Протоиерей Михаил Васильев: «Та схема, которая выбрана руководством Миноброны, имеет ряд существенных изъянов»

Заместитель председателя Синодального отдела по взаимодействию с ВС и правоохранительными учреждениями рассказал о сложностях, с которыми сталкивается РПЦ на пути введения института военных священников в Российской армии

 — Прежде всего, надо указать на то, что у нас до сих пор не существует термина «военный священнослужитель» или «представитель военного духовенства». Дело в том, что та схема, которая выбрана руководством Министерства обороны для легитимизации деятельности, осуществляемой в течение последних 20 лет священнослужителями традиционных религий России в Вооруженных силах, на наш взгляд, имеет ряд существенных изъянов. Речь идет не об отдельном сословии или институте военного духовенства, а о неком гражданском персонале. Сейчас, в рамках существующей структуры Минобороны, введены так называемые гражданские должности, которые предположительно и будут замещать священнослужители традиционных религий. Предполагается, что священник станет «помощником командира по работе с верующими военнослужащими». Конечно, это не военное духовенство в том виде, в котором оно существовало до революции и совсем не то, что декларировал наш Президент. На сегодняшний момент, к сожалению, создается институт помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. Согласно документам, предполагается, что это будут именно священнослужители, но, согласитесь, одно дело быть техническим персоналом Министерства обороны, которым является гражданский персонал, наряду с электриками, уборщиками, водителями и секретарями, и другое дело — статус священнослужителя, который представляет традиционную религию, исповедуемую значительной частью, или даже, как в случае с Православием, большинством военнослужащих. Этот изъян, на наш взгляд, является существенным, он не дает священнику не только приличного жалования (оно будет составлять в разных места от 10 до 20 тысяч рублей, что, конечно, для многодетной семьи священнослужителей не является даже прожиточным минимумом), но и элементарного статуса.

Пока не предусмотрен и реальный механизм выделения жилья для священнослужителя и его семьи, доставка багажа, какие-то другие незначительные, но все-таки очень важные вещи для того, чтобы священнослужитель действительно мог переместиться в те часто отдаленные регионы, куда его направят служить.

Другим существенным моментом, который мешает созданию эффективной структуры военного духовенства в Российской армии, является отсутствие системы подготовки священнослужителей к этой специфической, но, действительно, очень важной задачи по окормлению военнослужащих. Очевидно, что ни в семинариях, ни в духовных училищах, ни в других религиозных структурах России этому не учат. Я полагаю, что, прежде всего, необходимо подготовить человека, а уже потом направлять его в соответствующие воинские части. В противном случае, священнослужители, набирающие необходимый эффективный уровень взаимодействия методом проб и ошибок, будут допускать существенные промахи, а цена этих промахов — душа человека. Поэтому хотелось бы, чтобы таких ошибок было меньше.

— Однако, со стороны Русской Православной Церкви делаются какие-то попытки решить эти проблемы, донести свою позицию до представителей Министерства обороны?

- Мы постоянно и, не скрывая, говорим об этих проблемных моментах, обсуждаем их с представителями Минобороны. Мы считаем неправильным, что фактически представители конфессий, в том числе и РПЦ, дистанцированы от процесса создания структур, которые должны заполняться именно священнослужителями. Сейчас мы не участвуем в разработке регламентирующих документов Министерства обороны. Часто это приводит к ляпам, причина которых лежит в слабом уровне религиоведческой подготовки соответствующих должностных лиц, назначенных на работу по взаимодействию с представителями традиционных религий. Мы полагаем, что вчерашние замполиты, сегодня занимающиеся созданием структур по окормлению верующих, не являются специалистами, и что бы они не делали, всегда, словно по известному анекдоту, «получается автомат Калашникова». А это отпугивает многих пастырей, отпугивает, потому что помимо материальных проблем, есть ещё и организационные. Фактически, священник или представитель другой традиционной религии, никак не защищен от произвола командиров или других должностных лиц Министерства обороны. Он бесправен, для него нет никаких социальных гарантий. По большому счету, его несогласие с позицией командира (или если он просто по каким-то причинам не понравился тому или иному лицу) означает, что он единовременно остаётся не только без средств к существованию, и обрываются его связи с паствой, но и теряет право жить в служебном жилом фонде и, по большому счету, оказывается на улице.

Всё это является причинами, по которым возрождение военного духовенства в Российской армии идёт медленно, и, к сожалению, несмотря на правильные и красивые заявления, по всей видимости, такая тенденция будет сохраняться в дальнейшем.

Если мы хотим изменить её, необходимо изменить статус священнослужителя и законодательно утвердить документ, который бы определил статус священнослужителя именно как представителя традиционной религии не только в Вооруженных силах, но и в других силовых структурах, где есть военная служба — в МВД, ФСБ и системе других смежных силовых ведомств. Вначале надо все должным образом регламентировать, и только после этого сотни священнослужителей вместе с их семьями отрывать от приходов и направлять в места, где, к сожалению, элементарно не созданы условия для совершения Божественной литургии.

— Как реагируют на подобные замечания военные? Есть ли какие-то подвижки в этих вопросах?

- Конечно, этот диалог конструктивен, но принятие решений не за нами. Святейший Патриарх Кирилл, руководство нашего Синодального отдела и наш председатель протоиерей Димитрий Смирнов осознают, что если просто терпеливо ждать, то эти проблемы будут решаться, но до того, как они будут решены, количество образованных священников, действительно, готовых к этому жертвенному служению, будет столь невелико, что они вряд ли смогут занять и те 200 должностей помощников командиров, которые сегодня уже введены в структуру Вооруженных сил и предназначены для заполнения священниками РПЦ. Я думаю, что похожие проблемы возникнут и с представителями других традиционных религий. Невозможно сделать такое большое и очень важное дело без нормативной регламентации и финансовой поддержки. Помимо этого, необходимо, чтобы выделялись средства либо конфессиями, либо представителями государственной власти, для того, чтобы создавались молебные помещения и помещения, в которых могли бы совершаться религиозные службы (для православных — это, прежде всего Божественная литургия).

В нашем Синодальном отделе были разработаны несколько типов мобильных храмов на базе КАМАЗа, предназначенных для работы с военнослужащими в полевых условиях. Эти храмы позволяют выстраивать эффективную работу с военнослужащими в условиях перемещения войск, что является для военнослужащих большинства родов и видов повседневной реальностью. На прошлой неделе на учениях 106 воздушно-десантной дивизии под Тулой мы вместе с другими священнослужителями участвовали на всех этапах проведения этого командно-штабного дивизионного учения и разворачивали храм, перемещаясь вместе с войсками, сворачивали его, служили Литургии, молебны. Трое священнослужителей участвовали в подготовке и проведении десантирования в составе подразделений тульских десантников. Это для нас норма, у нас есть не 10 и не 20 энтузиастов, которые все эти годы, не получая каких-либо средств от централизованных церковных структур или, тем паче, Министерства обороны, трудятся в частях и соединениях даром. Но, конечно, на одном энтузиазме такую структуру не создать. Это тяжелый крест священнического служения в Вооруженных силах, и мы до сих пор надеемся, что совершенно верное решение Верховного Главнокомандующего приведет к практическим шагам по улучшению положения священнослужителей, бескорыстно окормляющих Вооруженные силы. А не только к добавлению в штат Министерства обороны нескольких десятков военных чиновников, вчерашних офицеров-воспитателей, которые будут нами руководить. Дело ведь не в том, чтобы руководить, а в том, чтобы практически делать эту работу, окормляя и помогая военнослужащим. Пока, к сожалению, сценарий именно такой, как я сказал.

— Вы несколько раз сказали о многодетных священниках. Речь идёт о «белом» духовенстве, которое будет окормлять военнослужащих, или же к служению в армии будут привлекать в основном монашествующих?

- Те священнослужители, которые сейчас служат в Вооруженных силах, — это в основном семейные пастыри, так исторически сложилось, и именно так было до революции. Очень хотелось бы, чтобы монашествующих было больше. Понятно, что социальных проблем с ними меньше, но есть и другого рода проблемы, и пока что совсем немногие из тех, кто сознательно выбирал уединенную и тихую жизнь в обители, соглашаются променять её на скудный казарменный быт и далеко необразцовую нравственную атмосферу внутри воинских коллективов. А ведь для того, чтобы врачевать эти духовные язвы, мы туда и приходим. Есть, конечно, положительные примеры, и вполне возможно, что со временем монашествующих будет больше, но пока, к сожалению, их единицы.

— То есть речь идёт о распределении «белого» духовенства по частям или же здесь соблюдается принцип добровольности?

- Мы даём священническую присягу, естественно, что желание учитывается, но бывает по-разному, и это нормально. Так и должно быть, человек несет послушание и обязан его являть не только, когда это ему нравится, но и тогда, когда это дается крайне трудно.

— А как воспринимают присутствие священника на учениях и в воинской части?

- Это лучше спросить у военнослужащих. Мы окормляем военных не только на учениях или в казарме, но часто и в условиях боевых действий. За эти годы мне 7 раз пришлось принимать участие в локальных конфликтах, находиться в горячих точках не месяц и не два, а в общей сложности значительно дольше — и в Чечне, и в Косово, и в Абхазии, и в Осетии, в Киргизии, где мы были с десантниками 31 Ульяновской бригады ВДВ, и осуществляли передачу гуманитарной помощи РПЦ тем православным пастырям и приходам, которые там находятся. Приходилось общаться с вооруженными людьми из незаконных формирований, я видел героизм пастырей, которые, рискуя жизнью, действительно выполняли долг, спасая жизни своей паствы — это удивительное бессребреничество, которое вызывает самые благоговейные чувства.

Сейчас в ВДВ у нас 15 священнослужителей, которые жертвенно и бескорыстно трудятся в частях и соединениях, но большинство из них не пойдет трудиться на тех условиях, с тем социальным статусом и с теми проблемами, о которых я говорил. Такая же ситуация и в других местах. Дело в том, что они не видят практического смысла менять ту бескорыстную работу, никак не связанную с материальной оплатой, которую мы делаем сейчас, на жалование в размере 10 тысяч. Ведь на должность помощника командира по работе с верующими военнослужащими требуется не священник, а толковый офицер, который будет трудиться внутри соответствующей воинской части.

Всё чаще эти «военные» священники вынуждены тратить время вне воинской части на то, чтобы кормить свои семьи, служить в гражданском приходе, нести послушания, ходить по требам — это реальность любого из них. Поэтому мы полагали, что жалование будет таким, которое позволит военному духовенству по минимуму содержать свои семьи, но не отвлекаться от окормления военнослужащих на другие попечения. Ведь эффект будет только в этом случае. Представьте себе, что Вам приходится подрабатывать где-нибудь на радио «Маяк» параллельно с работой на «Русской линии», что из этого выйдет? Думаю, ничего хорошего.

— Как известно, в армии существует некий антагонизм между офицерами и солдатами… Как решать этот вопрос?

- Это совершенно разные харизмы. Один человек выполняет свой долг, чаще всего делая это недобровольно, с пониманием важности происходящего, но делая это за послушание, а другой добровольно выбирает себе это непростое служение. В большинстве своем это глубоко порядочные люди, я горжусь дружбой с многими из них, и увидев, как они не только в мирное время, но и в боевой обстановке честно выполняют свой долг, рискуют своей жизнью, конечно, хочется быть с ними и поддерживать их, как можешь и умеешь.

— Когда мне довелось служить лейтенантом, к нам в часть приезжали священники, но, надо сказать, реакция солдат на эти визиты была, мягко говоря, скептической. Солдаты вслух говорили, что «попы приехали пить со старшими офицерами"…

- Этого мы и боимся, я не исключаю, что такие случаи были, есть и будут, но об этом я и говорил — священников сначала нужно научить, как работать в воинском коллективе. В чем специфика проведения занятий с контрактными служащими, с солдатами, несущими срочную службу, с офицерами на первичных должностях, с командирами подразделений мелких частей. Совершенно другой уровень — это работа с командирами частей или соединений, работа в штабах в рамках командно-штабных учений, командно-штабных тренировок. Мы занимаемся этим в ВДВ уже около 10 лет, для этого мне пришлось по благословению священноначалия окончить Высшие академические курсы Академии Генерального штаба. Это было необходимо, чтобы изнутри видеть, как приложить практические усилия пастыря к христианизации (в широком гуманитарном смысле этого слова) тех отношений между военнослужащими, которые до сих пор в большинстве своем базируются на фундаменте общечеловеческих и общехристианских ценностей.

Очевидно, что офицерская среда до сих пор более нравственна, чем срез общества других социальных групп. Именно потому, что они заняты делом, они занимаются чем-то важным и, работая с наиболее боевыми частями Российской армии на постоянной основе — это Ракетные войска стратегического назначения и ВДВ, я могу сказать, что все не так плохо, как представляется, когда читаешь газеты или смотришь определенные сюжеты. Ситуация неплохая и, тем паче, небезнадежная, но она требует того, чтобы мы существенно изменили и материальный статус военнослужащих и членов их семей. Об этом справедливо говорит Президент — мы надеемся, что со следующего года произойдет решение проблем жилья.

Однако необходимо понимать и то, что за деньги можно убивать, но нельзя умирать. Для того, чтобы человек жертвовал хотя бы частью своего времени, необходимо пробуждать нематериальную мотивацию к служению, и для этого важна роль традиционных религий народов России.

— Какие отношения складываются в воинских частях между православными священниками и представителями других традиционных религий, если ли тут какие-то проблемы?

- Мы, священнослужители, на уровне бытовых взаимоотношений не конфликтуем. Я знаю прекрасных искренних, честных, порядочных, любящих Россию проповедников из Дагестана, которые готовы к тому, чтобы поехать в Вооруженные силы в другой регион России и поддерживать там своих ребят — призывников, офицеров, которые там служат, для того, чтобы они несли свой крест воинского служения честно и порядочно. Это важно и необходимо, если мы этого не будем делать, то радикальная карта будет разыгрываться и приводить к всплескам напряженности.

Соответственно, не хотелось бы, чтобы кто-то паразитировал на тех особенностях внутренней духовной жизни, которая есть у разных народов нашей страны. Совершенно ни к чему, чтобы кто-то стравливал нас с представителями других религий. Каждый сам выбирает свою истину, но это не мешает нам ездить по одним и тем же правилам дорожного движения — совершенно необязательно, чтобы они вырабатывались для представителей каждой религии отдельно. Мы можем сохранять совершенно цивилизованные отношения между собой.

В этом плане я знаю положительные примеры. Стравливая различные группы верующих внутри исламской уммы, пытаясь разжечь конфликт между христианами и мусульманами, враги России стремятся разрушить нашу страну изнутри, но, слава Богу, нам есть, что им противопоставить.

Беседовал зам. гл. редактора РЛ Александр Колышкин