма, предчувствия надвигающейся катастрофы» (с. 711). Катастрофа — смерть товарища Сталина, не больше, не меньше. Смерть самаго кроваваго въ истории России тирана, палача миллионовъ ея гражданъ, въ томъ числе и верующихъ, диктатора, превратившаго Россию въ огромный концлагерь, — видите ли, катастрофа. Заключается сия удивительная глава, какъ и положено въ такихъ случаяхъ, цитатой самого «вождя и учителя». Въ годы войны И.В. Сталинъ сказалъ: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесутъ кучу мусора. Но ветеръ истории безжалостно развеетъ ее» (с. 712). Очевидно, роль подобнаго, съ позволения сказать, ветра, усердно сдувующаго мусоръ съ могилы Сталина, взялъ на себя авторъ разбираемой книги, Сергей Фоминъ, съ чемъ мы его и поздравляемъ. Каковъ же былъ практический итогъ декларации? На с. 262 мы читаемъ: «Если митрополитъ Сергий, соглашаясь отъ своего имени издать явно властями составленную Декларацию 1927 г., надеялся купить какое-то облегчение для Церкви и духовенства, то надежды эти не только не сбылись, но гонения после 1927 года еще усилились, достигнувъ къ 1937−1938 гг. воистину ураганной силы», «сами власти не придавали ей (декларации) особаго значения» (тамъ же). Если декларация не прекратила гонений на Церковь и сами власти не придавали ей значения, то кого она спасла и кому помогла? И все же вернемся къ вопросу, поставленному въ начале статьи. Зачемъ вышла эта книга? Кому она нужна? Совершенно очевидно, что она отвечаетъ настроениямъ техъ псевдопатриотическихъ круговъ, которые хотятъ поставить знакъ равенства между Россией и Советскимъ Союзомъ. Въ Зарубежье ихъ въ свое время назвали очень метко — совпатриоты. Вотъ, дескать, защищалъ Господь царскую Россию и православныхъ государей, не оставилъ Онъ своимъ попечениемъ и товарища Сталина. Срочно лепя изъ кроваваго палача «богоданнаго вождя», они темъ самымъ хотятъ отвести обвинения отъ митрополита Сергия и его преемниковъ въ сотрудничестве съ богоборческой властью. Действительно, какая можетъ быть богоборческая власть, если во главе ея стоялъ столь ревностный защитникъ Православия, какъ Иосифъ Виссарионовичъ? Медвежью услугу оказалъ авторъ Московской Патриархии. Въ последнее время разговоры о сергианстве стали затихать, многимъ казалось, что оно уже изжито. Однако съ появлениемъ даннаго труда стало совершенно очевидно, что сергианство какъ явление далеко еще не стало достояниемъ прошлаго. Оно до сихъ поръ культивируется определенными церковными кругами, находитъ себе горячихъ сторонниковъ и защитниковъ. Апологеты сергианства продемонстрировали свои взгляды во всемъ ихъ «блеске», вытащивъ на светъ самыя дикия и дремучия его формы. Намъ же надо быть предельно бдительными и осторожными, трезво и здраво смотреть на развитие церковной жизни, чтобы не попасть въ компанию подобных господ.
