Увы, о неизменной современности Гоголя

Ко дню памяти Николая Васильевича Гоголя (+ 21 февраля /6 марта 1852)

С. Ф. Шарапов в свое время так объяснил свое обращение к творчеству Гоголя в посвященной ему статье: «…Мне хотелось попытаться сличить тогдашнюю, «Гоголевскую», Россию, поскольку она отразилась в его произведениях, с нашею современною Россиею, посмотреть, чего прибыло, чего убыло, и что дали эти 60−75 лет, которые отделяют нас от царства Маниловых, Чичиковых, Собакевичей, Сквозников-Дмухановских, Земляник и Хлестаковых.

Сличение это тем более любопытно, что Гоголь застал Россию в один из редких и интереснейших ее исторических моментов — полной консолидации старого общественного уклада, основанного на крепостном праве, уклада, казалось, незыблемого в своих основаниях. Все было до такой степени на месте, так прочно привинчено к своему фундаменту, что даже самая мысль о каких либо переменах была достоянием лишь очень ограниченных кружков" (Шарапов С.Ф. Ухабы // Сочинения С. Шарапова. Т. 5. Вып 16. Типо-литогр. А. В. Васильева и К°, 1902).

Подобное же сличение я хочу продолжить сегодня.

При этом, прежде всего, необходимо подчеркнуть: Гоголь для России — вне времени и пространства; строки его точно так же подходят и к нашей эпохе, характерной отнюдь не давней-предавней «полной консолидацией», а напротив — современным полным развалом «общественного уклада"… А Гоголь всё равно современен!

Вот хотя бы несколько примеров.

В своей книге «Контрреволюция духа. Святая Русь и возрождение России (церковно-политические очерки)» я в свое время цитировал Гоголя при оценке нашего сегодняшнего общественного состояния, утверждая, что еще полтора века назад он озвучил (во втором томе «Мертвых душ») поистине пылавшие в его душе слова призыва к русскому человеку — о спасении уже тогда начинавшей, как он пророчески видел, погибать России.

Но, увы, и сегодня слова эти продолжают оставаться настолько приложимыми к нашему нынешнему положению (как будто сказаны не в середине позапрошлого столетия, а всего лишь час назад), что их стоит, пожалуй, напомнить и здесь. В монологе одного из персонажей его «поэмы» — патриота, генерал-губернатора — великий писатель дает два совета для выхода из создавшегося у нас фактически уже тогда критического положения: один — порядка духовного, с призывом к возрождению в нас нравственного чувства, второй — характера сугубо политического.

Вот первый из них — сложившийся на фоне повсеместно укорененной у нас, как он пишет, «неправды»: «…Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже даже невозможно многим идти противу всеобщего теченья. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать свое отечество… я должен сделать клич, хотя к тем, у которых еще есть в груди Русское сердце и понятно сколько-нибудь слово благородство… Дело в том, что пришло нам [время] спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия, всё оценено и цены даже приведены во всеобщую известность. И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай от действия дурных чиновников приставлением в надзиратели к ним других чиновников. Всё будет безуспешно, покуда не почувствует из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстания народов вооружался, должен восстать так против неправды. Как Русский, как связанный с вами единокровным родством, я теперь обращаюсь к вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятие какое-нибудь о том, чтo такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку» (Гоголь Н.В. Мертвые души. Том второй, в исправленном виде // Сочинения и письма Н.В. Гоголя. Т. 4. СПб., 1857. С. 532−534).

И помимо этого совета — немедленно повернуться к остаткам в нас нравственного чувства, к осознанию своего гражданского долга перед погибающим ныне Отечеством, Гоголь дает нам еще один — вполне государственно-практического свойства: как наиболее решительно начать искоренение в России всяческой «неправды».

Об этом тот же гоголевский генерал-губернатор, упоминая о некоем «всем известном» «деле» — как символе разрушения самой России (фактически — о революционном движении), говорит так: «У нас завязалось дело очень соблазнительное… Дело это повело за собою открытие и других, не менее бесчестных дел… я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а военным быстрым судом, как в военное время… В таком случае, когда нет возможности произвести это гражданским образом, когда горят шкафы с бумагами и наконец излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стараются затемнить и без того довольно темное дело, — я полагаю военный суд единственным средством…» (Там же. С. 531−532).

Однако слишком долго обычно едет наша государственная «улита», и только через полвека разумным советом нашего классика решил впервые воспользоваться не менее великий гражданин России, но уже политик, — П. Столыпин, когда, впрочем, было уже довольно поздно. И, связывая предыдущее цитирование с контекстом одной из глав моей книги, где я говорю о необходимости установления у нас в дальнейшем национальной, подлинно народной диктатуры для спасения нашей страны, в завершение ставлю здесь перед читателями следующий вопрос: так не пора ли внять наконец и нам — хотя бы через полтора столетия — этим добрым советам мудрого писателя-христианина?

…А как созвучны гоголевские характеристики госчиновников того времени в «Мертвых душах» — образам и внутренней сути нынешних!

Вспомним обеденный диалог Собакевича с Чичиковым:

— Мошенник! — сказал Собакевич очень хладнокровно, — продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья…"

Показательно, что вообще использование гоголевского шедевра в качестве критического аппарата русской общественной мысли — в приложении к российской жизни — достаточно активно происходило постоянно.

Так, например, в одном из писем 1918 года известный философ и эссеист В. Розанов, подводя итог деятельности предреволюционной Государственной Думы, упоминал именно это творение Гоголя: «…Государственная Дума промотала всё, что князья Киевские, цари Московские и императоры Петербургские, а также сослуживцы их доблестные, накапливали и скопили в тысячу лет.

Ах, так вот где закопаны были «Мертвые души». А их всё искали…

— Зрелище Руси окончено. — «Пора одевать шубы и возвращаться домой».

Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось.

Россия пуста. Боже, Россия пуста.

Продали, продали, продали. Государственная Дума продала народность, продала веру, продала земли, продала работу. Продала, как бы Россия была ее крепостною рабою. Она вообще продала всё, что у нее купили. И что поразительно, она нисколько себя не считает виновною, и «кающегося дворянина в ней нет». Она и до сих пор считает себя совершенно правою и вполне невинною" (Из письма В.В. Розанова Э. Голлербаху от 26 августа 1918 г.).

Что ж — почти явные параллели напрашиваются сами собою, когда смотришь на преимущественно (и даже не слишком скрываемые) лоббистски-шкурные «труды и дни» Думы «эрэфовской», сегодняшней…

И Розанов был не единственным, прилагавшим гоголевские образы к российской жизни начала прошлого века — о них упоминал и философ Н. Бердяев, оценивавший первые итоги большевицкого правления так: «…Гоголь видел в России звериные морды и потом каялся в этом. Ныне гоголевские морды торжествуют…» (Бердяев Н.А. Гибель русских иллюзий. Духовные основы русской революции // Собрание сочинений. Т. 4. Париж, 1990. С. 120−121).

Он же использует для характеристики страны в послереволюционные годы образы не только из «Мертвых душ», но и из «Ревизора»:

«Нет уже самодержавия, а русская тьма и русское зло остались… Взятка расцвела еще больше, чем когда-либо. Происходит грандиозная нажива на революции. Сцены из Гоголя разыгрываются на каждом шагу в революционной России… Нет уже самодержавия, а Россия по-прежнему полна мертвыми душами, по-прежнему происходит торг ими… Революционный Хлестаков является в новом костюме и иначе себя именует. Но сущность остается той же. Тридцать пять тысяч курьеров могут быть представителями „совета рабочих и солдатских депутатов“. Но это не меняет дела. В основе лежит старая русская ложь и обман, увиденные Гоголем… Личина подменяет личность. Повсюду маски и двойники, гримасы и клочья человека. Изолгание бытия правит революцией… на лжи можно построить самые смелые революции» (Бердяев Н.А. Духи русской революции // Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1990. С. 60−62).

Но и не к нашему ли точно так же времени (и не к «революции» ли начала 1990-х) относятся все эти сетования Бердяева на гоголевские «хари и морды»?

Столько лет прошло со времени написания этих строк, столько гроз пронеслось над Россией, а ведь, кажется, они выговорены только сегодня. И нередко — те же вокруг личины: посмотрите на значительную часть ЭТОГО правительства, посмотрите на большинство ЭТИХ депутатов…

И — как и прежде — ничего для возрождения и укрепления страны толком (именно не «вообще», а ТОЛКОМ!) не делается!

И повсюду — всё та же трагическая «гоголевость» несчастной нашей российской жизни…