 |
| Столетие.Ru | Ярослав Бутаков | 12.03.2011 |
что пытались осознать, в чём заключаются интересы России, и следовать этим интересам. Один из таких незаслуженно оклеветанных людей — император Павел I.
Девятнадцатое столетие в России началось с цареубийства. В ночь на 12 марта 1801 года в своём Михайловском замке в Петербурге был забит до смерти император Павел Петрович.
Цареубийство не было для России новостью. Даже если исключить давнюю Смуту, уже в XVIII веке были убиты Пётр III и Иоанн VI. Правда, перед этим оба были свергнуты с престола. Павел I лишился трона уже по факту своей насильственной кончины.
Свержение малолетнего Иоанна VI и регента Бирона имело внешне патриотический побудительный мотив. То же — свержение Петра III. Заговор же против Павла I двигался иностранными интересами, иностранными деньгами, иностранными организаторами во вред России. Конкретно — им было сорвано установление союза между Россией и Францией. Союза, который мог надолго положить конец войнам в Европе и позволить России спокойно и мирно развиваться в XIX веке.
Убийство Павла I было одной из первых попыток организовать «внешнее управление» Россией с помощью «пятой колонны», выполняющей свою задачу, не останавливаясь перед выбором средств.
Этот опыт имел и соответствующее «масс-медийное» оформление, причём такое мощное, что до сих пор, спустя 210 лет, жива легенда, которой заговорщики обставили свой умысел.
Эта легенда заключалась в «самодурстве», «тиранстве», чуть ли не в «полоумии» императора. Слов нет, характер у государя Павла Петровича, судя по имеющимся свидетельствам, был не сладкий. Но вряд ли для российской знати он был хуже большинства губернаторов, чиновников и прочих администраторов империи для своих подчинённых, не говоря уже о большинстве тогдашних помещиков — для своих крепостных. В подтверждение «тиранства» приводят обычно ссылку Павлом Суворова. Однако почему-то забывают, что Павел вскоре же исправил эту свою ошибку — результат вспыльчивости. А многие ли даже из современных столоначальников среднего пошиба способны на то, чтобы признать свою неправоту?
Но не будем вдаваться в рассуждения о том, было или нет у заговорщиков моральное право «убить тирана» или даже о том, был ли Павел I «деспотом». Гораздо важнее особенностей его характера — его политика. Акты «самодурства» могли подать лишь повод к недовольству императором, но не стать причиной его свержения. Причина же — в политике.
Не нужно забывать, что, после убийства матерью Павла I его отца, Павлу пришлось целых 34 года дожидаться осуществления своих законных прав на трон! Как же тут вообще не ожесточиться на весь мир?! Над Россией царствовала Екатерина, прославленная придворными льстецами как «Великая», и этот её эпитет, наверное, по справедливости, закрепился в историографии. Действительно, державные успехи России за это время были впечатляющими. Но сам взрослеющий, а потом и стареющий цесаревич Павел был лишён сопричастности к этим успехам.
Да, итоги царствования Екатерины II были внешне блестящими. Но были и проблемы. Крепостное право и произвол помещиков, резко усилившиеся именно в царствование Екатерины II — лишь одна сторона проблем. Другая — внешняя политика.
Перед смертью Екатерина II успела втянуть Россию в коалицию против Французской республики. Нужно, правда, заметить, что в этом вопросе между сыном и матерью не было политических разногласий. Вступив на престол, Павел I стал ревностно осуществлять идею легимистского похода против якобинцев. Последние, правда, к тому времени в Париже были уже свергнуты, но европейской и российской аристократии и Наполеон Бонапарт всегда казался якобинцем.
Со всем пылом своей души Павел I решил встать во главе всеевропейского похода против французской революции. Действительность вскоре охладила это рвение.
Выяснилось, что союзники России по антиреспубликанской коалиции — Англия, Австрия — не очень ревностно относятся к своим союзническим обязательствам. Успехи Суворова в Северной Италии были парализованы предательскими распоряжениями австрийской военной штаб-квартиры. Суворов был подставлен под удар французов, и ему пришлось выводить свои войска через Альпы, совершив свою беспримерную по трудности и героизму ретираду. Англия не спешила раскошеливаться на обещанные субсидии. В то же время, захватив у французов Мальту, англичане игнорировали статус Павла I как гроссмейстера Мальтийского ордена и присоединили Мальту к своим владениям.
Жестокими личными разочарованиями Павел I постигал холодный цинизм большой европейской политики. Союзники вызвали у императора раздражение своим эгоизмом. Но вряд ли только этим можно объяснить крутой поворот в его внешней политике — от вражды с новой Францией к союзу с ней. Павел I начал задумываться над внешнеполитическими комбинациями исходя из собственно российских интересов.
Серьёзные историки давно заметили, что идея франко-русского союза, к осуществлению которой с двух сторон, преодолевая давнюю вражду двух держав, почти одновременно устремились Павел I и первый консул Бонапарт, зиждилась не на конъюнктурных выгодах, а на долговременных обоюдных интересах. Между Россией и Францией не было непосредственных конфликтных точек, какие были, например, между Англией и Францией или между Австрией и Россией. Следовательно, сама геополитика подсказывала обеим странам идею союза. Заслуга Павла в том, что он одним из первых российских государей попытался нащупать рациональную геополитическую опору и основать на ней внешнюю политику России.
В инструкции своему спецпредставителю в Париже графу Спренгпортену Павел указывал: «Так как взаимно оба государства, Франция и Российская империя, находясь далеко друг от друга, никогда не смогут быть вынуждены вредить друг другу, то они могут, соединившись и постоянно поддерживая дружественные отношения, воспрепятствовать, чтобы другие своим стремлением к захватам и господству не могли повредить их интересам».
«Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается», — писал Павел I Бонапарту в декабре 1800 года. Можно ли было яснее в то время выразить принципы невмешательства во внутренние дела суверенного государства и мирного сосуществования государств с разным общественно-политическим строем?! Павел I в этом отношении — гораздо более «современный» политик, чем наследовавший ему «романтик» Александр I, и тем более, чем легитимист Николай I.
В своих дипломатических документах и действиях Павел I предстаёт как политик, опередивший время своим рационализмом в формулировании и отстаивании реальных интересов России.
Если бы политика России весь XIX век покоилась на таких основаниях, весьма вероятно, что наша страна избежала бы многих последующих бед.
Активное участие англичан в заговоре с целью убийства Павла I ни для кого не было секретом уже тогда. Вся последующая историография — русская, французская, немецкая (да и английская, хоть и нехотя и сквозь зубы) — только подтверждала эту версию, всякий раз находя ей новые доказательства. Хотя ещё весной 1800 года британский посол Чарльз Уитворт был выслан из России по распоряжению Павла I, нити сплетённого им в Петербурге заговора остались непорванными.
В начале 1801 года дело шло к заключению договора о союзе России и Франции, направленном против Англии. Как показали последующие события (Амьенский мир 1802 года) он не обязательно привёл бы к военным действиям между Россией и Англией. Напротив, он вернее склонил бы Англию к миру, но этот мир стал бы более прочным и продолжительным. Однако в марте 1801 года Павла «хватил удар».
Как ещё одно свидетельство «сумасбродства» Павла приводят его распоряжение, отданное им незадолго до гибели — казачьему Донскому войску идти походом. на Индию против англичан. Конечно, выполнение такого приказа было нереалистичным. Но вспомним, как всего тремя годами ранее генерал Бонапарт (тогда ещё просто — один из генералов Первой республики) высадился в Египте, лелея замыслы потрясти оттуда вплоть до самой Индии господство Англии на Ближнем Востоке. Если замысел Бонапарта, окончившийся гибелью и пленением французской армии (сам Бонапарт заранее бежал и оказался вне критики, так как вскоре же встал во главе правительства!), был гениальным, то, значит, не менее гениальной была и стратегическая задумка Павла I — ударить с севера по Британской Индии. Если идея Павла была сумасбродной, то надо признать, что не менее сумасбродным был и план Бонапарта в 1798 году. Необходимо отметить, что Бонапарт знал о приказе Павла Донскому войску (ему сообщили о нём одновременно с призывом Павла к Бонапарту высадить десант в самой Англии), но нет свидетельств, чтобы он как-то высказался в его порицание с военно-стратегической точки зрения.
Чётким пониманием государственной пользы России были продиктованы мероприятия Павла I во внутренней политике.
Среди них на первое место нужно поставить два — указ о 3-дневной барщине и закон об императорской фамилии и порядке престолонаследия. Оба были изданы в 1797 году, причём в один и тот же день — 5 апреля.
Указ об ограничении обязательных работ крепостных крестьян на своего помещика тремя днями в неделю был первой и достаточно неуклюжей попыткой ограничить крепостное право. Тем не менее, его значение в истории российского законодательства в этом смысле довольно велико. Ещё почти полвека российское правительство не предпринимало равнозначных попыток ограничить власть помещиков над крепостными.
Закон о престолонаследии и об императорской фамилии был призван устранить почву для дворцовых переворотов, столь часто потрясавших российский трон в XVIII веке. Ирония судьбы — человек, подготовивший и проведший такой закон, сам стал жертвой заговора. Но закон устранял всякую вольную трактовку прав на верховную власть, вводя в это дело строгий порядок. Российские либеральные правоведы XIX века считали закон о престолонаследии зачатком российской конституции, так как он ограничивал волю самодержца в таком важном вопросе, как наследование трона.
Указ о трёхдневной барщине и закон о престолонаследии показывают недюжинный уровень государственного мышления оклеветанного императора. Что же касается некоторых других его распоряжений — восстановления телесных наказаний для дворян и именитых граждан, ограничения корпоративного самоуправления — некоторого сожаления достойно лишь то, что Павел понимал уравнение прав своих подданных лишь как низведение высших к низшему уровню вместо того, чтобы низших постепенно поднимать на уровень высших.
Хотя после убийства Павла I Россия не сразу вернулась к угодной Англии политике вражды с Францией, но почва из-под взаимовыгодного союза была выбита. Курс Александра I привёл — сначала к ненужным России войнам 1805 и 1807 гг., а потом — самого Бонапарта в Москву (хотя и был период после Тильзита, когда ещё, казалось, всё могло повернуться иначе). На полвека Россия была поглощена задачами созидания своего эфемерного внешнего величия в Европе вместо того, чтобы заняться проблемами внутреннего развития. Это были полвека, потерянные для России. Уже в 1850−70-е годы это было осознано довольно чётко («Россия и Европа» Н.Я. Данилевского, а ещё раньше письма М.П. Погодина Николаю I). «Реакция», а точнее инертность правящего класса Российской империи всё это время, вплоть до поражения в Крымской войне, не позволяла почти ничего сделать для предотвращения того, что случилось со страной в начале века двадцатого.
Пожалуй, зная всё это, спустя 210 лет стоит перестать оценивать Павла так, как возгласила о нём «салонная молва» — либеральная пропаганда того времени.
http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/car_i_pataja_kolonna_2011−03−11.htm
