«Православный фашизм» или провокация спецслужб?

Франк Браун, корреспондент журнала «Ньюсуик», беседует с женой Юрия Колчина, Яной, и его защитником Валерием Сандальневым

Корреспондент Франк Браун: Недавно я ознакомился с письмом двух священников президенту Путину, которое касается «дела Колчина». Там говорится о предвзятости следствия и нарушении его прав. Насколько я знаю, такое обращение представителей духовенства к светским властям — факт довольно редкий. Что же происходит?

Валерий Сандальнев: Это обращение служителей Церкви к президенту, оно как последний крик души, потому что прокуратура города, которая по закону призвана надзирать за следствием, своих надзорных функций не выполняла на протяжении всего времени следствия. Когда решался вопрос о продлении срока содержания под стражей (там каждые три месяца требовалось судебное решение) прокуратура, которая является государственным органом и призвана прежде всего защищать права граждан и всех участников процесса, права Колчина просто игнорировала. Допускались даже такие высказывания, что наличие трех малолетних детей у Колчина — это вообще неважно…

Методы следствия хорошо иллюстрирует такой факт: в отношении жены Колчина под надуманным предлогом тоже было возбуждено уголовное дело. Якобы он продолжает заниматься преступной деятельностью через жену, воздействуя на свидетелей. На самом деле все наоборот: следствие пыталось таким образом воздействовать на него.

Мы, конечно, тоже боремся. Каждый раз обжалуем действия прокуратуры и судебные решения, которые считаем несправедливыми. Но каждый раз наталкиваемся на стену молчания, непонимания, а прокуратура отвечает: «Все законно, все обоснованно». Вот и все. Поэтому мы и бились за то, чтобы дело рассматривал суд присяжных. Говоря и о суде присяжных, мы бы хотели, чтобы над произволом органов был хоть какой-то общественный контроль. Это тем более важно, что большинство средств массовой информации, которые освещают процесс действуют, мягко говоря, по указке. В этом деле они не являются независимыми и объективными.

В.Сандальнев.: Когда процесс показывали по телевидению, мы не возражали, чтобы присутствовали телекамеры, хотя имели право возражать. Мы надеялись, что освещение будет объективным. И какая же была интерпретация? «Надо же, он даже не закрывает своего лица»! А чего ему прятаться? Что он — Майкл Джексон, совратитель малолетних? Если человек чувствует себя невиновным, зачем закрывать лицо?

Они так себя спокойно ведут, что это вызывает удивление у средств массовой информации. А чего удивляться? Люди не виноваты! Как же им себя вести? Молча ждать, когда их отведут на заклание, как баранов? Они отстаивают свою точку зрения! А дело интерпретируется так, как будто они как-то вызывающе нарочито себя ведут. Но как должны вести себя люди, которым впервые за год с лишним нахождения под стражей дали публично высказаться, сформулировать свое отношение к тому, что происходит?

Кор.: А до ареста в деятельности Колчина и его товарищей были какие-то политические цели?

В. Сандальнев: Никакой политической деятельностью на протяжении нескольких последних лет перед арестом они не занимались. Колчин в Чечне воевал, в ВДВ служил: какая тут политика? И когда адвокат потерпевшей стороны Шмидт говорит, что это политическое убийство, то пусть тогда кто-нибудь внятно ответит на вопрос: каким образом устранение Старовойтовой повлияло на расстановку политических сил в России или хотя бы в Петербурге, где Старовойтова возглавляла блок «Северная столица"… Я человек достаточно далекий от политики, но и то понимаю, что этому блоку такое громкое убийство только прибавило голосов на выборах.

Кор: Так Вы не активный человекнасчет политики?

В.Сандальнев: В силу своей профессиональной принадлежности я достаточно активен только в той области политической деятельности, которая касается отстаивания прав человека. Они декларируются, но на самом деле не соблюдаются. Я уж не говорю про выборы президента, но мы сталкиваемся с этими проблемами и по уголовным делам. Так, в Конституции написано, что судебная власть не зависима ни от кого. Но если так, то решения Баумановского суда не могут не вызывать удивление.

Или история с судьей Московского городского суда, которая вела дело о «Трех китах» (это такая мебельная фирма). Она повела дело не так, как хотелось высокому начальству, и ее вынудили уйти из горсуда…

В.Сандальнев: Таможня, да, и «крыша» у них была из ФСБ. Там вообще каша такая… И судья потом публично говорила: «Конечно, мне давали указания. В совещательную комнату звонили из генеральной прокуратуры и говорили, какое решение когда принять…» Ну, можно ли вести речь о судебной объективности, если судьи сами о таких безобразиях говорят?

Кор.: Но Путин все время утверждает, что он хочет создать демократическое государство, где верховенствует закон…

В.Сандальнев: Для этого, кроме слов, надо что-то делать реальное.

В.Сандальнев: Уголовные дела в основном.

В.Сандальнев: Всякие были. По разному.

В.Сандальнев: Самые интересные — это не всегда самые громкие. Например, я защищал человека, который отсидел три года, его обвиняли в двойном убийстве, а потом на суде нам удалось доказать, что все это — липа. Судья в том процессе проявила независимость, не побоялась вынести оправдательный приговор по такому делу несмотря на то, что прокуратура отстаивала свою позицию до конца.

Никто не может человека назвать убийцей до решения суда. Поэтому газеты просто не имеют права объявлять Колчина причастным к убийству Старовойтовой, пока об этом суд не скажет.

В.Сандальнев: Да.

Кор.: Я все-таки хотел бы еще раз вернуться к вопросу о политических взглядах Колчина

Яна Колчина: Он не занимался политикой.

Я.Колчина: Он не занимался политической деятельностью. Именно поэтому следствие не может предъявить даже мотивов преступления. Какие мотивы? Что, ему нужно это было? Зачем убивать? Деньги нужны были? Тогда где они? Власть? Но политикой он не интересовался!

В.Сандальнев: Если следствие говорит, что в деле есть политические мотивы, они должны были бы указать, чем лично Юрию Николаевичу Колчину Старовойтова мешала. Какие политические цели он преследовал? Что он хотел: очистить себе место для выборов, скажем, в губернаторы Ленобласти? А если они говорят, что это заказное убийство и он действовал за деньги, его не интересовала политика — тогда возникают другие вопросы. Сколько он получил? От кого? Как распорядился этими деньгами?

Кор.: А Вы, Яна, работаете?

Я.Колчина: Нет, у меня трое детей. Старший — в третьем классе. Так что воспитывать их всех, следить за домом и одновременно работать я просто физически не в состоянии.

Кор.: Вам помогают?

Я.Колчина: Слава Богу, помогают. Друзья, родственники. На самом деле мой доход составляет сегодня около 300 долларов в месяц. На пятерых, на всю семью.

Кор.: Где вы живете? В городе?

Я.Колчина: Нет. В пригороде.

Кор.: Не в квартире?

Я.Колчина: Нет, в доме.

Я.Колчина: Можно считать, как дача. Дом-то хороший, но недостроенный.

Кор.: И как называется городок, где Вы живете?

Я.Колчина: Всеволожск. Интересно, что когда газетчики по наводке органов начали раскручивать образ «террориста Колчина», они так спешили, что даже перепутали место проживания нашей семьи. Сфотографировали для иллюстрации своих статей вместо нашего — дом моих родителей, которые тоже во Всеволожске проживают.

Кор.: А Ваш муж знает всех остальных обвиняемых? Они ведь все — из Брянска?

Я.Колчина: Когда люди живут в одном маленьком городке, где они родились, конечно, они друг друга знают.

Кор.: Он родился в Брянске?

Я.Колчина: Под Брянском, город Дятьково. Старинный город, там раньше купец Мальцев делал хрусталь.

Кор.: Это маленький город?

Я.Колчина: Городок. Скорее, даже поселок городского типа.

В.Сандальнев: В документах это звучит так: «Город Дятьково Брянской области». Одна улица, десять домов.

Кор.: А как Вы с Юрием Николаевичем познакомились?

Я.Колчина: Мне уже такие вопросы задавали. О личном говорить я не хочу. Это к делу не относится.

Кор.: Вы сами не из Брянска?

Я.Колчина: Нет, я питерская.

Кор.: А он учился в Пскове?

Я.Колчина: Да, в школе прапорщиков ВДВ. Он хотел посвятить себя службе в армии.

Я.Колчина: Да.

Я.Колчина: Почему, я не знаю, надо у него спросить. Надоело, наверное. Он ведь потом в Чечню уехал, там воевал…

Я.Колчина: На сегодняшний день все, кто работал в этом охранном предприятии, либо арестованы, либо в розыске…

В.Сандальнев: Шестеро под стражей, четверо в бегах.

Кор.: И они все были рядовые охранники? Или кто-то был старшим, руководителем?

Я.Колчина: Руководителем чего? Конечно, кто-то, кто по возрасту старше, может сказать другому: «Поставь чайник». Отношения там были именно такие, из-под палки никого не заставляли что-либо делать.

В.Сандальнев: Строилось все на дружеских отношениях, поэтому строгой иерархии не было. А договоры на охрану заключались руководителем ЧОПа, которого как раз никто ни в чем не обвиняет.

Я.Колчина: Да. У каждого их них было свое направление деятельности. Юра занимался казачеством.

Кор.: И он получал за это зарплату?

Я.Колчина: Да, конечно.

Кор.: У вас тоже казачьи корни?

Я.Колчина: Нет, у нас казачьих корней нет. Но есть такое понятие: «приписные казаки». Казачье сословие ведь и со стороны пополняется тоже…

В.Сандальнев: В рамках фонда возрождения казачества решались и хозяйственные вопросы, в том числе организация поставок хлеба в Петербург. Так, Колчин с товарищами пытались облегчить положение Петербурга, организовав прямые поставки, договорившись с казачьими регионами юга России, минуя посредников.

Кор.: Я был в Даниловском монастыре в Москве, у них тоже есть охранники-казаки, такие красивые, у них была форма. У Юрия Николаевича тоже?

Я.Колчина: Нет, форму не успели пошить…

Кор.: А ваши дети спрашивают, где папа, почему…

Я.Колчина: Они знают.

Кор.: Если они спрашивают, почему так получилось, что Вы говорите?

Я.Колчина: У нас духовно-нравственным воспитанием детей в семье занимался отец. Так что у них уже сформировано православное понятие чести и достоинства. Те люди, которые знают заповеди, поймут, что я имею в виду. Вот и дети, несмотря на свой возраст, прекрасно понимают ситуацию. Православные христиане всегда готовы пострадать. Это неизбежный процесс. Сказано же: «В мире скорбны будете…»

Дети это прекрасно понимают. Они ходят к отцу на свидания, они с ним общаются. Хотя впервые они увидели его только через год после ареста. Потому что следователи не давали свиданий. Младшая дочка вообще видела папу раза три, то есть росла практически без отца. Старший сын, конечно, больше всех переживает. Ему больше всех не хватает отца…

Так мы и живем: трое детей, одна мать, которая выполняет всю работу, неся и мужскую, и женскую долю… Конечно, тяжело. Я ведь не могу детям дать все то, что может дать отец. А свидания происходят редко. Практически раз в месяц, и то не всегда получается. Не идут навстречу…

В.Сандальнев: Они почему-то не соблюдают общепринятый распорядок, поэтому свидание дают только раз в неделю, хотя в тех же «Крестах» водят на свидание шесть раз в неделю.

Я.Колчина: А тут раз в неделю, да и то — шесть человек всего. А сколько народу там? Человек 60, по-моему, в этом изоляторе ФСБ… Вот и считайте сами, часто ли видимся… Нужно занять очередь вечером во вторник, отстоять всю ночь, со вторника на среду, в среду отметиться и приехать на свидание в четверг.

Кор.: Когда надо встать в очередь?

Я.Колчина: С вечера во вторник. А открываются они в десять часов утра в среду. К этому времени список уже готов. И тогда те люди, которые раньше других приехали и ночь отстояли, могут попасть на свидание. В четверг. То есть фактически два дня нужно. А мне как быть? Бросить детей и ехать ночью?

Кор.: Как же так? И кто за это отвечает?

В.Сандальнев: Администрация изолятора. Это делается вопреки закону. В нормальной тюрьме (если тюрьму вообще можно нормальным местом назвать) — в Крестах, например — водят на свидание шесть раз в неделю.

Кор.: Как же вы объясняете детям, что у вас демократия?

Я.Колчина: Никак. Меня эти вопросы не касаются. Просто дети знают своего отца, он с ними много разговаривал, вел по жизни, объяснял нравственные вещи… В нашей православной семье политикой никто не интересовался. И меня вся эта «демократия» коснулось только тогда, когда у меня мужа арестовали.

Кор.: А все-таки, как же можно объяснить, что происходит? Ну, если Бог есть…

Я.Колчина: На все Господня воля. Чего тут объяснять…

В.Сандальнев: Сам Юрий Николаевич присутствия духа-то не теряет. Говорит: ну, надо же как попал! Зато год телевизор смотреть не буду, можно религиозную литературу почитать спокойно…

Кор.: Когда он стал религиозным человеком? После Чечни?

Я.Колчина: Нет. Это был 1994-й год. У меня родился второй ребенок… Вот сейчас некоторые газеты пишут, что именно в 98-м году он «сменил имидж», отрастил бороду, «оправославился"… Неправда. Это произошло гораздо раньше. В 94-м году он крестился, у него появился духовник, А обретение веры, воцерковление меняет человека в корне…

Кор.: Он из религиозной семьи?

Я.Колчина: У него была очень верующая прабабушка. Она была женой белого офицера, который погиб во время гражданской войны. Думаю, именно она своими молитвами, своими подвигами жизненными (она рано ослепла, а потом взяла приемного ребенка) и отмолила его.

Кор.: А что заставило его пойти добровольцем на войну в Чечне?

В.Сандальнев: Думаю, чувство патриотизма. У него есть собственная точка зрения на то, что в Чечне происходит. И он отстаивал ее своими действиями, когда пошел воевать.

Кор.: А на письмо церковнослужителей президенту Путин что-нибудь ответил?

Я.Колчина: Ответ был. Но не от президента. От старшего помощника прокурора Петербурга. Суть его примерно такова: не лезьте не в свое дело. К процессу над Колчиным вы, отцы, не имеете никакого отношения, а потому дать вам разъяснение по существу поставленных в обращении вопросов не представляется возможным. До свидания.

В.Сандальнев: Это, кстати, важный нюанс. Те люди, которые вели следствие, и те, которые по делу являются свидетелями обвинения, далеки от веры. Они воспринимают веру Колчина как некое сектантство. Они просто не знают, что такое православие. Они не знают, почему надо молиться утром и вечером. И они эту совместную молитву Колчина с товарищами воспринимали, как некое сборище, извиняюсь. Они норму воспринимали как нечто из ряда вон выходящее, для них это было непонятно, и это их пугало.

Поэтому во многих публикациях действиям Колчина пытались придать националистический и фанатический оттенок. Достаточно вспомнить выступления помощника Старовойтовой Линькова. Он же публично высказывался в том духе, что убийство организовала некая православная националистическая секта, чуть ли не «православными фашистами» их обзывал…

Сандальнев: Да, я знаю его позицию. Она неизвестно на чем основана. На его предположениях. Если бы он читал материалы дела, а он имел право это сделать, так он был ни одного следа такой версии не обнаружил… Поверьте мне: если бы это было так, то ФСБ не упустило бы возможности «раскрутить» такую тему. А сейчас у них мотивы преступления вообще начисто отсутствуют. Если брать процессуальные документы, то согласно им мотивов нет просто никаких.

В.Сандальнев: Очень существенно. Вы посмотрите, как движется процесс. Все, так сказать, активные телодвижения начинаются перед какими-нибудь датами и годовщинами. Так, все аресты были произведены к четвертой годовщине убийства. Именно к очередной годовщине в 2002 году ФСБ отчитывается: все арестованы, все раскрыто. Якобы.

Есть еще у нас один замечательный праздник — день чекиста. Его отмечают 19 декабря. И вот в 2003 году именно к этой дате ФСБ снова отчитывается: дело направлено в суд. В таком спешном порядке, что нас даже ограничили во времени — нам не дали нормально ознакомиться с делом. Почему? Чтобы быстрее направить в суд! И направили до 20 ноября. Хотя срок следствия был продлен по 20 декабря. Следствию ничто не мешало выполнить требования закона и дать нам время на ознакомление с делом в полном объеме до 20 декабря. Но нет! Надо было отчитаться к празднику. А теперь к 14 марта, к дню выборов, торопятся уже и приговор оформить.

В.Сандальнев: Судя по тому, как развиваются судебные события, определенные люди к этому очень стремятся. Вот и судья отказала нам в рассмотрении дела с участием присяжных, хотя такая норма в Конституции закреплена, и она вступила в действие в Петербурге с 1 января…

В.Сандальнев: Интересный, конечно… При этом я Вам больше скажу. Зал для присяжных заседателей в Петербургском суде был готов еще в 2000-м году.

Поэтому нас тревожит, что дело будет рассматривать единолично судья Кудряшова. Такое дело судья в одиночестве не должна рассматривать. А она будет принимать решение единолично — понимаете, что происходит?.. Между тем многие действия судьи говорят о том, что она принимает все меры, идя навстречу обвинению.

В.Сандальнев: Он признал себя виновным только в том, что он принимал участие в якобы прослушивании телефонных разговоров Старовойтовой. При этом он говорит: «О последствиях своих действий я не знал ничего. И к убийству никакого отношения не имею». Так в чем он признал себя виновным? В прослушивании телефонных разговоров? Ладно. Но по его же словам он даже о целях прослушивания не знает ничего. А цель могла быть любая. Предположим — желание каких-то лиц воспрепятствовать избирательной кампании Старовойтовой в Законодательное собрание Санкт-Петербурга, которое проводилось как раз в 98-м году. Решение финансовых вопросов, личные вопросы. А может — ревность? Бытовые, другие вопросы? Он об этом ничего не знает.

В.Сандальнев: Я думаю, что между ними существует некая сделка. Если Вы следили за процессом по делу Эдуарда Лимонова, там тоже была аналогичная ситуация, когда Саратовский суд непосредственному исполнителю, который всех изобличал, меньше всех дал, мотивируя тем, что он-де раскаялся и помогал следствию. Но при этом судья Матросов вынес частное определение в адрес ФСБ и Генеральной Прокуратуры, где ставил вопрос о том, что способы, которыми добывались доказательства по делу Лимонова, являются недопустимыми. Вот и мы близки к такому случаю.

В.Сандальнев: К сожалению, в этом составе суда возможен любой обвинительный приговор. Только для того, чтобы оправдать и действия ФСБ, и действия прокуратуры, которая людей держит под стражей уже более года.

Тут есть еще один интересный нюанс. ФСБ с ноября 98-го года по июнь 2003 года расследовало уголовное дело об убийстве Старовойтовой за номером 55. В отношении Колчина, Ионова, Краснова, Лелявина, Воронина плюс Федосова, Стехновского, Богданова и Мусина… А в июне 2003 года они вдруг принимают такое решение: из этого большого дела, выделяют маленький кусочек, присваивают ему другой номер — N 27, и этот кусок отправляют в суд.

В основном деле остаются все первоначальные версии, всякие финансовые следы, борьба Старовойтовой с Селезневым, борьба Старовойтовой за место губернатора Ленинградской области, ее борьба с Чубайсом, против которого она очень резко высказывалась…

В тех документах, которые у нее изъяты, есть и резкая критика в адрес ФСБ. А за ее участие в Карабахском конфликте, когда она была помощником президента Ельцина, некая террористическая организация, чуть ли не смертный приговор ей вынесла…

Но теперь суд, рассматривая только малый кусок дела, лишен возможности определить, насколько полно следствие проверило те версии, которые остались там, в «большом» деле. Оно теперь покоится в недрах ФСБ, и не известно даже, расследуется или нет…

Вот и судите сами, насколько объективным является рассмотрение этого дела…