 |
| Православие.Ru | 22.02.2011 |
Фильм «Русский заповедник» не только получил множество призов и наград, но и вызвал немало упреков в свой адрес: 
мол, жизнь русской глубинки показана слишком идиллически. Отчасти отвечая на них, отчасти чтобы продолжить тему русской деревни в документальном кино, авторы этого фильма сняли картину «Трезвитесь», в которой показали сельское пьянство. О пьянстве в русской деревне и отдельно взятых Жарках, возможностях кинематографа в борьбе с этим злом рассуждает главный герой и соавтор фильма «Трезвитесь» священник Виктор Салтыков.
***
— Отец Виктор, причины пьянства в русской деревне только в отсутствии работы или в чем-то еще?
- Да, это, пожалуй, и есть главная причина — отсутствие работы и как следствие — ощущение собственной ненужности, необязательности. Крестьянский труд намоленный, благодатный. Он благодатен постольку, поскольку является исполнением заповеди: «В поте лица твоего будешь есть хлеб». Это труд, а не функционирование. Кто знает, тот засвидетельствует: как отдыхает совесть, когда человек трудится на земле: косит, доит корову, убирает навоз и прочее. Вроде бы однообразная физическая работа, но, повторяю, — намоленная. Труд как молитва, а молитва как труд. Совесть чувствует себя как рыба в воде, это ее «среда обитания» — смиренный молитвенный труд. А когда крестьянин отсечен от земли, то земля либо зарастает бурьяном да чапыжником, либо встраивается в сложную технологическую цепочку, и тогда происходят чудовищные вещи: всем управляет компьютер, а не человеческая совесть, у коров вместо кличек — бирки или датчики. Когда наших крестьян обзывают неэффективными собственниками, то это очень серьезный удар по нам всем. И картошку везут из Польши, мясо из Австралии. — как нелепо и бессмысленно! А крестьянин, оторванный от земли, попадает в индустриальное общество, и последствия этого процесса можно сравнить с последствиями войны или стихийных бедствий. Если раньше, проезжая по СССР, можно было повсюду увидеть храмы с покосившимися или вообще снесенными куполами, то сегодня горестную картину являют собой коровники с выбитыми окнами и проваленными крышами.
Крестьянин без труда — это как женщина без материнства.
Что касается городского пьянства, то это уже вторичное явление, потому что русский человек в массе своей вышел из деревни, и те проблемы, которые его настигают на балконе — следствие оторванности от корней. Решим проблему крестьян в деревне — и с городом, с Божией помощью, управимся.
— Но ведь храмы на деревне восстанавливаются. Может быть, и работа у сельских мужиков появится?
- Дивны дела твои, Господи! Слава Тебе, что не оставляешь нас! Вышесказанное говорилось не для того, чтобы увеличить уровень ипохондризации общества, а для того, чтобы подчеркнуть серьезность проблемы. Отчаиваться не надо. Дивным образом за последние 20 лет восстановилось большинство храмов. И мало того, они восстановились не на новых местах, а на прежних. То есть эти храмы уместны. И если учесть, что на том месте, где люди хоть раз совершили литургию, потом до конца века ее будут совершать ангелы — то какое дивное соработничество открылось для нас. И та благодатная сила, которая является нам через Евхаристию, через колокольный звон, через приходскую жизнь — пусть она будет даже угловатой, неловкой и неустроенной как следует, — обязательно будет влиять на происходящее.
Сегодня в деревнях жизнь порой теплится только вокруг храмов. Но это та добрая закваска, которая поднимает все тесто.
— Наличие храма в деревне — это ключевой момент в возрождении ее жизни и искоренении пьянства?
- Конечно, ключевой. Воцерковление восстанавливает искренность в семейной жизни, а это исправляет дела. Для деревни категорически нужна следующая триада: церковь, школа, крепкая власть. Сейчас, вследствие «кризиса», люди сильно почувствовали свою уязвимость на балконе, стало легче объяснять, для чего нужно вернуться к земле. Но, к сожалению, это возвращение носит такой характер, словно город пытаются перенести в деревню, не меняя уклад жизни, а меняя виды из окна, чтобы «непременно с речкой и лесом».
— Это называется дауншифтинг.
- Да, но это все равно что религию делать частью комфорта — чтобы совесть не мучила. Дауншифтинг — это не решение проблемы; в итоге он породит другие. Ну пока пусть хоть так будет для начала. Потому что когда человек приезжает в русскую деревню, он попадает на огромное открытое пространство, поселяется на границе беспредельного.
— Вот эти все отговорки, что государство не помогает, не дает дешевых кредитов и прочее, могут вызвать обоснованные возражения. Ведь у каждого сельского жителя есть как минимум 30 соток, а то и не один гектар, корова, другой скот. Достаточно, чтобы кормить себя и продавать излишки. Так почему крестьянин, переступая порог храма и обретая веру в Бога, все еще не может обрести веру в себя и свои силы?
- Лет пятнадцать назад мы с моим другом отцом Максимом попали в одно глухое место, которое называется Южа, — там леса да болота. И вот стоим мы на полуразрушенной вандалами местного племени автобусной остановке, на грунтовой дороге. А рядом — две пожилые женщины. И отец Максим, тогда еще молодой священник, сказал им: «Какая у вас тут глухомань!» Женщины удивились: мол, что значит глухомань? Отец Максим пояснил, что глухомань — в смысле далеко. И тогда они спросили: «А откуда далеко?»
Эта история мне сильно запала в душу. Церковь всегда давала ощущение близости к Богу. Что такое храм по своей архитектуре? Разве колокольня не символ соединения неба и земли?! Если во время литургии Сам Господь незримо присутствует, то это вообще центр жизни. И человек, вкусивший этой благодати, в первую очередь ощущает себя в центре жизни, а не где-то в глухомани, захолустье или на обочине. Что произошло, когда, приближая деревенских людей к городу, заманивая, срубили колокольни? Приедет такой соблазненный сначала в райцентр, где фонари на улицах и люди под ними ходят, поживет-поживет, потом в Иваново едет. Там поживет и начинает ощущать, что это тоже дыра. И рвется в Москву. И там ему уже не то, потом Париж, Нью-Йорк. А дальше куда? Только на другую планету. Сюжет для очередного «Аватара». Такая внутренняя заброшенность от того, что не знает дороги в храм. А когда появляется храм, и человек начинает туда ходить, то вера его спасает, в том числе и от состояния этой заброшенности. Поэтому, если это есть, то все остальное выстраивается в зависимости от степени его лености или трудолюбия. Главное, что он будет рядом с центром Жизни, на границе с Беспредельным.
— В ваших Жарках много тех, кто раньше пил?
- Практически все, кто у нас живет, пили. 
Есть «герой», у которого запой длился 352 дня! Он инвалид в свои 40 лет. Теперь не пьет, мой помощник по работе с «кадрами». Есть женщина, которая была лишена родительских прав за пьянство, сейчас права вернули. Есть и такие, кто, бросив пить, теперь создали семью. Бросив пить, эти люди буквально спасаются от смерти, потому что, не сделай они этого, они не жили бы рядом с сельским кладбищем, а лежали бы на нем.
Но побороть пьянство мало. Когда с Божией помощью его побеждаешь, то выясняется, что это только один из грехов. Оно, это пьянство, очень заметно, но есть грехи и похлестче его.
— А как вы решали проблему пьянства в отдельно взятой деревне?
- Да никак не решали. Когда я стал настоятелем храма, в Жарках жила одна семья и четыре одиноких бабушки да два старика. Они все уже умерли. Храм никогда не закрывался, но школа и сельсовет были в шести километрах от деревни. И когда коренное население быстро переселилось в «небесные Жарки», то встал вопрос: как храму жить дальше? Его шесть раз грабили, священника убили! Я попытался пару раз съездить в Москву, «глазами поторговать» — не получается. Тогда занялся тем, что было знакомо: завел коров, лошадей, пчел. Земли было сколько хочешь. К нам начали прибиваться растерянные полуголодные люди. Я думал, что придут монахи, молитвенники, но вместо них шли алкоголики. Думаю: ладно, этих перетерплю, когда-нибудь придут и другие, чада духовные появятся. Но пьяницы все шли и шли.
В церкви у нас чудотворная Казанская икона Божией Матери, и бабушки говорят: «Казанская все устроит». И когда я почти впадал в отчаяние: сколько можно терпеть эти пьяные рожи, которые то напьются, то украдут что-нибудь, то их выгонишь, то примешь снова. Так вот, когда совсем было четкое ощущение, что бьешься словно головой об стену, слышал голос этих бабушек: «Матушка Казанская все устроит».
И вот постепенно начали бросать пить. Кто-то уходил, кто-то приходил. Нельзя сказать, что был какой-то большой отсев, но никто не выгонялся. Кого привела «матушка Казанская», тот и остался, тот и «чадо». Меня самого она сюда привела спасаться.
— И сколько сейчас у вас людей в общине?
- Около 15 человек да детишки. Кто-то женился — уехал, кого-то в армию забрали.
— Ваш новый фильм, в котором «на фоне» праздника Богоявления показан выход человека из запоя, называется «Трезвитесь». Это призыв к отрезвлению через веру и Церковь?
- «Трезвитесь» — это временное название. Скорее всего, фильм будет называться «Русский заповедник — 2», как это сейчас принято. Дело в том, что, когда вышел первый фильм, нас с режиссером Валерием Тимощенко некоторые стали упрекать в том, что мы показали идиллию, что в жизни все по-другому, что мы что-то недоговариваем. Поэтому мы и сняли продолжение про жизнь в Жарках. А поскольку в первом фильме рассказ велся на фоне лета, то сейчас мы решили показать зиму, настоящую русскую зиму с крещенскими морозами. И в то же время, подстать суровой природе, коснуться таких же суровых вопросов.
Но в фильме главное не то, что пьяного в проруби купают — мы не реабилитационный центр. Еще патриарх Сергий, будучи в XIX веке в Японии с духовной миссией, отмечал в своем дневнике, столкнувшись с протестантской активностью, что протестанты путают Церковь с «обществом трезвости». Пьянство — это всего лишь один из грехов; страшный грех, который особенно сейчас у нас очень сильно проявился, другой. Апостол Павел, например, самым страшным грехом называет не гордость даже, как это многие думают, а что «корень всех зол — сребролюбие». И этот грех сегодня самый актуальный, ибо сребролюбие — прямое идолопоклонство, полное отречение от Бога Единого.
— Насколько кино может противостоять пьянству?
- Смотря какое кино. Если оно профессиональное, добросовестное, если оно — православное кино, то оно может противостоять пьянству. И не только этому греху. Последний кинофестиваль «Радонеж» очень сильно утешил: какие изменения произошли за 15 лет его существования! За десять дней работы в жюри мне удалось просмотреть более 70 фильмов. Работа в документальном кино идет очень серьезная, четко видна тенденция отделения. Вот даже для неискушенного человека очевидна разница между православной иконой и просто живописью. Точно так должно (и это уже происходит на наших глазах) отделиться православное документальное кино от прочего, «мирского». И если мы утверждаем, что средствами кино можно славить Господа, то создаваемый нашим соборным трудом кинообраз — а это главный итог труда — имеет свой первообраз. А пока теоретики-богословы, кинокритики еще решают этот вопрос, жизнь сама предлагает решение — современное православное документальное кино. «Источником изображения» является православное мировоззрение, которое позволяет нам через кинообраз засвидетельствовать Настоящее. А иное кино — это фабрика грез, вторая реальность, подмена, где человека развлекают различными мифами и спецэффектами. Это иллюзион.
— Но ведь пьянство — это тоже своего рода иллюзия, попытка спрятаться от реальности.
- Да, пьянство — это одна из подмен, уход от реальности, недоверие к жизни, утрата вкуса. Православие для русского человека — это сама жизнь. Благодать — вот ключевое слово. И когда человек «стяжает», «вкусит» благодать, то больше ни с чем ее уже не может спутать. Вместе с храмами «обесточили» источники, где человек буквально питается телом и кровью Господа, питается словом Божиим, врачуется исповедью, где в таинствах освящается вся его жизнь. Вкус этой благодати знаком нам как вкус материнского молока. Это молоко не заменить водкой или чем-то иным. Человека больше ничто не может утешить. Он мечется, не может обрести покоя — медленное самоубийство. И преодолеть эту подмену можно только пройдя через огромную пустыню — похмелье, когда нужно бросить пить и начать ходить в церковь. И трудиться, конечно.
С протоиереем Виктором Салтыковым беседовал Игорь Зыбин
