Радонеж | Андрей Харитонов | 05.03.2011 |
Юбилей отмены крепостного права вызвал в СМИ и интернете новую волну разговоров про «крепостную ментальность» русского народа, не изжитую за эти сто пятьдесят лет, каковая ментальность проявляется в «безответственности», «безинициативности», боязни принятия решений и тому подобном. Именно она, ментальность проклятая, и является источником всех наших бед.
Этот тезис может высказываться в разных тональностях — кем-то с сокрушением, кем-то с характерной презрительной миной — «эта страна…», «вечное рабство…», «в то время как в Европе…». Между тем, этот тезис просто неверен. Едва ли крепостное право имеет отношение к взглядам и привычкам нынешних участников дискуссии; никто из них при нем не жил. А вот при КПСС многие успели пожить; и некоторые популярные взгляды и привычки восходят скорее к этой, гораздо более близкой эпохе. В это время в сознание людей с детского сада вбивался определенный миф: Царская Россия — страна свинцовых мерзостей, рабства, подлости, жестокости, населенная Салтычихами и Держимордами, тюрьма народов и город Глупов. На этом мрачном фоне время от времени являются благородные борцы за народное счастье — декабристы, которые «разбудили Герцена», народовольцы с бомбами (слова «шахид» тогда еще не знали) и другие светлые личности. Наконец, является партия большевиков, которая устраивает революцию — и беспросветный мрак старой России сменяется сверкающим счастьем новой жизни. В рамках коммунистической мифологии такая картина не только понятна, но и практически неизбежна — чтобы революция казалось благодеянием, дореволюционную Россию (и особенно ее государей) было необходимо всячески очернять.
Этот подход практиковался и в отношении Великих Реформ; преобразования, мирный характер которых мог бы служить предметом законной патриотической гордости, подавались как уступка, которую у государя «вырвали» готовые восстать народные массы. В самом деле, подлинная картина происшедшего — то, что реформы были инициированы именно дворянством из «уважения к достоинству человека и христианской любви к ближним» — не укладывалась в образ «помещиков-самодуров».
Не укладывается в образ отсталой России и то, что в передовых США гораздо более жестокое плантационное рабство было отменено на два года позже — и только после опустошительной гражданской войны.
Беда в том, что и в наше время многие смотрят на отечественную историю ленинскими глазами — как на сплошной позор и мрак, от которого нас должна спасти какая-нибудь очередная революция (а кто-то вслух мечтает и об иностранном вторжении). Этот взгляд порождает глубокое недоверие к людям и стремление видеть источник всех проблем в какой-то исключительно дурной ментальности, сформированной исключительно дурной историей.
Но «мрачная эпоха царизма», сформировавшая «крепостную ментальность» — просто миф, и чем раньше мы от него избавимся, чем лучше. Россия была могущественной державой с цветущей культурой — а жалкие, ничтожные личности с «крепостной ментальностью» не могли бы создать ни того, ни другого.
История России знала несомненно славные страницы; и Великие реформы — одна из них. Правящий класс страны совершил то, что происходит чрезвычайно редко — добровольно пошел на «уменьшение своих выгод» из нравственных и патриотических соображений. То, что в тех же США обошлось очень большой кровью, в России произошло по добровольному согласию.
У русских людей нет какой-то ужасной и позорной «крепостной ментальности»; это у некоторых наших публичных фигур есть ментальность большевистская, склонность видеть русскую историю глазами советских учебников.